Лев Андреев - Янгель: Уроки и наследие

• Название: Янгель: Уроки и наследие
• Автор: Лев Андреев
• Издательство: Арт-Пресс
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 2001

ХХ век в истории земной цивилизации будет отмечен многими достижениями человеческого гения, и среди них заслуженное место займет ракетно-космическая техника.

Эта книга посвящается людям и их делу, которые придали этому времени его ракетный облик.

Эта книга о конструкторском бюро, в котором были созданы: рекордсмен ракетной техники — ракета Р-12 (30 лет на боевом дежурстве!), первая межконтинентальная ракета на высококипящих компонентах топлива, первые разделяющаяся и орбитальная головные части, военная ракета Р-36М2, более известная в НАТО как "Сатана", мобильный железнодорожный ракетный комплекс, ракеты-носители "Космос" и "Интеркосмос", а также "Зенит", ставший на грани веков сердцевиной международного проекта "Морской старт".

Эта книга об основателе и Главном конструкторе конструкторского бюро, которое сегодня носит его имя: ГКБ "Южное" им. М.К. Янгеля — одной из ярких в истории развития ракетной техники 50–60 гг. личности, ставшей ее признанным харизматическим лидером.

---

Закончив успешно свои операции, инженеры решили "за компанию" помочь провести с помощью специального прибора "прозвонку" кабелей на второй ступени. Проведенная проверка прошла без замечаний. Сегодня все получалось. На этом функции двигателистов закончились. Оставалось последнее действие — эвакуация. Все возбуждены в ожидании предстоящей "работы", как на языке испытателей принято называть пуск ракеты. Военный испытатель капитан Г.А. Иньков, проводивший проверку кабелей, спускался вниз по лестнице установщика, сматывая одновременно кабель на руку.

К.А. Луарсабов, наблюдавший за этой операцией, находился в районе третьей плоскости в полутора метрах от ракеты, опершись рукой о край установщика. Капитан уже был метрах в пяти от земли, взгляд К.А. Луарсабова устремлен вверх, он собирался поддержать спускавшегося. И вдруг увидел вспышку, а до ушей донесся хлопок. Впоследствии он вспоминал:

— Как мне показалось, огонь вырвался из обтекателей, где расположены камеры рулевого двигателя. Поэтому подумал, что он и запустился. Одновременно пронзила мысль: как жалко ракету, сколько вложено труда. Хотя она буквально была облеплена людьми, думал, что все успеют убежать. Эти ощущения молнией промелькнули в голове. И так же мгновенно понял, поскольку не раз находился вблизи работающего двигателя при огневых испытаниях на стенде, что спасение — в ногах, нужно убегать. Не могу оценить свои спринтерские возможности в тот момент, но мы "чухнули" со стоявшим рядом Мягковым, как метеоры.

Они успели преодолеть не менее десяти метров, как факел двигателя второй ступени прожег бак окислителя первой ступени, и раздался мощный взрыв. Воздушная волна огромной силы повалила и придавила бегущих к земле. К.А. Луарсабов потерял сознание:

— Когда бросило на землю, — рассказывает он, — в глазах стало так светло, как будто прямо смотрел на яркое солнце. Инстинктивно защитным движением рук закрыл глаза и… провал в сознании.

Очнулся — лежу на животе. А ощущение такое, что от момента потери до прихода в сознание прошла одна секунда. В голове мгновенно встала вся глубина происшедшей трагедии. И, кроме эмоций и сожаления, ничего не было в тот первый момент возвращения к жизни. И опять та же мысль: как жалко ребят, ведь только что разговаривали, только что хотел помочь капитану Инькову спуститься и вместе эвакуироваться. А те шаги по лестнице были последними в его жизни. Огляделся — вокруг люди чем-то занимаются, куда-то бегут, но ко мне почему-то никто не подходит, наверное, считают, что "отдал концы". Потом Мягков рассказывал, что я бежал от ракеты впереди его и горел как факел. Это последнее, что он запомнил в тот момент. Когда я собрался с мыслями и пришел в себя, ощущение по-прежнему оставалось такое, что прошел один миг. Это впечатление оказалось очень устойчивым и продолжалось целых тридцать лет! Только лишь огромным психологическим стрессовым шоком в тот момент можно объяснить, что вторую половину прожитой уже жизни я находился в плену этих представлений. Все происшедшее долгие годы было для меня подсознательно непонятно, многое не сходилось. И только однажды, когда собрались вместе ветераны тех событий и вспоминали минувшее, опросив всех, кто, где и в какие мгновения был на старте в те минуты, я вдруг прозрел. Не мог, судя по тому, что произошло за промежуток времени от момента потери и до возвращения сознания, находиться в небытии секунды — прошло, наверняка, не менее получаса.

С земли поднялся, казалось, как ни в чем не бывало. Стал озираться вокруг: темно, пожарная команда из брандспойтов тушит пожар. Еще оставались видны очертания остатков емкостей, продолжала рваться пиротехника. Только и подумал, что как бы не начали рваться газовые баллоны высокого давления. А они, как потом стало ясно, давно уже внесли "свою лепту" в масштабы разрушений. Хорошо помню, что когда поднялся, шлема на голове не было. Огляделся. Слышу, подаются какие-то команды, подъезжают и отъезжают машины, в общем, работы аварийной команды идут полным ходом.

Территория старта была отгорожена колючей проволокой высотой в рост человека, а перед ней глубиной до метра широкий ров, очевидно, как защитная мера для предотвращения проникновения на старт, а может, и от диверсий. Во всяком случае толком никто не знал, зачем он нужен в этой выжженной бескрайней пустыне. Слышу, оттуда раздаются крики, просят о помощи, пить. Пошел в направлении голосов, а в голове вдруг какая-то алогичная мысль: чего они туда попали?

Прыгнул в ров, и неожиданно встречаюсь с Мягковым. Оказалось, что он раньше пришел в сознание и совершенно неожиданно пошел в том же направлении. Вот так — убегали со старта вместе, и снова оказались рядом. Вдруг ко мне обращается молодой парень:

— Посмотри, что с моим лицом?

А лицо у него — нетронутого места нет, все обожжено. Только темнота как-то скрашивала впечатление. И лежит он никому не нужный. Помогли встать, попытался успокоить, и вместе с Мягковым повели в направлении гостиницы. В это время подъехала машина, спросили, кто мы, и всех отправили в "люксовый" корпус, где размещалось руководство.

Заходим в вестибюль, при входе встречает врач и сразу предлагает выпить концентрированное молоко. Смотрю на Николая Мягкова, а самому смешно. На нем был шерстяной костюм. Впереди еще что-то болтается, а сзади ничего не осталось, все выгорело до тела. Но именно костюм-то в значительной степени и защитил его. Инстинктивно взглянул на свои руки — они все в желто-красных волдырях. Схватился за голову, а с нее, как обгорелая шерсть, сыплется то, что еще недавно называлось прической. Скорее понял и почувствовал, чем увидел, что мое лицо тоже не избежало теплового удара. Провел рукой по спине — остатки сгоревшей куртки оказались в ладони, меховой воротник выгорел, а меховая подкладка осталась целой и предохранила спину. И только тут я понял, почему, когда поднимался с земли и провел рукой по спине, рука сразу стала гореть — куртка была пропитана азотной кислотой. Относительно сохранились мои синтетические брюки, превратившиеся в две трубы, стоявшие колом, надежно защитив от возможных ожогов.

В это время навстречу идет Михаил Кузьмич, руки у него забинтованы. Посмотрел на нас каким-то задумчиво-сосредоточенным оценивающим взглядом, но ничего не сказал. Мне показалось, что ему просто не до нас.

Вспоминая впоследствии много раз эту встречу и взгляд Михаила Кузьмича, я пытался понять, почему он не остановился. И сам отвечаю. А зачем? Ведь он видел, что мы живы. Спрашивается, какие могли быть разговоры в этой ситуации. Главный же вышел из гостиницы, сел в автомашину и поехал снова на стартовую площадку. А в голове опять невольно мысли: как же так, на старте все в движении, мы в гостинице, а Янгель уже уходит после того, как его уже успели перебинтовать, а прошло ведь совсем мало времени.

Лейтенанта, которого вытащили из рва, отдали медицинским работникам, а сами, поскольку считали, что с нами ничего не произошло, решили пойти в корпус, где жили. Но нас не пустили, а направили в медпункт. И тогда только я почувствовал, что все открытые места: лицо, руки и даже ноги сильно стянуты, как будто какими-то щипцами.

Приходим в медпункт, а там большая комната и сплошь лежат обмытые, обгоревшие, стонущие люди. И было такое ощущение, что мы-то пострадали не так, как они. Многих уже увезли на десятую площадку, в госпиталь.

В качестве первой профилактической меры нам дали таз с грязной водой, на дне было много песка. Кое-как обмылись этой жижей и хотели вернуться обратно в гостиницу, так как по-прежнему продолжали считать, что ничего особенного с нами не случилось. Но врачи категорически предложили ехать на десятку, несмотря на наш отказ. В конце концов, насильно усадив в машину, отвезли в госпиталь. И только в дороге стал бить озноб, и мы дали себе отчет, что с нами произошло. Ночь провели как в кошмаре. Без конца ходили какие-то люди, спрашивали, уточняли. И в то же время все архисекретно, в госпиталь никого не пускали. Одни лишь кагебэшники имели беспрепятственный доступ — собирали информацию, выясняли, что и как видел каждый из нас.

Наутро все обожженные части тела опухли. Руки и ноги перебинтованы. Приехали сослуживцы. Их тоже не пустили, разговаривали через перегородку у проходной во дворе госпиталя, куда я сбежал. А потом получил замечание, когда меня стали вылавливать. Прошу передать домой, что жив и здоров. А на меня смотрят как-то смущенно, еле скрывая удивление. Выяснилось — у меня полностью опухло лицо и вместо глаз видны только узкие щелочки. Лицо и волосы обгорели, голова забинтована. Лишь потом пришел к выводу, что спасло то, что мы побежали навстречу ветру в сторону от ракеты. Если бы находились с противоположной стороны и убегали от ракеты по направлению ветра, то последствия были бы непредсказуемы. Все, кто стоял со стороны аппарели рядом со стартом, попали в эту зону…