Фил Уитейкер - Портрет убийцы

• Название: Портрет убийцы
• Автор: Фил Уитейкер
• Издательство: АСТ, АСТ Москва, Хранитель
• Жанр: Детектив
• Год: 2006
• ISBN: 5-17-022497-4, 5-9713-3065-9, 5-9762-0205-5

Что мы знаем о тех, кто нас окружает?

Что нам известно о наших друзьях и близких?

Сколько загадок таится в самых невинных воспоминаниях нашего детства?

Дочь человека, погибшего при загадочных обстоятельствах, возвращается в город, где выросла, чтобы узнать правду о смерти отца от его старого друга — неудачливого художника.

Разговор за разговором, история за историей — прошлое отслаивается, как старая краска.

Постепенно обнажается ТРАГИЧЕСКАЯ и ЖЕСТОКАЯ ИСТИНА…

---

— Извините. Я приняла решение как-то сразу. Мне казалось, так будет легче.

Он поводит рукой. А я не могу придумать, как выбраться из этого разговора ни о чем. Ведь есть же история отношений, которая висит в воздухе между нами. Он тоже должен это чувствовать, я уверена. У нас был короткий разговор по телефону, во второй раз, когда я позвонила ему. Когда сказала о смерти папы, когда сказала, что думаю приехать в Ноттингем, когда спросила, смогу ли я с ним встретиться, если приеду. Он меняет позу в кресле, ставит кружку на столик. Откуда-то из-под свитера извлекает сигареты, бросает на меня взгляд. Я улыбаюсь, как бы благодаря за то, что он проверяет мою реакцию. Он закуривает сигарету, опускает зажигалку в коробку вместе с оставшимися сигаретами.

— Вот что, — говорит он. — Хоть я и польщен тем, что тебе захотелось посетить меня, но полагаю, ты о чем-то хочешь со мной поговорить.

После смерти папы, отправив письма людям, которых я нашла в его адресной книге, я пустилась в странствие. Было несколько друзей, которых я просто не могла оповестить письменно: суррогаты теток и дядей из моего детства, соседи, которые многие годы помогали папе смотреть за мной. Бедфорды жили через дом от нас, Финдлеи жили в тридцать пятом и Джексоны жили в доме, стоявшем в тылу нашего. После отъезда мамы эти прежде случайные знакомые моих родителей стали неотъемлемой частью моей жизни.

Никакого определенного плана не было. Наутро я никогда не знала, где буду пить чай. Лучше всего было вернуться домой к папе, если работа позволит ему рано уехать домой. Он никогда ничего не готовил — это всегда были бутерброды. Правда, чаще всего он меня куда-нибудь привозил, провожая до двери и требуя обещания хорошо себя вести, затем целовал в лоб и звонил в звонок. Меня впускала Сю, Гэй или Бидди, папа поспешно произносил над моей головой слова благодарности, затем возвращался к машине и ехал на работу. Я все-таки улавливала его последний взгляд — старый «вэрайент» отъезжал от тротуара, смутно было видно, как папа машет рукой. Затем дверь дома закрывалась, отрезая его от меня. Мне предлагали фруктовый сок с бисквитом и уговаривали снять пальто.

Я никогда не задумывалась, почему так происходит. Для ребенка взрослые и их поступки являются просто фактами жизни. Тебе никогда не приходит в голову поинтересоваться, почему Боб и Гэй счастливы принять тебя. Почему ты идешь именно к ним, а не в какую-нибудь другую семью на улице. Тебе никогда не приходит в голову задаться вопросом, нравится ли им то, что ты приходишь. Ты просто принимаешь как данность их присутствие в твоем мире. Они всегда мило к тебе относятся, всегда спрашивают, как прошел день в школе, и хочешь ли ты бублик на ужин, и станешь ли ты смотреть «Голубого Питера», пока они будут готовить ужин. Ты замечаешь, что они разговаривают с тобой иначе, чем со своими детьми, — с ними они говорят совсем другим тоном. Но ты не знаешь, что такое жалость, и не почувствуешь ее, даже если бы знала.

Наверное, я была не подарок. Жизнь моя была жестоко взбаламучена. Мамы у меня больше не было, домой я далеко не всегда могла прийти. Папа был постоянно занят, вечно куда-то спешил, у него вечно были какие-то дела. Отвозя меня, он поддерживал легкую болтовню, а когда наконец появлялся и увозил домой, соблюдал все ритуалы — ванна, чтение книг, поцелуй на ночь. Но в разговоре иногда не оканчивал фразы или забывал, о чем речь, и часто не слышал моих вопросов.

Я так и вижу себя. Тощая девочка с серьезным лицом сидит на краю дивана у Финдлеев, в одной руке стакан с фруктовым соком, в другой — нетронутый чай, и смотрит телик. Передо мной на ковре растянулись Джордж и Дэвид, увлеченные кривляньями Вэла, Пита и Джона. И тетя Гэй, появившись из кухни в перерыве между стряпней, пригибается к моему уху, говорит тихим голосом: «Зоэ, лапочка, дай мне, пожалуйста, твое пальто. Твой папа еще какое-то время будет отсутствовать».

Я не была такой всегда. Помню, как летним вечером я помогала мальчикам в саду, когда они чинили свои велосипеды. И многое другое: как играли в «Монополию» при свете газа, когда выключали электричество; как дядя Боб учил меня играть в криббидж и как мы с ним съедали за это время целую коробку мятного шоколада; как мы втроем — мальчики и я — рисовали на покрытом газетой столе. Тогда я была вполне счастлива. Только в этих воспоминаниях я уже гораздо старше. Нелегко было, наверное, Финдлеям, Джексонам, Бедфордам возиться с шестилетней девочкой из разбитой семьи. Трудно представить себе, почему они этим занимались. Наверное, из соседских чувств. В наши дни я оставалась бы после школы в клубах, у воспитательниц, в детском саду. А вот Холли я могла бы доверить лишь нескольким людям — маме Пола, Саре, паре друзей из Общества помощи деторождению. Но все они живут за много миль от нас. Мне не приходит в голову никто, живущий на нашей улице, кого я могла бы попросить взять ее. Наспех произнесенное приветствие на улице, периодические жалобы на то, как жители паркуют свои машины, — из этого не составишь дружеского окружения.

После смерти папы я решила навестить его соседей. Несколько дней я никак не могла на это решиться, а к тому времени они уже узнали новость. Сначала чувствовалась неловкость, но после обмена первыми фразами они пригласили меня в дом, выразили сочувствие, стали, захлебываясь, делиться воспоминаниями. Беседы шли рывками — от что-я-делаю-сейчас до памятных моментов. Благодаря Холли атмосфера не стала слишком мрачной — она ничего не сознавала, кроме того, что вокруг были новые люди, которые занимались ею, улыбались. А когда она решила, что ей все это надоело, и начала требовать изменения мизансцены, это дало мне повод уйти.

Все равно я пробыла куда больше, чем намеревалась, в первых двух домах. Финдлеев я оставила напоследок. К тому времени, когда я туда добралась, было уже почти пять и мы обе — Холли и я, — должно быть, устали. Дверь открыл дядя Боб. Увидев меня, он протянул руки, точно увидел девочку, пропавшую много лет назад. Он, наверное, обнял бы меня, если бы на руках у меня не сидела Холли, внимательно глядевшая, к кому это мы пришли. Дядя Боб остановился в своем порыве, руки его упали по бокам.

— Зоэ, лапочка, мне так жаль твоего папу. А ты-то как? Все у тебя в порядке?

Я вошла в дом вслед за ним, затем — в гостиную, где провела столько часов ребенком. Мы поговорили об аварии, о том, каким шоком явилась смерть папы, каким он был человеком. Через какое-то время, видя, что никто к нам не присоединяется, я спросила Боба:

— А Гэй нет дома?

Голова его резко дернулась.

— Разве ты не знала? Ее не стало в июне. Так и не вернулась из больницы.

Как только он это произнес, я вспомнила, что слышала об этом. Папа сидел по другую сторону столика на своем заднем дворе, залитом солнцем, с банкой «Тетли» в руке. Было это как-то летом. Холли, которая была тогда гораздо меньше, усиленно сосала грудь. Я чувствовала себя неловко от того, что занималась этим при папе, волновалась, что солнце может опалить малышку, тревожилась, что сменные подкладки под грудь оставила в мешочке в передней. Старалась удержать распахивавшуюся блузку, злилась, что рядом нет Пола, который мог бы помочь. Тогда папа и сказал мне, я уверена в этом: «Ты помнишь тетю Гэй, верно? У нее в прошлое воскресенье случился инсульт». Так и вижу, как он это говорит. Не помню, что́ я сказала в ответ, ничего не помню из этого разговора. В памяти возникло лишь, как заворочалась Холли во время кормления и как я старалась удержать ее на месте.

— Ох, Боб, это ужасно. Я не знала. Мне, право, очень жаль.

Хоть я и соврала, но не очень удачно. В беседе появились натянутость и молчание. Вскоре терпению Холли пришел конец. Я тепло поблагодарила Боба, и он поднес мою сумку к машине. Пока я усаживала Холли в ее креслице, застегивала ремень безопасности, у меня было несколько минут на то, чтобы подумать. Появилось объяснение некоторых моментов, озадачивавших меня: почему, например, Дэвид, сын Боба, был одним из свидетелей при новом завещании папы. Почему рядом с подписью Боба не стояло подписи его жены. И я огорчилась таким провалом в памяти. Я думала лишь о том, как достойно проститься. Закрыла дверцу со стороны пассажира, повернулась к Бобу и импульсивно поцеловала его в щеку.

— Мне очень жаль, что приходится уезжать. Я скоро снова приеду.

Но прошла пара недель, прежде чем я сумела вернуться. Пол забрал Холли к своей маме на целый день, так что я была предоставлена самой себе, и это мое посещение было уже куда лучше. К тому времени страховые компании сообщили солиситору, что будут оспаривать притязания. Мы с Бобом какое-то время поговорили об этом, а ведь всегда бывает легче, когда есть конкретная тема для разговора. Боб, как и я, не верил, что кто-то может подумать, будто папа совершил самоубийство. Наличие общего врага помогло нам избежать недоговоренностей во время нашей предыдущей встречи. Был подан чай и выпит. Когда Боб вернулся в комнату со свежезаваренным чаем, я призвала на помощь всю свою храбрость и сказала: