Елена Коровина - Великие загадки мира искусства. 100 историй о шедеврах мирового искусства

• Название: Великие загадки мира искусства. 100 историй о шедеврах мирового искусства
• Автор: Елена Коровина
• Жанр: Искусство и Дизайн
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-227-02478-7

На страницах этой книги вас ждет множество любопытных фактов о создании и «жизненном» пути величайших творений человечества. Вы узнаете главную загадку мира: какова миссия Большого египетского сфинкса? Как и почему отец-композитор оперетты Флоримон Эрве закончил свои дни в сумасшедшем доме? Как удалось Нелл Гвин, нищенке с лондонских улиц, стать примой театра «Друри-Лейн» и любовницей самого короля Карла II? Почему современники Тициана обвиняли его в убийстве? Как и по какой причине радиоспектакль по пьесе Герберта Уэллса напугал всю Америку? И много-много других загадок и поразительных явлений мира искусства, которые по сей день заставляют ученых, писателей, искусствоведов размышлять, спорить, предлагать свои версии.

---

На самом деле дворец пылал. Это было видно уже на пути, пока сани императора скользили к Зимнему. Адъютант торопливо проговорил: «В Зимнем загорелась сажа в печной трубе, которая проходит между залами Петра Великого и Фельдмаршальской. А трубу, как на грех, заложили отдушником – ну чтоб не дуло, зима ведь! Вот огонь и пополз, но даст бог, пронесет…»

Увы, зрелище было ужасным! Дворец, дрожа, трещал по швам. Пламя уже ползло на крышу. Выбежавшие из дворца люди в страхе кричали, молились, гвардейцы Преображенского и Павловского полков тащили ведра с водой. Побелевший Николай, спрыгнув с саней, перекрестился и вдруг закричал грубым мужицким басом: «Все по местам! Гвардии – выводить людей! Главное – не дворец спасти, главное – люди!»

Не глядя на суетящихся гвардейцев, сам Николай ринулся к боковому входу – на «детскую половину». Отец одержал верх над государем. Николай ворвался в коридор со спальнями младших детей. От испуга он командовал по-армейски: «Все подъем! Марш – в Аничков дворец!» Именно от такого армейского лексикона няньки и гувернеры пришли в себя и, замотав, августейших воспитанников в одеяла, потащили их вон из горящего Зимнего.

Император снова выбежал на Дворцовую площадь и опять заорал: «Выносить что можно! Складывать прямо сюда!» Он ткнул рукой в Александрийский столп, возвышающийся посреди площади, а сам снова отважно ринулся во дворец. Солдаты, обмотавшись мокрыми тряпками, уже мужественно выносили из дворца вещи. И тут на площади появились сани государыни. Выскочив на снег, императрица Александра Федоровна закричала не хуже мужа: «Там моя больная фрейлина Голенищева-Кутузова! Она не ходячая! Пока ее не увижу, не уйду!»

Адъютант с офицерами кинулись к лазаретному крылу и вынесли из дворца больную. И, то ли бросая вызов упрямым спасателям, то ли салютуя их мужеству, над крышей взорвался очередной сноп искр. Площадь перед дворцом наполнялась дворцовым имуществом, которое выносили мужественные спасатели. У Александрийского столпа уже лежали военные знамена, регалии, императорский трон из Георгиевского зала, образа, утварь и обстановка ризницы из дворцовой церкви. Потом площадь заполнилась столами и стульями, картинами и сервизами, люстрами и зеркалами, мраморными статуями и убранством дворцовых покоев.

К полночи спасательные операции стали уже смертельно опасны – Зимний дворец представлял собой сплошное пылающее море огня. «Всем солдатам и офицерам – вон! – скомандовал Николай. – Больше не рисковать!» Но тут к нему пробрались какие-то незнакомые горожане – зрелые бородатые мужики, замотанные в тряпье, облитое водой, будто купались в проруби. «Разреши, государь! Мы – пожарные умельцы», – прогудел главный. Николай махнул рукой: «Только берегитесь!» Мужики ринулись в огонь.

А император уже кричал солдатам: «Всем строить стену!» Потом повернулся к адъютанту и объяснил: «Я велел привезти камень и кирпич. Возведем стену, чтобы огонь не перекинулся на Эрмитаж. Там картины, скульптуры. Дворец можно отстроить заново, а Рафаэля не перепишешь!»

Дворец горел 30 часов – то есть с вечера 17-го до раннего утра 19 декабря. В тушении пожара приняли участие все пожарные команды города и 20 тысяч солдат и офицеров. Погибло 13 человек. Их семьям были назначены достойные пенсии.

На момент пожара в Зимнем находилось почти 5 тысяч человек – придворные, гости, слуги, рабочие, охрана, караульные. Каждый проявил стойкость и мужество. Начальник караула Мирбах, не получив поначалу приказа о выводе своих офицеров, собрал караульных и благословил на почетную смерть. Сам он встал на пост во главе. Видать, судьба – сгореть заживо. Но никто не впал в панику и не бежал. Правда, спаслись все – приказ покинуть пост пришел вовремя.

Служащие Эрмитажа не по приказу, а по личному выбору ринулись в огонь спасать галерею портретов героев 1812 года, написанных некогда знаменитым живописцем Герардом Доу. Там же висел и «Георгий Победоносец» великого Рафаэля. И портреты, и «Георгия» вынесли из огня в числе первых.

Спасенные вещи три дня лежали вокруг Зимнего дворца. Но никто ничего не украл ни из обстановки, ни из ценностей. В страшную роковую ночь народ увидел в Зимнем не дом властителя, а свой собственный главный ДОМ России. А родной дом свят. Его нельзя разворовать и расхитить. Вот почему золотые и серебряные канделябры, драгоценные камни и ювелирные украшения, которые так легко было опустить в карман, вернулись на склад, который организовали для особо ценных вещей в Генеральном штабе. Правда, дотошный историк двора В.М. Глинка сверил все со списком обстановки, вещей и ценной утвари, бывшей в Зимнем. Оказалось, что не хватает некоторых серебряных вилок с ложками и бочонков вина. Об этом написали в газетах. Петербург ахнул: неужто в такую роковую ночь город не выстоял испытания и совершил грех кражи?! Но через пару дней столовое серебро нашлось внутри свернутых гардин, ну а вином оказались залиты ступени подвала – видно, бочки лопнули от пожара.

Однако одна пропажа все-таки была – тарелка из парадного императорского сервиза. Ее искали всем городом. Она нашлась только весной. Сошел снег, и лошадь одного из кучеров наступила на нечто хрупкое прямо на Невском проспекте. Это и оказалась тарелка. Кучер принес осколки злополучной тарелки на склад Генерального штаба. Дотошный историк Глинка проставил галочку – все на месте.

Город недолго взирал на чудовищные остовы здания, некогда возведенного великим архитектором Растрелли. Еще воздух не очистился от ужасного смрада, дыма и чада тлеющих обломков, а уже начались работы по восстановлению дворца. Архитектору В. Стасову была поручена наружная отделка, архитектору А. Брюллову (брату знаменитого художника) – внутренняя. По 8 тысяч строителей ежедневно трудились на восстановительных работах. Зато уже через год с небольшим, на Пасху 1839-го, Зимний дворец, как птица феникс, возник из руин еще краше, чем был.

Осталась только одна загадка. В ту же самую роковую зиму 1837/38 года страшный пожар случился не только в Петербурге, но и в Лондоне, и в Париже. В ночь с 10 на 11 января сгорела Лондонская биржа. А в Париже в январе вспыхнул театр «Опера-комик». «Не есть ли это знамение? – восклицал известный историк-писатель Погодин. – Три главных народа лишились в одно время тех предметов, которые были для них всего на свете дороже: жилище царское для русского, биржа для англичанина и театр для француза. Слабое человечество! Тебе подаются знаки, но нет к ним ключа у тебя…»

Действительно, что символизировал этот тройной пожар? Судьба показывала, что от блеска до мрака, от счастья до трагедии – один шаг? Или предупреждала: то, на что вы возлагаете надежды, хрупко, готово сгинуть вмиг? Действительно, французы видели счастье в наслаждениях во что бы то ни стало, англичане – в том, чтобы иметь как можно больше денег, ну а россияне верили в царя-батюшку и непогрешимость его власти. Но все не вечно. Развлечения проходят, деньги уходят, а царская власть ведет к революциям…

Возрождение во времени, или Обман веков

Как приходят замыслы к художникам? Кто знает – это дело тайное. Но вот замыслы итальянского скульптора Алчео Доссена явились в мир самым невероятным образом, возможно, самым загадочным в истории искусства.

В тот летний день 1915 года в мастерской Алчео Доссена было душно и жарко. Камнерез с утра долбил камень – вырезал очередной барельеф для оконного карниза. Год назад в Риме началась мода на украшение домов такими поделками, вот Доссена и старался. Но сегодня, то ли из-за духоты, то ли от того, что Алчео был сыт по горло дешевыми поделками, работа продвигалась туго. Резчик задыхался от каменной пыли, плотной завесой покрывавшей крошечную мастерскую. Голова его закружилась, перед глазами поплыли разноцветные круги, и в их завораживающем свете камнерез вдруг увидел прямо перед собой мужчину, одетого по моде далекой эпохи Возрождения…

Камнерез попытался встать – надо же хоть смахнуть пыль со стула, если вдруг этот странный господин в дорогом, расшитом золотом старинном платье решит присесть. Но голова кружилась, и встать Доссена не мог. Зато незнакомец с любопытством огляделся, потрогал пальцем надрезы на камне и повернулся к резчику: «Я – Симоне Мартини, живописец. Мы, конечно, незнакомы, ведь я жил 600 лет назад, но вы видели мои картины». Доссена ахнул – да он всю жизнь восторгался Мадоннами этого художника, ставил его выше всех мастеров эпохи Проторенессанса! И, словно отвечая на мысли камнереза, Мартини сказал: «Я рисовал своих Мадонн с красавицы Лауры, возлюбленной поэта Петрарки. Я написал и портрет самой Лауры, но он погиб, как и многие мои картины. Вот если бы я ваял из камня – мои работы были бы живы. Ведь камень может пройти сквозь время…»

Алчео очнулся и замотал головой. Какие странные видения возникают в этой духоте – так недолго сойти с ума! Надо выйти из дому, проветрить голову. Но на римских улицах было немногим лучше – от палящего солнца, казалось, плавился сам воздух. Одна надежда на музеи, ведь там поддерживается определенная температура. Может, там не будет так жарко?