Патрисия Вастведт - Немецкий мальчик

• Название: Немецкий мальчик
• Автор: Патрисия Вастведт
• Издательство: Фантом Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-86471-617-5

Дождливый день 1947 года, на железнодорожной станции в английской глуши рыжеволосая Элизабет встречает немецкого мальчика, сына своей погибшей сестры. Она в смятении, переполняемая любовью и страхом. Что ждать от этого подростка, который состоял в гитлерюгенде и наверняка ненавидит врагов своей побежденной страны? Но реальность оказывается гораздо запутанней и сложнее. Тем же вечером немецкий мальчик вручает Элизабет картину на рваном холсте. На нем девушка с длинными медными волосами идет по солнцепеку, под деревьями притаилось кафе, а за столиком сидит мужчина и наблюдает за девушкой. Элизабет узнает себя. Но кто этот мужчина на картине, в углу которой стоят известные ей инициалы? И какое отношение имеет к картине художника-еврея ее немецкий племянник, психика которого явно подорвана нацизмом и войной? Так начинается тонко сотканная история двух семей на фоне вихрей, что накрыли Европу в двадцатом веке. Это неторопливый, завораживающий рассказ о семейных тайнах, предательстве и любви с лирично и точно выписанными деталями той эпохи.

---

В йоркширской школе проблем не возникло: она сильно напоминала немецкую. Только английских мальчишек, в отличие от приятелей Штефана из Миттенвальда, объединяла не любовь к родине, а радостное презрение ко всему и ко всем, включая друг друга. Директор велел Штефану не говорить по-немецки и не распространяться о своем прошлом, но мальчишки старательно его травили, решив, что у новенького есть постыдный секрет. Патриотизм в Англии другой, а вот школьная травля такая же. В итоге Штефан объявил, что в Германии у него осталась белокурая подружка, такая умелая, что им во сне не приснится, а папа-эсэсовец, не желая сдаваться в плен, пустил себе пулю в лоб. Едва сплетни расползлись по школе, малышня стала от него шарахаться, а задиры-хулиганы расспрашивали про подружку или провоцировали на драку.

Высокого жилистого Штефана силой не обделили, и хулиганам пришлось оставить его в покое. Он был Штефан Ландер, нечистокровный англичанин.

Папа называл его нечистокровным немцем и твердил, что рано или поздно слабость англичанки-матери проявится. И вот она проявилась. Штефан живет в стране, по которой она тосковала, и тоскует по той, которую она ненавидела.

Сбежав из парка, Штефан поднимается к сердцу Хайта, на самую вершину скалы. День сияет темным золотом, над рыбацкими лодками в бухте кричат чайки, соленый ветер доносит блеяние овец. Штефан садится на скамью и смотрит на бескрайние поля. Согласно табличке, это солончак и каких-то двести лет назад здесь было море. Рядом с пушкой на постаменте тоже табличка: из этого орудия обстреливали испанские галеоны.

Морской порт без моря и пушка, нацеленная на овец, кажутся Штефану верхом глупости. Он хохочет во все горло и со стороны кажется ненормальным. Вспыхнувшая в парке злость испарилась, и Штефану стыдно, что он испортил праздник Мод. Малышка к нему привязалась и любит держать его за руку. Порой от прикосновения ее пальчиков Штефана сводит судорога, а в душе что-то переворачивается, словно из ее глубин выползает чудище. Глаза вдруг наполняются слезами. Элизабет замечает, что ему плохо, и уводит девочку. «Моди, солнышко, оставь Штефана! Он хочет побыть один».

Присутствие Кристины и Элис порой тоже невыносимо. Штефана тошнит от их фальшивого жеманства, от тупого славянского лица и рыжих волос Кристины тошнит не меньше, чем от хитрых цыганских глаз и упрямого рта Элис. Но порой девочки ему нравятся: такие разные, но обе милые, только болтают глупости, лучше бы молчали.

Им по четырнадцать, как Герде, и они напоминают о ней — не потому, что похожи, а потому, что Герда совсем другая. Герда Зефферт — сущая уродина, тощая, прыщавая, бледная, но Штефан по ней тоскует.

Именно о ней он думает снова и снова. Он закрывает глаза и видит дом на Мюллерштрассе, где они вместе жили, а порой память на миг воскрешает запах плесени в холодных сумерках. Дом умирал от сквозной раны в сердце: половина подбитого бомбардировщика протаранила крышу и застряла в подвале.

В крыше брешь. Дождь льет в нее, затапливает помятые лестницы и расчлененные комнаты. Обои чернеют и облезают, как обожженная кожа. Из бака вытекает топливо, от влаги им воняет еще сильнее, а еще где-то в подвале явно замурован труп — вероятно, английского пилота, — потому что все пропитано запахом гнилого мяса. Он во рту, в носу, в Гердином дыхании.

По ночам Герда зажигает свечи в сухом углу, и они вместе топят мраморный камин, благо сломанная мебель всегда под рукой. В доме полно грязи и сажи, но кое-что сбитый бомбардировщик не задел. У них есть красивый коврик, часы с маятником под большим стеклянным колпаком, а на каминной полке — статуэтки пастушек. Занимаясь уборкой, Герда осторожно их вытирает и расставляет каждый раз по-иному. Они больше не голодают: Герда приносит еду от американцев, которые, говорит она, «очень-очень скучают по женам».

Если удается, Герда приносит водку или шнапс и сигареты. Когда она возвращается домой, Штефан наливает себе и ей по стаканчику и слушает ее рассказы о дневных или ночных похождениях. Герда со Штефаном катаются по полу и умирают со смеху: у американцев такие смешные желания! «Больше всего им нравится моя форменная одежка!» — веселится Герда. Штефан хватает ее, прижимает к полу и целует, Герда шепотом рассказывает ему о премудростях, которым сегодня научил ее солдат, а потом еще и показывает, и тогда его одолевает восторг, изысканный и жестокий. Герда — волшебница, Штефан даже не представляет, что сможет полюбить кого-то еще.

Они лежат на матрасе, курят «Лаки страйк» и говорят о невероятной Америке, где олененок по имени Бэмби заставляет взрослых рыдать, а девушка в джинсах считается идеалом красоты.

Они пьют водку из стаканов венецианского стекла и говорят о богачах, когда-то живших в этом доме, и мертвеце-пилоте. Интересно, руки-ноги у него на месте? А голова? Или он уже стал призраком, просвечивает и искрится, как водка?

Сквозь дыру в стене падает дождь, серебряные струи сияют в отблесках огня, потом чернеют, устремляясь к бомбардировщику, что ржавеет в подвале, и гниющему пилоту.

Порой Герда ласк не терпит — скалится и пускает в ход кулаки. Когда она в таком состоянии, Штефану не разобрать ни куда она клонит, ни почему об одном молчит, а другое мусолит. Прежде она лишь хихикала, а сейчас приходится выслушивать целые монологи. Перебивать нельзя, не то драться начнет. Герда говорит непонятные гадости, Штефан даже удивляется, как ее нежное горлышко их озвучивает. В такие моменты он утешается тем, что гадости скоро иссякнут, — в конце концов, можно уши себе заткнуть.

Однажды ночью Штефану не удается ни заткнуть уши себе, ни рот Герде, ни помешать тому, что случается потом.

Герда возвращается домой хмурая и угрюмо молчит. Штефан зажигает свечи, но она не говорит спасибо. Ложится на матрас рядом с ним, усмехается, глядя в потолок, и он чувствует: что-то надвигается. Время идет, Штефану кажется, что Герда успокоилась, но она бормочет, сперва так тихо, что слышен лишь монотонный бубнеж, но постепенно Штефан разбирает обрывки фраз.

— …Какая красотка… вся в мыле, поворачивается… протягиваю полотенце, и она выходит…

Штефан старается не дышать, потому что хочет послушать. Как всегда, когда на Герду накатывает, ее голос кажется чужим.

— …Надевает белые кружевные трусы, красивенькие, тоненькие, чтобы еврей мог палец засунуть… потом мадам говорит, иди, мол, ты свободна…

Сердце Штефана подпрыгивает. «Мадам» — так Хеде звала его маму. Штефан тонет в море ужаса.

— Герда, пожалуйста, не надо, прошу тебя! — Он тянется к ней за поцелуем, но Герда бьет его по лицу с такой силой, что перед глазами вспыхивают искры, а из носа течет кровь.

— В первый раз еврею за труды как следует кости переломали, всего искалечили, но мадам все мало, она добавки захотела. Сука похотливая, вот как мой Артур сказал…

— Герда, перестань! Если не заткнешься, честное слово, я сам тебе рот заткну! — Штефан вскакивает с матраса и хватает одежду — то ли свою, то ли Гердину, — чтобы остановить кровь. Сердце несется бешеным галопом, Штефан отступает на несколько шагов и готовится дать отпор, если Герда полезет в драку. Герда замолкает лишь на секунду, а потом снова заводит чужим голосом:

— …еврей, распутник английский, Майкл Росс. Видать, мадам понравилось. Ха! Потом родилась малышка Антье с карими еврейскими глазами, сладенькая, что твой штрудель…

Штефан застывает, слыша посреди этого бреда сестренкино имя. Малышки Антье в Гердином кошмаре быть не может. Английское имя воскрешает в памяти Гердину историю о гибели его матери.

— Кто такой Майкл Росс? — Штефан рывком поднимает Герду с матраса и хорошенько встряхивает. Он готов защищаться от ее кулаков, но Герда валится на него, как пьяная.

— …Наша малышка исчезла, и мадам сходит с ума, похотливая сучка себя жалеет…

Штефану хочется врезать Герде так, чтобы пришла в чувство, но удается лишь ее отпихнуть. Герда отшатывается к стене и движется вдоль нее ощупью, как слепая.

— …Мадам не одна страдает, я тоже тоскую по малышке… — Герда замирает: дальше зияющая пропасть до самого подвала. Герда покачивается, глаза у нее закрыты. — …Поделом ей, фрау Ландау думает, мы тупые, мерзкая тощая шлюха…

Штефан предчувствовал, что услышит имя матери. Герда взмахивает руками, и из ее горла вырывается другой голос, выше и мелодичнее:

— Что случилось, Герда? Скажи, милая, в чем дело? — Потом Герда кричит собственным голосом, так громко, что Штефан съеживается: — БЕГИ! скорее пожалуйста скорее пожалуйста! СКОРЕЕ! ну пожалуйста… — Герда тянет себя за волосы, повизгивает, скулит. Она топчется на краю пропасти по расщепленным половицам, и Штефан испуганно пятится. Теперь Герда говорит сразу несколькими голосами, грубыми и резкими: —…поймал ее поймал держу крепко задирай юбку да пусть учится врежь этой шлюшке…