Александр Гогун - Черный пиар Адольфа Гитлера

• Название: Черный пиар Адольфа Гитлера
• Автор: Александр Гогун
• Издательство: Эксмо
• Жанр: История
• Год: 2004
• ISBN: 5-699-08701-Х

В книге петербужского историка, автора многочисленных работ по истории Второй мировой войны Александра Гогуна впервые рассказывается о механизме и особенностях политтехнологий Третьего рейха, публикуются материалы нацистской пропаганды, негативно описывающие Советский Союз и коммунизм. Подавляющее большинство документов публикуется впервые после 1945 года.

---

Из верхушки Рейха наиболее махровым славянофобом был, наверное, сам фюрер. Это произошло еще до того, как он стал убежденным нацистом – в годы русско-японской войны. Как Гитлер позже писал в «Майн кампф», произошло это по националистическим соображениям: «В дискуссиях, связанных с русско-японской войной, я сразу стал на сторону японцев. В поражении России я стал видеть также поражение австрийских славян».[32] Это только одна цитата, но довольно показательная. В 1910-1920-е годы славянофобия Гитлера выросла и «окрепла».

«Германский Берия» Генрих Гиммлер в юности входил в одну из группировок националистического молодежного движения фелькише, представители которого презирали славян, особенно поляков.

Рожденный в Российской Империи остзейский немец Альфред Розенберг, как и остальные нацисты, считал немцев высшей расой, но славянофобия его была избирательная. Так, например, он люто ненавидел Россию и русских, считая их вредной, неполноценной и вместе с тем опасной нацией. Важным побудительным мотивом советской агрессии он считал традиционную российскую внешнеполитическую экспансию, может быть, даже более важным мотивом, чем «мировая революция» – то есть теория и практика левых радикалов. При этом Розенберг достаточно «благожелательно» относился к стремлению украинских политиков к достижению их родиной независимости. По мысли Розенберга, «независимая» Украина под германским протекторатом должна была стать противовесом полякам и русским (и тех и других планировалось лишить государственности). Поэтому глава Министерства по делам оккупированных восточных областей был противником генерала Андрея Власова, «лоббировал» идею самостоятельной Украины, постоянно конфликтуя с кровавым украинофобом, рейхскомиссаром Украины Эрихом Кохом.

Все же надо отметить, что нацисты ненавидели и презирали славян куда меньше, чем евреев и цыган. Скажем, словенцев, посчитав их «расово близкими», вообще начали переселять в Австрию. А казаков, почему-то отнеся их к потомками вестготов, гитлеровцы охотнее, чем русских и украинцев, допускали на службу в Вермахт, полицию и СС.

При этом очевидна некая «инструментальность» нацистской славянофобии – например, при всей ненависти к полякам, Гитлер готов был одно время заключить союз с Польшей против СССР.

То есть Советский Союз был для нацистов не только обителью большевистских демонов, штаб-квартирой коммунистического заговора, еврейским концлагерем, но и традиционным врагом Германии, государством недочеловеков.

Во второй этап антисоветской пропаганды – «период социалистического строительства» 1933-1939 гг. – все то, что представители НСДАП раньше рассказывали населению на митингах и в листовках, полилось на сознание немцев уже совсем в других масштабах. К тому же усиление пропаганды было логичным – между СССР и Рейхом разгорелся локальный военный конфликт. В гражданской войне в Испании противоборствовали и взаимодействовали различные политические силы и государства, но сильнее всего в ней «увязли» Германия и Италия с одной стороны, и СССР – с другой.

Но в 1939 году произошел поворот – нацисты заключили временный тактический союз со Сталиным. Понятно, что гитлеровцы не стали из еврейского ада внезапно рисовать социалистический рай, но немецкая пропаганда в отношении восточного союзника прикусила язык. Тон прессы, описывающий ситуацию в СССР, стал спокойным, статьи – безоценочными. Пакт о ненападении расценивался как возвращение к традиции дружбы с Россией, причем это изменение особо не афишировалось, в отличие, например, от разрыва коалиции и начало войны Остазии с Океанией в романе Оруэлла «1984». Поворот в пропаганде был плавный и сдержанный.

Любопытно, что для Розенберга этот пакт стал чуть ли не личной трагедией. «Розенберг… смог примириться с соглашением, подписанным в 1939 году со Сталиным, только потому, что верил и в Адольфа Гитлера. Однако в мыслях у него царил полный разброд. Охваченный душевным смятением, он в недоумении вопрошал: „Как мы можем и дальше болтать о спасении и построении новой Европы, если нам приходится просить о помощи тех, кто ее разрушает?“ Бедняга Розенберг прилагал все усилия к тому, чтобы найти достойное оправдание этому пакту. Он называл Риббентропа „шуткой всемирной истории“, однако ему все-таки пришлось с горечью заключить, что Германии нужно было обеспечить себе свободу рук на Западе. После нападения Гитлера на СССР Розенберг, разумеется, воспрял духом, а известие о назначении его министром оккупированных восточных территорий окончательно похоронило его прежние сомнения. Впереди его ждали годы разочарований и неудач на поприще администратора, но Розенберг совершенно не ощущал нехороших предчувствий. 29 июня 1941 года он самоуверенно заявил, что „история воздаст сторицей России за двадцать три года, в течение которых она отравляла европейский континент ядом большевизма“ (как будто само правление большевиков не было «сверхвоздаянием» за эту внешнеполитическую деятельность. – А.Г.).

После июня 1941 года… „группа действия“ при рейхсляйтере Розенберге занималась сочинением брошюр и книг, печатавшихся миллионными тиражами. Собственное сочинение Розенберга „Советская проблема“ (1943 г.) является типичным образчиком этой продукции. Розенберг, ненавидевший великорусский национализм и царистский экспансионизм, отозвался в нем о Российской империи, как об орудии угнетения свыше пятидесяти разных народов. Это противоречие и было использовано евреями при подготовке большевистской революции, которую Розенберг описал как правление люмпен-пролетариата».[33]

«В начале 1942 года публицист Бруно Брем на страницах розенберговского «Национал-социалистического ежемесячника» писал о России: „Человеческая жизнь никогда не имела там никакого значения, она не стоила там даже ломаного гроша“. Свой тезис об отсутствии у среднего русского уважения к жизни другого человека он подкреплял цитатами из произведений Достоевского (по какой-то причине нацисты проявляли особый интерес к творчеству именно этого русского писателя. – А.Г.). Карл Розенфельдер, писавший об „историческом аспекте фронта Европы на Востоке“, пытался совместить современную европейскую идеологию Розенберга с историческим прошлым отношений Европы и России. Он ссылался на индо-германские племена, защищавшие восточные рубежи Европы от натиска скифов, гуннов и монголов: „Москва берет на себя роль монголов (эту же мысль, правда в несколько другой форме, разрабатывали в 1920-30-е годы историки евразийского направления. – А.Г.). После 1918 года старая Москва стараниями евреев воспряла, и это возрождение приняло форму мировой революции. Таким образом, нападение Германии на Советскую Россию явилось оборонительной мерой“».[34]

Тема «советского рая» – то есть угнетения и эксплуатации в СССР, голода и нищеты, террора, серости на улицах – неизменно присутствовала в нацистской пропаганде. Впечатление усиливалось от писем немецких солдат, которые воочию увидели советский быт и отписали домой об увиденном. На основании этих писем Министерство пропаганды выпустило книгу, отрывки из которой помещены в этом издании. Понятно, многое в ней преувеличено, что-то – откровенная ложь, но многое в этих письмах просто копирует аналогичные высказывания русских эмигрантов, в годы войны побывавших на родине после двадцати лет отсутствия.

А вот образ Красной армии и советской военной машины с 1941 года по 1945 год претерпел существенные изменения. В 1941 году, несмотря на то, что война шла совсем не по планам немецкого Генштаба, в целом успех был на стороне Рейха. Причем в июне-ноябре 1941 года достижения Вермахта были просто ошеломляющими: за это время немцы уничтожили или захватили 28 000 советских танков, взяли в плен 3,5 миллиона красноармейцев, фактически уничтожив кадровую Красную армию. Это привело немцев к усилению головокружения от успехов. Уже упоминалось об эсэсовской брошюре «Недочеловек», да и немецкая гражданская пресса была полна сообщений о глупости Сталина и непрофессионализме и трусости Красной армии.

Причем даже слово «солдат» по отношению к красноармейцам не употреблялось: его заменяли словами «большевик», «красноармеец», «коммунист» или «русский». Гордое звание солдата могли носить лишь немцы и их союзники.

Сталинград стал для Германии очень неприятной неожиданностью, и «образ врага» после февраля 1942 года несколько изменился.

Гитлер в 1943 году говорил, что следует признать – русские держатся, «но это объясняется тем, что они не европейцы, а существа низшего порядка, привыкшие к жизни в болотах. Нам очень трудно вести наступление в такой непролазной грязи, по которой русские двигаются, как по асфальту».

Геббельс же был меньшим русофобом, чем его хозяин, и, поскольку сам был физически ущербным, не поддерживал идею «господствующей расы». Кроме того, революционер по натуре, Геббельс нередко восхищался Сталиным и Лениным, уважал большевизм – по крайней мере, как противника – это сквозит в его дневниках. В апреле 1944 года он, предчувствуя крах режима, послал Гитлеру письмо с предложением примириться со Сталиным. Получатель письма тоже с некоторым уважением относился к противнику, сравнивал Сталина с Чингисханом, Черчилля называл шакалом, а русского диктатора – тигром, но, несмотря на такие красочные образы, помириться с «величайшим полководцем всех времен и народов» не захотел. Да и вряд ли тогда это было возможно.