Генри Олди - Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель

• Название: Внук Персея. Мой дедушка – Истребитель
• Автор: Генри Олди
• Жанр: Эпическая фантастика
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-699-51111-2

Юный герой Персей убил чудовище Горгону Медузу. Об этом подвиге знают все. Но мало кто знает, как через тридцать лет великий Персей вступил в войну с Дионисом, желая остановить победное шествие бога по Арголиде. Двое сыновей Зевса сошлись в битве не на жизнь, а на смерть. Лилась кровь, буйствовали вакханки, мужчины брались за копья. Прошлое выворачивалось наизнанку, а будущее грозило молниями. Внуку Персея, мальчику Амфитриону, выпала суровая доля — быть рядом с дедом в его войне.

Новый роман Г. Л. Олди — третий роман знаменитого «Ахейского цикла», к которому авторы шли десять лет, — повествует о событиях, предшествующих книгам «Герой должен быть один» и «Одиссей, сын Лаэрта». Древняя Греция богов и героев, царей и чудовищ встает перед вами — прекрасная незнакомка, чей взгляд может обратить тебя в камень. Эллада, описанная звездным дуэтом Олди, давно завоевала любовь и признание читателей.

---

— Ты кричишь в миг страсти? — спросил навплиец.

Прямота собеседника сбила Кефала с толку.

— Если, да, измени своим привычкам. Не буди его, — навплиец указал на Тритона. — Пусть мой брат отдохнет.

Кефал ждал чего угодно, но не этих слов.

— Твой брат?

— Молочный, — уточнил навплиец.

— Его мать была твоей кормилицей?

Навплиец улыбнулся:

— Моя кормилица стала его матерью.

Издевается, понял Кефал. Детвора утверждала, что мать туповатого здоровяка — из морских божеств. Да и Тритон много старше навплийца. Если даже какая-нибудь нереида и впрямь выкормила наглого щенка, после этого она не успела бы родить Тритона.

— Тебе что, больше нечем заняться, кроме как врать мне?

Намек — камень из пращи — ударил в цель.

— Ты, — навплиец подмигнул Кефалу, — не увидишь правды, даже если ее поднесут тебе к лицу. Красавцы редко бывают умными. Я — исключение. При жизни его мать была моей кормилицей. После смерти она стала его матерью. Как тебе эта правда, племянник Миния?

— Откуда ты знаешь, что басилей Миний — мой дядя?

— Слухи — чайки над морем. Они кричат громко и противно. «Дочери Миния! — горланят они. — О страшная участь!» Еще я слышу в их крике, что нравлюсь тебе. Ты хочешь меня, сын Деионея?

Желание исчезло. Кефал сейчас не захотел бы Афродиты, явись богиня ему из морской пены. Навплиец слишком много знал для оборванца, рожденного в глуши. Как он сказал про мать Тритона? «После смерти она стала его матерью…» Кефал почувствовал, что мерзнет — в жару, под палящими лучами солнца. Он ясно видел, как плетенки из кожи, украшавшие шею и запястье навплийца, начинают шевелиться. Вот одна из них подняла треугольную головку, качаясь возле уха хозяина. С другой играли пальцы навплийца, заставляя змею изгибаться со сладострастием опытной наложницы. Ну конечно же, это змея! — голубовато-серая, с тёмно-оливковыми разводами…

Острый глаз охотника сразу узнал милосскую гадюку.

— Скажи, что хочешь меня!

Навплиец рассмеялся. В курчавой шевелюре его, там, где сохли плети водорослей — чешуйчатые кудри Медузы — блестели два костяных бугорка. Кефал изумился: как же я не заметил этого раньше? Изумление вышло сухим и ломким, словно черствая лепешка. Сожми в кулаке — рассыплется крошками паники. Проклятый мальчишка с каждым словом делался младше. Сейчас его вряд ли взяли бы в игру — молокосос лет пяти-шести. Ах, если бы не взгляд! — томный, уверенный взгляд совратителя, давно миновавшего рубеж юности. Кефал потерялся в блеске этих черных озер. Примерещилась и вовсе дичь: громады тел, жгуты мышц, десятки рук, нечеловечески мощных, рвут навплийца в клочья, рядом на огне кипит котел с водой…

— Не бойся, Головастик[44]. Я не причиню тебе зла.

Наваждение сгинуло. Лучше бы оно осталось! — навплиец изменился. Место пухлого сопляка занял косматый дядька лет за сорок. Тритон храпел, как ни в чем не бывало, и Кефал позавидовал дурачку. Ноги отнялись, по спине струился пот. Вот и все, подумал юноша. Он считает меня доносчиком. Я принес Персею весть о дочерях Миния. Он не простит мне то, что прощает чайкам…

«Я схожу с ума», — была следующая мысль.

— Не бойся, — повторил Косматый. — Ты слишком красив для насилия. Я был…

Он облизнул губы языком.

— Я был бы таким же, не воспитай меня женщины. Представляешь? Одни женщины, без мужчин. Сперва мать этого болвана, затем — нисейские нимфы…

Третий облик мелькнул перед фокидцем — юноша с девичьими повадками, действительно похожий на самого Кефала — мелькнул и исчез. Остался взрослый — бог? человек? — в котором не было ничего от женщины.

— Ты нравишься мне, жених Прокриды[45]. Нам всегда нравятся те, кем мы могли бы стать, но не стали. Жаль, что ты обожаешь Персея и не обожаешь меня. Почему? Ведь мы с Персеем так похожи! Мы, считай, близнецы…

— Вы ни капли не похожи!

— Не меряй сходство каплями. Время течет быстро, Головастик, и мы рыдаем над вчерашними заблуждениями. Смотри: мы оба — сыновья Зевса. Оба — нежеланные для родичей. Персея ненавидел его дед Акрисий. Меня — мой дед Кадм. Нас обоих вместе с нашими матерями заколотили в ларь и бросили в воду…

— Это ложь!

Кефал знал, что спорит с обнаженным мечом, готовым ударить в любой момент.

— Тебя не бросали в море! Тебя доносил владыка богов, зашив в бедро!

— В бедро? О, как приятно! Как близко к горнилу страсти! Дурачок, ты бы съездил в приморские Брасии. Раньше эта дыра звалась Орейятами. Там тебе расскажут, как на берег выбросило ларь, куда Кадм Убийца Дракона заточил свою дочь Семелу с ее новорожденным ублюдком. Среди брасийцев жива память о несчастных. Когда умерла моя мать, ее сестра Ино нашла меня и вскормила в пещере. Понимаешь ли, суеверные жители Орейят боялись дать нам приют под крышами их домов… Мы очень похожи с Персеем. Мы росли, как чертополох. А едва выросли, нас послали в поход — его на запад, меня на восток.

— Персея никто не посылал! Он сам решил спасти людей от Медузы…

— Ну да, конечно. Спасти данайцев от Медузы, живущей на краю Ойкумены! Если верить сплетням, малыш, твоего Персея отправил на подвиг серифский басилей Полидект. А если верить голосу разума, его послал Зевс. Как отец гонит в бой взрослого сына; как правитель — лучшего воина. Персей ушел на запад и нашел там Медузу. Чуть позже я ушел на восток…

— И кого ты там нашел?

— Рею[46], Мать Богов, — ответил Косматый.

8

— Амфитрион! Где тебя гарпии носят?!

Если дедушка, по мнению мальчика, был серьезен всегда, то папа лишь временами прикидывался строгим. Одна беда: сразу и не разберешь, когда папа сердится, а когда делает вид.

— На море…

— Бегом собирайся! Дед в Аргос едет. Сказал, ждать не будет.

— Он меня берет?!

— А кто, по-твоему, должен тащить дедову колесницу?

— Хэй-я!

Радость вспыхнула — и погасла. «Все замечательно! — убеждал себя Амфитрион. — Дедушка меня простил; папа шутит…» Радость, дрянь этакая, не возвращалась. А тут еще объявилась мама. Твой хитон драный, надень новый, с каймой. Смену возьми. Что значит — зачем? На тебе ж все горит, как у Гефеста в кузнице! Босиком едешь, да? Вот сандалии. Опозорить нас хочешь? Внук Персея — голодранец! Вот плащ, вот шляпа. И ничего не дурацкая — обычная шляпа. Да, красная. Не спорь, а то останешься дома! Ножик? Откуда у тебя ножик? Папин подарок? Осторожней, не порежься…

И в конце ласковое, очень-очень обидное:

— Герой!

Во дворе запрягали колесницы. За конюхами надзирал угрюмец Эхион, спарт по происхождению, ветеран дедушкиных Горгон. Под его взглядом конюхи вжимали головы в плечи. Отчаянно ржала молодая кобылка, не желая под ярмо. Ей на грудь с большим трудом наложили ремни. Растолкав конюхов, Эхион взял животное за холку. Кобыла замерла, в ужасе кося влажным глазом. Клещи пальцев Эхиона ухватили что-то на шее упрямицы, дернули. Кобыла вздрогнула — и успокоилась. Хмурый спарт бросил под ноги вытащенную колючку и сплюнул.

Конюхи осознали.

— Где гость?

Персей быстрым шагом вышел из мегарона. Голос басилея звенел от раздражения. Дедушку, подумал мальчик, следовало бы прозвать Персеем Внезапным. О поездке в Аргос знали все. Но когда? И вдруг — раз, уже едем. Кто не успел — сам виноват.

— Здесь!

Кефал, сопровождаемый Тритоном, стоял у ворот.

— Поторопись, мы выезжаем.

С минуту Кефал пялился на басилея, словно впервые видел или сравнивал с кем-то. Но вскоре опомнился, и быстрые ноги пригодились юноше — он умчался, как ветер, и вновь возник во дворе с охотничьим копьем и дорожной сумкой. Взяли и Тритона: детина взобрался на вторую колесницу, править которой доверили Кефалу.

Упряжка Эхиона шла замыкающей.

Стены Тиринфа остались позади. Начались холмы — не ровня тем, что зеленели по пути к морю. Их склоны, выжженные летним зноем, были шкурой дракона: в шрамах, буграх и трещинах. Лишь Эхион ухмылялся, будто домой попал. Ну да, вспомнил Амфитрион, он же спарт[47] — воин, выросший из зуба Ареева Змея. Кадм Фиванец зубы посеял, спарты взошли, заколосились, перебили друг дружку; в живых остались пятеро, включая Эхиона. Вранье, чего уж там. Зубы растут только во рту. А в земле не растут, хоть ты поливай их трижды в день…

Дорога вгрызалась в скальный лабиринт. Рыскала собакой, потерявшей след; взбиралась в гору, чтобы круто рухнуть вниз. Тиринф и Аргос разделяли жалких полсотни стадий. Но здесь, среди острых гребней, изуродованных провалами расселин, у каждой стадии вырастало сто хвостов. По небу, гонимые ветром, мчались флотилии облаков. Гелиос с трудом пробивался меж парусами армады. Из-под копыт его коней летели кровавые искры, поджигая вершины холмов. Колесница — ладья в шторм — карабкалась на окаменевшие морские валы. Спуск сопровождался оглушительным грохотом. Персей стоял, как вкопанный. Ноги — корни дикой смоковницы — вросли в дощатое днище.