Неизвестен Автор - От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)

• Название: От Советского Информбюро - 1941-1945 (Сборник)
• Автор: неизвестен Автор
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

Стройная девушка, борясь с ветром и отводя плечом бившие ей в глаза кудри, ответила твердо: "Не оторвет. Нас от нашей земли никто не оторвет".

Моряк остановился: "За такой ответ, девушка, хочу пожать вашу руку".

- Не могу, - ответила та. - Сейчас обе руки заняты. Вот победим тогда...

Мне иногда задают вопрос: "Каковы условия писательской работы в Ленинграде?" В ответ на это и я задаю вопрос: "А зачем непременно условия? Можно писать и без условий, если это нужно".

В связи с этим мне вспоминаются два небольших эпизода. Первый произошел на фронте, на командном пункте артиллерийского дивизиона. Вся жизнь здесь протекала под землей, в блиндажах и землянках. Под землей мы провели литературное выступление, мы беседовали с бойцами, встретились с военфельдшером и врачом, завтракали у командира, слушали радио, побывали в редакции дивизионной газеты.

При входе в одну из землянок нам сказали: "Осторожнее входите. Здесь темновато, электричества нет".

Мы вошли. Со свету мы сначала не увидели ничего. Слышно было только чье-то мирное дыхание и похрустывание, кротко светились зеленовато-рубиновые огоньки. Милый запах сухого сена наполнял землянку.

Это была подземная конюшня. Здесь стояли три дивизионные лошадки, славные боевые коньки. Здесь их укрывали от опасностей, кормили их, ухаживали за ними. Силой обстоятельств кони свыклись со своим помещением, хотя, вероятно, наверное даже, порой и томились. Красноармеец-конюх ласково трепал их по шее, приговаривая: "Что делать, так надо. Война!"

Второй эпизод произошел на несколько месяцев раньше, в самом Ленинграде. С обеих сторон Аничкова моста стояли знаменитые бронзовые кони работы скульптора Клодта. Обнаженные юноши держали их под уздцы.

Когда начались в Ленинграде бомбежки и обстрелы, все наиболее ценные памятники на улицах и площадях были тщательно обложены мешками с песком и обшиты деревянными щитами. Что касается бронзовых коней с Аничкова моста, их укрыли где-то под землей. К постаментам вплотную подвезли площадки грузовиков, осторожно перегрузили на них коней и юношей. И увезли и тех и других от бомб и снарядов.

Мысленно я следую за ними, и воображение рисует мне надежные сводчатые подвалы старинной кладки. Там, в темноте, стоят бронзовые кони, глухо бьют копытами о древний камень, томясь по простору, к которому они привыкли на мосту. А юноши гладят их гривы, говоря: "Что делать, так надо. Война!"

Я вспомнила обо всем этом потому, что у нас, у поэтов, как известно, тоже есть свой конь. Имя ему - Пегас. Это волшебный крылатый конь, порожденный античным воображением тысячелетия назад, но вечно юный.

Это символ окрыленных замыслов, смелого полета мысли, широкого кругозора, этого "конька" нельзя держать в укрытии. Если ему и нужны иногда землянки и подвалы, то только для того, чтобы точнее описать их. Но укрываться там он не может. Не имеет права.

На фронте ли, в тылу - но он обязан быть там, где бьется пульс страны, где происходят решающие события, где идет борьба с врагом, где в тяжких трудах, грозных битвах добывается победа.

Если нашему коню иногда трудно, мы треплем его по гриве, говоря: "Что делать, так надо. Война!"

13 апреля 1943 года

Западнее Гжатска наши войска продолжали наступление и заняли несколько десятков населенных пунктов.

Из сообщения Совинформбюро

9 марта 1943 г.

Оскар Курганов

Три километра на запад

До опорного пункта осталось три километра. Это Косухин знал хорошо. Он измерил путь к деревне Силки, где укрепились немцы, изучил лесок, лощину за ним, два холмика, поле, покрытое талым снегом. Вот еще речонка - приток Угры, - ее придется перейти за лесом: там отлогий берег. Может быть, тогда дорога к деревне удлинится, но по прямой здесь - рукой подать! Шесть сантиметров на карте, три километра на местности. Косухин представлял теперь тот клочок земли, который ему надо было преодолеть, чтобы приблизиться к деревне. Склонившись над картой и освещая ее уже желтеющим накалом фонаря, Косухин видел не тонкие, едва заметные линии, не зеленые и серые пятна, а все, что таилось за ними, - тракт, минированный и непроходимый, лес, на опушке которого лежали сваленные снарядами ели, узкие просеки, бугры у реки, тропу и лощину - по ней можно идти даже под огнем врага. Нелегко далось Косухину это точное знание местности - весь вечер он ползал с саперами, стараясь при свете луны разглядеть подступы к деревне. Он вернулся мокрый, весь в грязи, вздрагивая от напряжения и усталости.

Батальон уже отдыхал.

Впрочем, можно ли было назвать это отдыхом? Люди спали в траншеях, вырытых в снегу, у потрескивающих костров, прикрытых плащ-палатками. Нет ни времени, ни возможности сооружать теплые землянки или блиндажи, а деревни уничтожены огнем, снарядами, отступающим врагом.

Два дня и две ночи, не задерживаясь, то пробираясь лесом, то проползая по заснеженным полям, то шагая по колено в талой воде, с боями наступал, двигался на запад батальон Косухина. Кони выбивались из сил, они то и дело проваливались в снег, их приходилось поднимать. Автомобили и орудия застревали в грязи уже начинающейся распутицы - моторы закипали и глохли, тогда им помогали люди. Они упирались руками и плечами в кузова, цеплялись за спицы колес орудийных лафетов, подталкивали или тянули их за собой, взявшись за веревку, и делали все это, не расставаясь ни с вещевым мешком, ни с винтовкой, ни с патронами. Только они, эти простые советские люди, казалось, не ощущали усталости. Они выдерживали и в воде, и в снегу, и в почерневшей жиже лесных дорог. Людям на войне, да еще во время наступления, не полагалось уставать, и они оказывались сильнее, выносливее - и коней, и автомашин, и танков.

Люди падали, лишь сраженные пулей или осколком, истекая кровью.

В эту ночь капитан Косухин остановился только потому, что предстоял упорный бой, а нужно было осмотреться, прощупать вражеские позиции, обдумать все до мельчайших деталей.

Еще днем Косухин послал трех саперов разминировать кустарник и лес, по которым должен был пройти батальон. Тимофей Ковальчук, Николай Марченко и Василий Дрозд ушли, спрятав банки с мясными консервами.

- Вернемся - будет закуска, - улыбнулся Дрозд и взглянул на Косухина, как бы определяя, понял ли капитан его намек.

- Ладно, там видно будет, - ответил Косухин.

Они ушли с деловитой неторопливостью знающих свое дело людей. Вернее, не ушли, а поползли. Немцы держали под минометным и пулеметным обстрелом дорогу и поляны - надо было пробиться сквозь завесу огня. Может быть, в те дни, когда они только становились воинами, тоскливый и смертный вой приближающихся мин задержал бы их. Теперь же саперы знали, где прятаться от осколков, когда зарыться в снег, как обмануть смерть. Они вернулись к вечеру, но Дрозд лежал на спине Ковальчука ничком, свесив руки, а ног у него не было.

- Как его? - тихо спросил Косухин.

- Не уберегся, товарищ капитан, - ответил Марченко почему-то виноватым тоном, - на мину наткнулся... Теперь к лесу можно идти...

Повар принес ему котелок с кашей, но Марченко неохотно потянулся за ней. Он прилег на снег, наблюдая за врачом, который склонился над смертельно раненным Дроздом. Косухин открыл свою флягу и предложил Марченко:

- Хочешь?

Марченко покачал головой и ответил:

- Теперь бы, товарищ капитан, куда-нибудь на пол... И ночи на три...

Но изба, пол, три ночи - это казалось несбыточной мечтой. А все-таки людям надо отдохнуть, и Косухин уложил всех в снежных траншеях у занавешенных палатками костров. После ужина бойцы заснули сидя, прижавшись друг к другу. Лечь нельзя было, потому что оттаявший снег образовал в траншее лужи. Усталые люди спали крепким солдатским сном, забыв о нестихающем минометном обстреле, о промокших шинелях, о холоде и даже о тех трех километрах, которые им утром надо преодолеть, чтобы выбить врага из деревни Силки. Не мог о них забыть только капитан Косухин. Он сидел на патронном ящике в снежном окопе, сняв сапоги и спрятав окоченевшие ноги под шинель.

Уже восьмой десяток километров шел он со своим батальоном по смоленской земле. В те дни, когда немцы поспешно отступали под ударами наших войск, бросая насиженные гнезда под Гжатском и Сычевкой, Косухин должен был не отрываясь преследовать их. Теперь они усиливали сопротивление и, подтянув танки, пехоту и артиллерию, переходили в контратаки. Вновь гул ожесточенных сражений сотрясал Смоленщину. Каждый километр советской земли приходилось отбивать. Вот теперь враг укрепился в Силках. Еще утром полковник напомнил Косухину:

- Не забывайте, что Силки - опорный пункт. Но деревню надо взять...

Может быть, в деревне этой уже не осталось ни одного дома, но драться за нее нужно, - там, в лесу или в пещерах, вырытых в горе, таятся люди, полуголодные и исстрадавшиеся, - они ждут его, Косухина. Он с начала наступления ощущал невидимую связь с ними, чувствовал на себе их полный надежды взгляд.