Жан Жубер - Дети Ноя

• Название: Дети Ноя
• Автор: Жан Жубер
• Издательство: Детская литература
• Жанр: Детская фантастика
• Год: 1991
• ISBN: 5-08-001396-6

Действие романа-предвосхищения, романа-предупреждения перенесено в будущее, в XXI век. Прогрессивный писатель Франции предостерегает об опасности бездумного вторжения человека в природу, пренебрежения ее законами. Помещая своих героев в экстремальные обстоятельства экологической катастрофы, Жубер верит в огромные ресурсы человеческого разума, вобравшего в себя культурный и нравственный опыт прошлых поколений, сплачивающего людей перед лицом катастрофы и позволяющего противостоять ей.

---

Нынче вечером, пока я доил Зою, я несколько раз чуть не заснул сидя. Я пытался думать о Катрин, чтобы разогнать сон, но вдруг ловил себя на том, что никак не могу вспомнить ее лицо, оно неясно маячило передо мной в каком-то тумане. Я клевал носом, потом просыпался от внезапного толчка. Один раз я чуть не опрокинул ведро.

— Эй, Симон, что-то ты закопался, — окликнул меня отец, — Ну-ка встряхнись, кончай быстрее! Нам это молоко еще как пригодится!

Когда мы закончили. Па наполнил кормушки, а я отнес ведра с молоком в холодный чулан.

И только когда мы вернулись в столовую, отец наконец сказал:

— Теперь можешь идти спать. Ты славно потрудился, молодец!

Он ласково потрепал меня по плечу, потом нагнулся к очагу и прикрыл угли золой.

Следующее утро не принесло ничего нового, как будто жизнь замерла навеки. Там, снаружи, ни малейшего дуновения ветра, все то же низкое свинцовое небо и, куда ни глянь, нездоровая бескровная белизна снега. Вот только мороз еще усилился, и не успел я выбраться на помост, чтобы обозреть окрестности, как тут же закоченел и быстренько вернулся вниз.

Ма уже растопила плиту. Огонь бодро гудел в трубе, и в столовую тек прекрасный запах хлеба. Что же до моего отца, то, едва позавтракав, он решил продолжить опись продуктов, и но этому случаю мне пришлось сопровождать его и в погреб, и на чердак. Я держал лампу, а он отпирал сундуки, развязывал мешки и заносил цифры в свой реестр.

Когда мы кончили, он уселся за стол на манер лектора и неожиданно объявил нам, что хочет обнародовать свой список. После чего, потеребив знакомым жестом бороду, пустился в долгое, монотонное перечисление, которое время от времени сам же и прерывал более бодрым голосом, разъясняя какой-нибудь из пунктов. Сидя перед ним, мы молча слушали, Ма изредка вставала, чтобы взглянуть на хлеб в духовке.

Я недавно нашел этот самый список в бумагах отца вместе с дневником и знаменитым календарем, где вычеркивались дни. Признаюсь, что до сих пор не могу смотреть на них спокойно, без волнения.

Вот начало этого списка, я привожу его дословно:

Мука — 5 кг.

Рис — 3 кг.

Сахар — 4 кг.

Вермишель и макароны — 1,5 кг.

Фасоль — 6 кг.

Чечевица — 2 кг.

Варенье — 43 банки.

Консервы разные — 25 банок и, 13 коробок.

Картофель — примерно 250 кг.

Капуста — 10 кг.

Морковь — 13 кг.

Репа — 25 кг.

Зерно (пшеница) — около 70 кг.

Рожь — около 60 кг.

Овес — 2 мешка по 50 кг.

Яблоки — 20 кг.

Орехи — 15 кг.

Сушеные грибы — 1,4 кг.

Мед — 3 кг.

Соленая свинина и колбасы — около 8 кг.

Вино — 15 литров в бочонке и 26 бутылок.

Дальше шли продукты, имевшиеся в малых количествах: растительное масло, кофе, чай, шоколад — все это уже подходило к концу. А еще у нас оказалось мало соли, но, как сказал отец, можно отколоть кусок от глыбы, которая лежит в кормушке у коровы. Он добавил, что, кроме всего прочего, у нас будут еще яйца от наших шести кур, молоко, масло и сыр, так что, в общем-то, даже если заточение наше затянется, все равно для тревоги никаких поводов нет. Что касается воды, поступавшей из источника у подножия горы, то она продолжала течь, правда без особого напора, поскольку электромотор не работал. Но в случае надобности мы сможем использовать талую воду для мытья и для животных.

Зато с освещением дела обстояли неважно. У нас оставалось не более полутора литров керосина, несколько свеч и два фонарика на батарейках. Через три-четыре дня им придет конец, и освещаться придется лишь пламенем камина.

До сих пор мы щедро жгли обе наши керосиновые лампы, и их свет хоть немного оживлял полумрак столовой. Теперь мы не могли больше позволить себе такой роскоши. Я, со своей стороны, проведывая животных, всегда старался задержаться подле них, чтобы луч моего фонарика, подвешенного к кормушке, создал для бедных пленниц хоть какое-то подобие дневного света: я хорошо представлял себе, как грустно и страшно им круглые сутки находиться в темноте. Теперь и от этого следовало отказаться, ограничившись тем, чтобы подольше оставлять открытым люк на сеновале, — так они смогут разом наслаждаться и свежим воздухом и светом.

И вот пришлось нам довольствоваться одним лишь огнем в камине, сберегая лампы для рабочих часов. Четыре дня максимум — вычислил мой отец. А что же потом? Продолжать на ощупь, в потемках, делать все необходимое для того, чтобы выжить?

Ноэми, безмолвно слушавшая наш разговор, вдруг объявила, что видела в старом шкафу на чердаке «такие маленькие смешные лампочки».

— Да нам не лампы нужны, Ноэми, — сказала ей мать, — у нас горючего не хватает.

Но отец, напротив, заинтересовался ее сообщением и тотчас попросил Ноэми показать ему находку. Скоро он вернулся, победно потрясая в воздухе двумя медными лампами, покрытыми пылью и паутиной.

— Мы спасены! — закричал он, — Это лампы «голубок»!

И поскольку мы смотрели на него с недоумением, он разъяснил, что эти приспособления, носящие столь романтическое название, были в ходу в начале прошлого века, горючим для них служил бензин. А бензина у нас в машине был полный бак, и еще в сарае стоял десятилитровый бидон. С этим запасом мы были обеспечены светом на несколько недель вперед.

Па тщательно вычистил лампы, наладил их и наполнил бензином. Не слишком доверяя обещаниям изобретателя, объявившего свое творение «невзрывоопасным», он сделал нам знак отойти подальше и, отодвинувшись сам, поднес спичку к фитилю. Колеблющийся огонек затрещал было, потом выпрямился и стал ровно, без чада, гореть. Его накрыли стеклянным абажуром, и по гостиной разлился приятный свет.

И вот тогда-то мама открыла дверцу духовки и выложила на стол четыре румяных, прекрасно пропеченных каравая.

Я втайне надеялся, что за множеством проблем Па забудет о своих учительских планах. Но не тут-то было. В тот же день он, хотя и здорово уставший от вчерашней работы, приказал нам принести учебники по французскому и истории. Просмотрев уже пройденные нами главы, он заглянул вперед, поморщился и объявил, что на первый взгляд все это не вызывает у него большого энтузиазма. Я был вполне с ним согласен и облегченно вздохнул, когда он сказал, что насчет школьной программы он решит попозже, а пока пойдем наудачу. Удача… это было как раз то, что нам нужно.

Па тотчас отправился в библиотеку, вернулся оттуда со стопкой книг и выложил их на стол.

Я спросил:

— Что это такое?

— Романы, поэмы, стихи — словом, все, что мне нравилось читать в вашем возрасте и что я давно уже не перечитывал.

— Ах, поэмы! — воскликнула Ноэми, как всегда желавшая выпендриться и подольститься к отцу, который, конечно, тут же засиял от счастья.

Однако в тот день он выбрал не поэмы, а «Большого Мольна» [19], его первую главу, где Франсуа Серель рассказывает о том, как его родители поселились в школе Сент-Агат и как несколько лет спустя, в один сентябрьский вечер, у них таинственно появился Мольн в огнях импровизированного фейерверка во дворе дома.

Отец читал негромко и медленно, иногда он надолго замолкал, как будто слова книги пробуждали в нем какие-то давние воспоминания и образы, Я слушал его и, казалось, воочию видел длинный фасад школы, осенний туман над садом и в полумраке, внезапно разорванном бенгальскими огнями фейерверка, силуэты двух подростков, взявшихся за руки.

— Ах, какая чистота, какая точность, не правда ли? — воскликнул он, закончив чтение, — Этот роман подарил мне отец, когда мне исполнилось двенадцать лет. Он его тоже обожал. Теперь этого автора совсем забыли. Его считают слишком сентиментальным, старомодным… Старомодным, подумать только! Впрочем, и этих тоже, — добавил он, указывая на стопку книг: Жионо [20], Жамм [21], Сюпервьель [22]… — Вы их прочтете. У этих людей был талант, было сердце, и они умели выразить свои чувства. В наши дни от литераторов требуют, чтобы они были в первую очередь инженерами, техниками, информатиками! Я начинаю подозревать, что мы движемся к полному идиотизму. Ну ладно, воспользуемся обстоятельствами и хорошенько изучим все это. Собственно, изучим — это слишком сильно сказано. Я думаю, нам достаточно будет просто читать, а остальное придет само собой.

Я помню, что, невзирая на это решение, он все же задал нам несколько вопросов о лексике, стиле и персонажах, а у а тем рассказал о Фертэ д'Анжийон и Солони — стране прудов, вересковых пустошей и древних замков, где они с Ма побывали во время свадебного путешествия. Он обещал повезти нас туда в ближайшие же каникулы. Да, именно так: мы поедем все вместе и посетим места, описанные в «Большом Мольне». Зачем это люди стремятся на край света, когда тут, под боком, есть столько чудесных уголков?!

Потом он рассказал нам о жизни самого Алена-Фурнье. Особенно меня поразила его встреча во время учебы в парижском лицее с прелестной молодой девушкой, которую он и сделал героиней своего романа. После их первой и единственной прогулки они расстались навсегда. На прощанье она сказала: «Мы с вами еще дети!» Эти таинственные слова не выходили у меня из головы, и я, разумеется, тут же с грустным умилением вспомнил Катрин.