Роман Сенчин - На черной лестнице (сборник)

• Название: На черной лестнице (сборник)
• Автор: Роман Сенчин
• Жанр: Современная проза
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-17-075150-1, 978-5-271-36420-4

Роман Сенчин обладает редким даром рассказчика. Книга «На черной лестнице» – это простые истории, своего рода летопись «жизни ничем не примечательных людей», которые складываются в философию поколения. Юноша, прокутив все деньги в ночном клубе, отправляется на работу… подметать улицы; молодые супруги, мечтая об интересной красивой жизни, всё свободное время проводят перед телевизором; герой рассказа «На черной лестнице» «гордится своим домом, иначе пришлось бы его ненавидеть»…

---

Представилось, увиделось, как наяву: в удобных зеленых креслах сидят зрители. Наблюдают за моей игрой, следят, как я страдаю или веселюсь на сцене, и в то же время шепчутся, не могут дотерпеть до антракта: «А он же, говорят, на учебу ездил в Москву поступать? Так?» – «Да-да, ездил, бедняга». – «И что, не поступил?» – «Естественно! Это он здесь у нас – прима, а там таких на каждом шагу…» И смешки, и перемигивание, и качание головой. И этот шумок растет, растет, и вот заглушает меня, мой монолог… И Игорь стоит за кулисами, наблюдает и тоже качает головой, усмехается…

Вошел в магазин. Продавщица, молодая еще девушка, сонно подала заказанную мной бутылку «Сибирской короны» и пачку «Явы», насчитала сдачу.

– Откройте, будьте любезны, – сказал я, кивая на бутылку и начиная ненавидеть продавщицу за ее сонное безразличие.

Протянула железный крючок с темной, захватанной деревянной ручкой… Пришлось открывать самому…

На крыльце сделал несколько глубоких глотков, огляделся. От пива задышалось легко, будто внутри открылись какие-то клапаны. Воздух вкусный, пахнет разопревшей июльской зеленью, а легкий-легкий ветерок сдувает остатки дневной жары и приносит со степи мягкую свежесть; в такую ночь, наверное, очень приятно и полезно спать под открытым небом… В двух кварталах отсюда – Дворец культуры, там же и наш театр, закрепленные за нами гримерки. Можно вообще-то спокойно перекантоваться там на кушетке, вахтеры пускают в любое время – у нас не редкость ночные репетиции.

Я не хотел, очень не хотел застать там сейчас Игоря. Шел быстро и опасливо озирался: чувство угрозы, опасности, стерегущей в каждом дворе, за каждым тополем только усиливалось… Да, не хотелось больше ни с кем разговаривать, жаловаться и слушать жалобы, тем более выяснять отношения, хотелось просто запереться в гримерке и выспаться, может быть, рано утром посидеть в пустом зрительном зале, пройтись по сцене. Вспомнить остающееся в прошлом, погрустить, укрепиться в своем решении и тогда уж всерьез попрощаться… И в то же время я был уверен, что Игорь в театре, и где-то, глубоко под другими мыслями и желаниями, просил у судьбы нашей встречи, которая поставит точку… Теперь я усмехался тому, с каким жаром предлагал Людмиле разобраться с ним, аж воткнуть нож ему в сердце. Да-а, водка распалила, а пиво теперь слегка тушило, смягчало… Впрочем, нет – насчет того, как я поведу себя с Игорем, если мы сейчас встретимся, еще неизвестно. Может, и выскажу то, что думаю о его отношении к Людмиле и сыну, а если он в ответ начнет что-нибудь… Ладно, посмотрим, не надо загадывать…

Дворец культуры построен в традиционном для восьмидесятых годов стиле. Огромная коробка из бетона, крыша над центральным входом задрана, как околыш на фуражке офицера-щеголя, и на этом загибе мозаичная панорама: множество людей в шахтерских касках, женщины в косынках, античные маски, красное знамя, бегущие школьники с портфелями, ранцами и шарами… По краю крыши надпись из трубочек-ламп «Юность». Часть трубочек давно перегорела, и из этого несложного слова получилось несколько каких-то загогулинок, скобочек, черточек; узнать в них «Юность» теперь нет никакой возможности.

Несколько лет назад во Дворце культуры устроили было ночной клуб, но он быстро закрылся – ходили туда всего несколько человек, известные в нашем городке личности, похожие на новых русских из анекдотов, и их подруги; затраты на аренду, аппаратуру, зарплату персоналу не окупались. О гибели клуба, кажется, никто не жалел – основная часть молодежи не успела отважиться там побывать, а те, кто бывал, до того проводили свободное время в ближайшем к нам более-менее крупном городе Ачинске (до него полтора часа быстрой езды) и после закрытия снова стали летать туда на своих «жигулях» и «ауди»…

В фойе темно, еле различимы висящие в окнах-витринах афиши фильмов, спектаклей, концертов… Я обошел здание, нажал кнопку звонка возле служебной двери, через которую только и входил во Дворец все последние годы. Ожидая, когда откроют, допил остатки пива, бутылку поставил на асфальт, снова позвонил.

– Кто там? – в конце концов.

– Это я!.. – Я почему-то растерялся. – Роман, актер из театра! Можно войти?

– У-у, – то ли одобрительная, то ли недовольная реакция, и щелчки замка.

Дверь открыл пожилой сторож-вахтер. Кажется, Леонидом зовут или Георгием…

– Здравствуйте, – сказал я, входя. – Есть из наших кто-нибудь?

– Е-есть. Сидя-ат… А вы уже, что ли, прибыли?

– Прибыл. – Беседовать с вахтером никакого желания не было, и я пошел в сторону коридора; бросил для приличия: – Спокойной ночи!

– Угу, спокойной, – вздох-ворчание.

Наш режиссер любит сцену. Даже читки проводит в основном на ней, и актеры не сидят, разложив на коленях листы с ролью, а прохаживаются туда-сюда. Игорь следит, вслушивается, что-то записывает в блокноте – наверное, намечает мизансцены, разводы…

Я заглянул в зал. Сцена освещена желтым неярким светом. Искрится в углу черный рояль. На сцене три человека: Саня и Алексей, молодые ребята, не так давно окончившие Абаканское училище культуры, и незнакомая мне девушка. Золотистые, длинные, слегка завитые на концах волосы, тонкое лицо, глаза блестят. Стоит прямо, смотрит вдаль; в длинном светлом платье, сшитом по моде начала прошлого века, кажется очень высокой, напоминает статую. Говорит громко, с надрывной иронией, почти поет:

– Родить ребенка? Благодарю вас, Владимир. У меня уже был однажды щенок от премированного фокстерьера. Они забавны только до четырех месяцев. Но, к сожалению, гадят.

– Развратничайте, – дает нервным голосом реплику Саня, а Алексей в этот момент явно непроизвольно вздрагивает и испуганно смотрит на девушку.

– В объятиях мужчины, – усмехается она, – я получаю меньше удовольствия, чем от хорошей шоколадной конфеты.

Игорь внизу, среди зеленых сидений, напротив девушки. Руки, по обыкновению, скрестил на груди. Не вижу сейчас его глаза, но знаю, уверен: они тоже блестят, он увлечен, заворожен, он сдерживается, чтоб не вступить в диалог с актрисой вместо Сани…

Но вот она сказала последние слова эпизода, ослабила стан, и Игорь тут же очнулся, расцепил руки, привычным движением бросил пряди своего каре с висков за уши.

– Пока что отлично!.. Н-нда… Только… Понимаешь, Светлана… – И принялся объяснять, и голос с каждым словом становился жестче, критичнее: – Последнюю фразу нужно произносить уже всерьез. Тут Ольга все время жеманничает, кокетничает – она не может без этого, это стиль ее поведения. Но вот фразу «А я тщеславна» она говорит всерьез, даже с сожалением. Понимаешь? Она чувствует, что из нее ничего не выйдет: ни матери, ни актрисы, ни любовницы, никого. Ольга – это бабочка, а бабочки долго не могут порхать. И… все-таки она умная женщина, – Игорь снова отбросил волосы, пошел вдоль сидений, – поэтому она ищет смысл своего существования, видит свою никчемность…

Он повернул голову, увидел меня. На лице тут же вспыхнуло недоумение, а затем – радость.

– Оп-ля! – развел руки. – Добро пожаловать!

– Привет, – я заулыбался и пошел к нему.

– Ты откуда свалился? – Игорь обнял меня с какой-то железной тяжестью, которая всегда поражала, не вязалась с его худощавой, почти изможденной фигурой, хлопнул по плечу, отшагнул. – А, герой-любовник?

– Вот, приехал…

– Но-овость… Так, ребята, – Игорь повернулся к стоящим на сцене, – на сегодня, видимо, закончили.

Саня и Алексей бросились ко мне, девушка, кажется, с сожалением стала листать свою роль…

Позволив парням немного порадоваться, поизумляться моему внезапному появлению, Игорь велел им отправляться домой:

– Выспаться надо. Завтра большой день у нас будет. Давайте.

С режиссером они спорить не смели – послушно собрались и ушли. Мы вдвоем уселись в кресла в первом ряду.

– Н-ну, – выдохнул Игорь и с полуулыбкой смотрел на меня, – значит, не приняли?

Несмотря на множество слов, протараторенных только что, когда здоровался, обнимался с парнями, я не успел, да и не решился твердо ответить, поступил в училище или нет. Отделался эмоциональными, но бессвязными междометиями. Теперь же наступил момент признаваться… И я почти уже начал говорить то, что заучил, обкатал, сделал вроде бы правдой – что увидел, как там всё обстоит в Москве, насмотрелся на абитуриентов, на всю эту корыстную суету и умчался обратно сюда; да, я был уверен, что сейчас скажу об этом Игорю, но наткнулся на его взгляд, на его полуулыбку и понял, что он знает, с первой секунды определил, что со мной произошло. И сказал тихонько, жалобно, как получивший двойку школьничек:

– Экзамен по специальности завалил. И сразу уехал. – Вздохнул, помолчал, все-таки решил слегка оправдаться: – Не понравилось мне там. Мерзко как-то…

– Ну и плюнь. На черта тебе надо это училище! Я тогда хотел отговаривать, а потом решил: нужно дать возможность попробовать. Обжечься, так сказать… Запретил бы, ты ведь потом бы всю жизнь жалел, злился на меня… Ничего, Ромка, мы тут с тобой еще такое наделаем! Честно, рад, что все так случилось. Как раз вовремя ты вернулся…