Иван Лазутин - Обрывистые берега

• Название: Обрывистые берега
• Автор: Иван Лазутин
• Издательство: © Издательство "Советский писатель", 1988
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: ISBN 5-265-00037-2

Новый роман Ивана Лазутина посвящен работе инспекции по делам несовершеннолетних.

Воспитание подрастающего поколения, становление характера молодого человека, укрепление законности и правопорядка — эти актуальнейшие проблемы современности ставятся в романе остро и бескомпромиссно.

МОСКВА

СОВЕТСКИЙ ПИСАТЕЛЬ

1988

---

Яновский закрыл глаза и с минуту, словно окаменев, сидел неподвижно.

— Это не любовница, — еле слышно произнес он.

— Кто же?

— Это мой друг.

— Этого вашего друга зовут Оксаной?

— Да.

— Гражданин Яновский, вы не просто взрослый мужчина, но ко всему прочему вы — научный работник, аспирант. Как, по-вашему, на всех языках мира называют женщину, которая находится в интимной связи с женатым мужчиной?

Яновский молчал.

— И снова я вас предупреждаю: вы дали подписку говорить только правду.

Напоминание о подписке вывело Яновского из оцепенения.

— Ее фамилия — Верхоянская. Зовут — Оксаной Гордеевной, — отрешенно проговорил Яновский.

— Кем она приходится вашему научному руководителю, профессору Верхоянскому? — наступал Ладейников.

— Дочь.

— Вы не можете сказать, кто рекомендовал вашу диссертацию для публикации ее отдельной книгой в издательстве "Знание"?

— Профессор Верхоянский. — Яновский чувствовал, что следователь, как волка, обкладывает его красными флажками.

— А профессору Верхоянскому, вашему научному руководителю, известно, что его единственная дочь являете я вашей любовницей?

— Он знает, что мы друзья.

— Она, как известно следствию, была уже замужем, и недавно брак ее был расторгнут?.. Так?

— Так, — понуро ответил Яновский. Никак не предполагал он, что следователю известно то, что бросает тень на профессора Верхоянского: отец разведенной любовницы — его научный руководитель и он же рекомендовал диссертацию Яновского для издания.

— Сколько лет вашей любовнице?

— Двадцать два года.

— Вы навещаете свою больную жену?

— Больных, находящихся в палате реанимации, навещать не разрешают. Вы же сами об этом говорили.

— Да, но ваша жена уже три недели как переведена из реанимационной палаты в обычную палату.

— Последние десять дней меня в Москве не было.

— Вы были в отъезде?

— Да.

— В каком городе?

Яновский, судорожно сцепив кисти рук, лежащих на коленях, не выдержал взгляда следователя и опустил глаза в пол.

— Я был за городом.

— На даче у профессора Верхоянского?

— Да.

— Вы отправляли телеграмму Верхоянской Оксане?

— Какую телеграмму? — встрепенулся Яновский, делая вид, что он не знает, о какой телеграмме идет речь.

— Ту, в которой вы просите гражданку Верхоянскую подумать над тем, как бы побыстрей выкупить из ломбарда драгоценности жены? Ведь вы же боялись, что вернувшийся из-под стражи "подонок" может причинить вам неприятность?..

— Да, эту телеграмму я отправил, — сумрачно ответил Яновский. Задышал он часто, словно ему не хватало воздуха.

— А почему вдруг — "подонок"? У вас и раньше, до ареста Валерия, были с ним напряженные отношения? Скандалили?

— Нет. До его ареста мы жили дружно.

— А почему же вдруг — "подонок"?

— Он оскорбил Оксану.

— Когда? И как?

— В день возвращения из тюрьмы, когда они неожиданно столкнулись в коридоре у ванной. Вам, как мне кажется, об этом уже известно из показаний Валерия.

— Да, мне это известно. Как он оскорбил ее?

— Он наговорил ей грубостей и сказал, чтобы в его квартире не было ее ноги.

— Что же здесь оскорбительного, если Валерий не хочет видеть на постели матери любовницу ее мужа? — Видя, что на Яновского этот вопрос обрушился как удар, Ладейников усиливал напор допроса. — А вам известно, что вашу телеграмму любовнице прочитал и Валерий?

— Не думаю. Она лежала в ящике письменного стола. А Валерий раньше, до ареста, никогда не имел привычки лазить по моим столам.

— Значит, он неплохо воспитан, не так ли?

— Просто моя работа и мои документы его никогда не интересовали. У него своя жизнь, свои интересы.

— Что это за интересы?

— Учеба, художественная литература и спорт.

— На этот раз его толкнуло заглянуть в ваш письменный стол не любопытство. Он просто искал свою магнитофонную кассету с записью Высоцкого и случайно наткнулся на черновик вашей телеграммы. И прочитал.

Во время всего допроса Ладейников, спрашивая, тут же заносил в протокол вопросы и быстро, почти дословно, записывал ответы Яновского. Яновский это видел, а поэтому старался каждое слово своего ответа обдумать — он знал, что, как и при первом допросе, который был не таким подробным и нервным, ему снова придется расписаться внизу, под каждой страницей протокола.

В плане допроса, составленном им еще вчера, Ладейников наметил задать Яновскому еще один существенный вопрос, от которого тот может ускользнуть, потому что, кроме Валерия, письмо его к матери в Одессу никто не читал. А там, в этом письме, как сообщил в своих показаниях Валерий, было такое, от чего может потерять самообладание человек твердокаменной воли.

Ладейников рассчитывал на то, что теперь, на третьем часу допроса, психологически сломленный, неоднократно загнанный в тупик и обличенный в ложных показаниях Яновский не должен лгать: несколько раз предупрежденный следователем об ответственности за дачу ложных показаний, он был напуган и теперь был убежден, что только чистосердечные показания могут настроить Ладейникова на линию объективного ведения следствия.

— Скажите, а письмо матери в Одессу, в котором вы сообщаете ей, что сразу же после защиты диссертации вы подаете на развод со своей теперешней женой и вступаете в брак с дочкой вашего научного руководителя профессора Верхоянского, — когда вы это письмо послали матери?

Яновский, словно от удара в лоб, отшатнулся назад. Побагровевшее лицо его исказило выражение страха и возмущения.

— Кто вам дал право перехватывать личные письма?! Это нарушение конституции!..

— Пока здесь, гражданин Яновский, спрашиваю я, а вы — отвечаете. Повторяю вопрос: когда вы отправили это письмо матери в Одессу?

— Если вы осмелились вскрыть мое письмо, то потрудитесь взглянуть на штемпели почтовых отделений, где оно принято и куда оно было отправлено. Это проще, чем нарушить право переписки.

"Пусть думает, что письмо его перехвачено и вскрыто, — решил Ладейников. — Иначе он станет отрицать свои намерения развестись с женой и скроет планы женитьбы на теперешней любовнице. Изворотлив, каналья".

— Почему вы решили развестись с женой? — в лоб спросил Ладейников.

— У нас с ней уже давно идут принципиальные разногласия во взглядах на жизнь. Это проявилось на втором году нашего супружества.

— Арест Валерия ускорил ваше решение?

— Да!

— Полагаете, что судимость сына жены помешает нашей карьере, о чем вы пишете в своем письме матери? Не так ли?

— Да, я писал матери об этом.

Вопросы и ответы Яновского Ладейников скрупулезно записывал. Успевал. Яновский видел, как быстро и уверенно бегала шариковая ручка по разграфленным страницам протокольных бланков, отчего его тревога с каждой минутой нарастала, и временами ему казалось, что он попал в какую-то невидимую вязкую паутину, обволакивающую его и давящую все сильнее и сильнее.

— А теперь, гражданин Яновский, скажите, не смогу ли я познакомиться с главой вашей диссертации, в которой вы, не называя Валерия Воронцова по фамилии, берете его как прототипа и рисуете его как несчастного молодого человека, обманутого матерью-блудницей, как юношу, совершившего тягчайшее преступление, за которое его ждет суровое наказание?

— Есть у меня черновой вариант этой подглавки, но ее еще не читал мой научный руководитель. Более того, он даже не знает, что она мною написана.

— Она что, эта подглавка, написана по горячим следам, после того как Валерий Воронцов узнал, что летчик-испытатель, похороненный на смоленском кладбище, не является его отцом, или значительно позже?

— Она написана гораздо позже, когда Валерий сидел в тюрьме, — стараясь скрыть волнение, ответил Яновский. — Чтобы не было строгого документализма, я не назвал фамилию Валерия. Вместо смоленского кладбища, как было на самом деле в жизни, я действие перенес на кладбище в Воронеже.

— А вы вели беседу с Валерием, когда он находился в изоляторе на Матросской тишине?

— Нет, беседы с ним в изоляторе я не вел и не имел права вести этих бесед, так как он находился там под стражей.

— А в диссертации вы об этом пишете.

— Сделал это для убедительности. И не считал это запретным.

— А вы допускали мысль, что при защите вашей диссертации на заседании ученого совета будут присутствовать ваша жена и Валерий?

Яновский долго молчал. Было видно, что он смертельно устал.

— Жена — может быть. Валерия моя диссертация никогда не интересовала.

— Но в этой главе вы выводите свою супругу чуть ли не дамой легкого поведения. Вы допускали, что этим наветом вы смогли бы ее публично оклеветать, оскорбить и тем самым причинить ей боль и обречь на страдания? Ведь она глубоко больной человек.