Джон Ирвинг - Мир от Гарпа

• Название: Мир от Гарпа
• Автор: Джон Ирвинг
• Издательство: Издательство Новости
• Жанр: Современная проза
• Год: 1992
• ISBN: 5-7020-0702-6

Эта книга уже издана миллионами экземпляров практически во всех странах Европы и Америки, хотя она — вовсе не то, что обычно именуют «массовой литературой».

«Мир от Гарпа» представляет собой панораму жизни американского среднего класса на протяжении нескольких десятилетий вплоть до середины 70-х гг. Главная проблема романа: можно ли совместить одну из важнейших ценностей цивилизации — семью — и стремление к свободе сексуальных отношений. Построение сюжета, последовательность жизненных перипетий героев однозначно показывают позицию автора: хочешь спокойной жизни — обуздывай страсти.

Перевод: М. Литвинова (1―19), Е. Комиссаров (1, 5, 19), Н. Иванова (2, 18), Г. Здорных (3, 4), А. Назаров (5, 6), А. Спаль (6), О. Дудоладова (7, 8), Ю. Канцельсон (9, 10, 11, 12), О. Светлаков (13, 14, 15), А. Садовников (16), И. Степанова (16), Л. Серебрякова (17).

Послесловие: М. Литвинова

---

Там же Гарп немного поговорил с одним из борцов. Мальчишке фиксировали мизинец, прибинтовывая его к безымянному; по словам младшего тренера, ничего страшного нет. Всего-навсего растяжение. Гарп спросил, сделали ли рентген; сделали, был ответ, и перелома не оказалось. Гарп потрепал борца по плечу, поинтересовался о весе, узнав, что тот прибавил пять фунтов[50], да и то, скорее всего, врет, нахмурился и пошел переодеваться.

Перед началом тренировки он еще раз заглянул в тренерскую. «Чтобы смазать вазелином ухо», — позже вспоминал младший тренер. У Гарпа была застарелая травма уха; от вазелина оно становилось скользким, и он полагал, что это защищает его. Гарп не любил бороться в наушниках: эти штуки не применялись в те дни, когда он был борцом; он и теперь видел в них мало проку.

Перед тем как идти в зал, он пробежал милю[51] с одним из борцов по крытой беговой дорожке. На последнем круге Гарп предложил парню бежать наперегонки, но сил у того оказалось побольше, и Гарп отстал футов на шесть[52]. Затем вместо разминки Гарп с ним «повозился» в зале. Без труда раз пять или шесть повалил мальчишку на маты, затем катался на нем минут пять, пока тот не начал выдыхаться. Затем позволил противнику перевернуть себя: тот пытался уложить его на лопатки — Гарп защищался, встав на мост. Но какой-то мускул в спине оставался зажатым, и Гарп отправил парня разминаться с другим борцом. Потный и счастливый, уселся он в одиночестве у обитой войлоком стены, наблюдая, как зал заполняет команда его борцов.

Тренировка началась с произвольной разминки — Гарп терпеть не мог навязывать борцам свою волю. После чего стал демонстрировать приемы, которые сегодня предстояло отрабатывать. «Разбейтесь по парам, разбейтесь по парам», — повторял он заученно. Затем добавил: «Эрик! Подбери себе партнера посильнее или будешь работать со мной».

Эрик, борец среднего веса, имел дурную привычку прохлаждаться во время тренировки, взяв себе напарником легковеса из второго состава, соседа по комнате и лучшего друга.

Когда Хелен вошла в спортзал, температура там достигла 85°[53] и продолжала подниматься. Борцы на матах уже тяжело дышали. Гарп внимательно следил за секундомером. «Осталась одна минута!» — крикнул он. Во рту у Гарпа был свисток, и Хелен, войдя, не поцеловала его.

Всю жизнь она будет помнить этот свисток и то, что не поцеловала Гарпа, — а жить ей предстояло очень долго.

Хелен расположилась, как обычно, в дальнем углу зала, где можно читать, не опасаясь, что на тебя кто-нибудь свалится. Открыла книгу; очки, ясное дело, запотели. Она их протерла и надела, и в это мгновение через противоположную дверь в зал вошла медсестра. Хелен отрывалась от книги, только когда кто-то звучно шлепался на мат или слишком громко вскрикивал. Медсестра закрыла за собой дверь и быстро прошла мимо барахтающихся тел к Гарпу, который стоял с секундомером в руке и свистком во рту. Он вынул изо рта свисток и крикнул: «Пятнадцать секунд!» Ровно столько и оставалось ему жить. Сунул свисток обратно в рот и приготовился свистнуть.

Увидев медсестру, он почему-то принял ее за Дотти, спасшую его на первых феминистских похоронах. В заблуждение его ввели волосы, седые, заплетенные в косу и уложенные вокруг головы; разумеется, это был парик. Медсестра улыбнулась. Наверное, ни с кем Гарп не чувствовал себя так уютно, как с медсестрами; он улыбнулся в ответ и бросил взгляд на секундомер: десять секунд.

Когда Гарп вновь поднял глаза на медсестру, он увидел нацеленное на него дуло пистолета. У него только что промелькнула мысль о матери, Дженни Филдз, как она входила в спортзал почти двадцать лет назад. Дженни была тогда моложе этой медсестры, подумал он. Если бы Хелен оторвалась от книги и взглянула на вошедшую, ей могло бы опять взбрести в голову, что это ее пропавшая мать, решившая все-таки объявиться.

Увидев пистолет, Гарп в тот же миг заметил, что на женщине форма Дженни Филдз с характерным красным сердечком на груди. Тут он увидел небольшую, по-девичьи торчащую упругую грудь, слишком узкие бедра, стройные ноги — все это никак не вязалось с серебристо-седыми волосами. Гарп успел еще взглянуть в лицо: семейное сходство очевидно — выдвинутая челюсть, которой Мидж Стиринг наградила детей, покатый лоб — подарок Толстого Персика, эта комбинация придавала профилю всех отпрысков Перси сходство с носовой частью крейсера.

Раздался выстрел, свисток вылетел изо рта Гарпа, свистнув последний раз, секундомер выпал из руки. Он опустился на теплый мат. Пуля прошла через живот и застряла в позвоночнике. На секундомере оставалось меньше пяти секунд, когда Бейнбридж Перси выстрелила второй раз; пуля попала в грудь и швырнула его в том же сидячем положении к обитой войлоком стене. Ошеломленные борцы, всего-навсего дети, замерли без движения. И Хелен первая бросилась на Пушинку Перси, опрокинула ее на маты, помешав выстрелить в третий раз.

Крик Хелен вывел борцов из оцепенения. Один из них, тяжеловес второго состава, навалился на Пушинку сверху, прижав лицом к мату, и выдернул из-под нее руку с пистолетом; при этом он локтем рассек губу Хелен, но она даже не заметила. Борец основного состава с забинтованными пальцами вырвал пистолет, сломав Пушинке большой палец.

Когда хрустнула кость, Пушинка Перси громко закричала, и все, даже Гарп, увидели, что она с собой сотворила, — операцию, похоже, сделали совсем недавно. Разверстый криком рот обнаружил множество мелких черных швов, которые, как муравьи, облепили обрубок, бывший когда-то языком. Это зрелище так испугало тяжеловеса, что он стиснул ее своими ручищами и сломал ребро; это последнее безумство Бейнбридж Перси — обращение в джеймсианскую веру — очевидно, причиняло ей сильную боль.

— И́йи! — кричала она. — Я́ггие и́йи! — Что означало «грязные свиньи», но понять Пушинку Перси теперь могли только джеймсианки.

Борец из основного состава держал пистолет на вытянутой руке, дулом вниз, точно целился в дальний угол зала. «Ийя!» — промычала Пушинка в его адрес, но трясущийся парень смотрел только на своего тренера.

Хелен поддерживала Гарпа, сползавшего по стене на пол. Он не мог говорить, ничего не чувствовал, не мог пошевельнуться. У него остались лишь обостренное обоняние, зрение (ненадолго) и, главное, память.

Впервые в жизни Гарп порадовался тому, что Данкен не занимается борьбой. Любовь к плаванию уберегла его от этой сцены. Гарп знал, в эту минуту Данкен либо выходит из школы, либо уже в бассейне.

Гарпу было жаль Хелен, — она-то ведь здесь, — но он был так счастлив, чувствуя совсем близко ее запах. Он упивался им, как и другими, столь знакомыми запахами стирингского зала для занятий вольной борьбой. Если бы он мог говорить, то сказал бы сейчас Хелен, пусть она больше не боится свирепого «Прибоя». Он с удивлением понял, что «Прибой» не был чужаком, таинственным незнакомцем; казалось, они знакомы всю жизнь, как будто росли вместе. Он был податлив, как теплые борцовские маты; пахнул потом чистых мальчишеских тел и еще Хелен, первой и последней женщиной, которую он любил. Теперь он знал, «Прибой» может принять облик медсестры, обученной снимать боль, а иногда приносящей смерть.

Когда директор школы Боджер появился на пороге зала с лыжной шапочкой Гарпа в руках, Гарп не стал тешить себя мыслью, что директор вновь, как когда-то, прибежал, чтобы спасать его — ловить тело, падающее с крыши больничного флигеля, которую отделяли от безопасной земли четыре этажа. Увы, земля не всегда безопасна. Гарп знал, директор Боджер сделает все, чтобы помочь; и он благодарно улыбнулся ему, Хелен, своим мальчишкам: некоторые из них плакали. Гарп с любовью взглянул на всхлипывающего тяжеловеса второго состава, все еще прижимавшего всем своим весом Пушинку Перси к матам; он знал, каким трудным будет этот сезон для бедного толстяка.

Гарп посмотрел на Хелен; двигать он мог только глазами. Он видел, что Хелен силилась улыбнуться в ответ. Своим взглядом он пытался успокоить ее: не стоит отчаиваться — даже если после смерти нет жизни. После Гарпа жизнь будет продолжаться. Даже если после смерти только смерть, надо быть благодарным за маленькие радости: после секса иногда бывает рождение. Ну а если очень повезет, после рождения бывает секс! Конечно, бывает, как сказала бы Элис Флетчер. А если есть жизнь, говорили его глаза, есть надежда, что не иссякнет живая энергия. И главное, остается память, Хелен, не забывай об этом.

«В мире от Гарпа, — напишет впоследствии молодой Дональд Уитком, — мы должны помнить все».

Гарпа не успели унести из зала, он там и умер. Ему было тридцать три года, столько же, сколько Хелен. Эллен Джеймс только что исполнилось двадцать. Данкену миновало тринадцать. Маленькой Дженни Гарп шел третий год. Уолту было бы восемь лет.

Смерть Гарпа обеспечила сразу третье и четвертое издание повести Гарпа «Пансион Грильпарцер» с рисунками Данкена. В тот долгий уик-енд Джон Вулф слишком много пил, подумывая о том, не бросить ли ему издательское дело; его иногда буквально тошнило при виде успеха, каким оборачивалась чья-нибудь насильственная смерть. Одно только как-то утешало Вулфа: мысль о том, как сам Гарп воспринял бы этот успех. Даже Гарпу не могло бы прийти в голову, что его смерть лучше самоубийства утвердит его писательскую репутацию и славу. В общем, не так уж плохо для человека, написавшего к тридцати трем годам один хороший рассказ и три романа, из которых хорошие — полтора. Уникальная смерть Гарпа оказалась столь совершенной во всех отношениях, что Джон Вулф невольно улыбнулся, представив себе, как Гарп был бы доволен ею. Эта случайная, глупая и ненужная смерть, думал Вулф, комическая и нелепая до странности, как бы иллюстрировала собой все то, что Гарп написал об устройстве этого мира. Подобную сцену смерти, сказал Джон Вулф Джилси Слоупер, мог придумать только сам Гарп.