Эмиль Габорио - Убийство в Орсивале

• Название: Убийство в Орсивале
• Автор: Эмиль Габорио
• Жанр: Классический детектив
• Год: 2011
• ISBN: 978-5-8189-1800-6

Французский писатель Эмиль Габорио — один из основателей и признанный мастер детективного жанра. Его романы переведены почти на все языки мира, ему подражали в своем творчестве такие великие авторы, как Роберт Льюис Стивенсон и Артур Конан-Дойль.

Роман «Убийство в Орсивале» принес Габорио необычайную популярность. В нем он знакомит читателя с благородным и ловким месье Лекоком — настоящим гением сыска, который стяжал себе славу тонким чутьем и незаурядной предприимчивостью. Чтобы распутать дело, он без раздумий готов рискнуть жизнью. Тем более когда речь идет о страшном и загадочном убийстве…

---

— Весьма возможно… — ответил знахарь.

— Господин Куртуа щедр. За эту великую услугу он отблагодарит вас.

— Я ничего не требую. Слава богу, я ни в чем не нуждаюсь. Заплатят, сколько следует за кровопускание, — и на том спасибо!

— Я знаю, что вы очень искусный и опытный человек. Доктор Жандрон, у которого вы служили ранее, расхваливал мне ваши познания.

Знахарь нервно передернул плечами, едва заметно, но это все-таки не ускользнуло от взгляда отца Планта.

— Да, — продолжал отец Планта, — милейший доктор доказывал мне, что никогда еще не встречал в своей лаборатории такого внимательного ученика, как вы. «Робело, — сказал он, — имеет необычайную способность к химии. Он лучше меня разбирается в самых трудных комбинациях».

— Я старался. Притом мне хорошо платили, и я всегда любил науки.

— Вы прошли у доктора Жандрона отличную школу, Робело. Его изыскания чрезвычайно интересны. А его работы и опыты с ядами прямо-таки замечательны.

Беспокойство, мало-помалу овладевающее знахарем, начинало становиться заметным. Его взгляд забегал.

— Да, — ответил он. — Я присутствовал при любопытных опытах.

— А теперь вы даже обрадуетесь, — сказал отец Планта. — На днях доктор собирается совершить одно дело и пригласит вас к себе в помощники.

— Я всегда к услугам моего бывшего хозяина, только бы я был ему нужен.

— Вы будете ему нужны, уверяю вас. Интерес громадный, и дело очень трудное. Вскрывать труп Соврези.

Робело, без сомнения, был готов к чему-то страшному. Но имя Соврези ударило его точно обухом по голове, и смущенным голосом он проговорил:

— Соврези!..

— Да, — продолжал отец Планта. — Соврези эксгумируют. Подозревают, — а ведь юстиция всегда что-нибудь подозревает, — что он умер не совсем естественной смертью.

Знахарь ухватился за стену, чтобы не упасть. Но, сделав над собой героическое усилие, он взял себя в руки и сохранил спокойствие.

— Юстиция может ошибаться, — ответил он, а затем прибавил, искривив губы в улыбке: — Госпожа Куртуа не выходит, меня дома ждут. Имею честь кланяться, господин мировой судья. Честной компании мое почтение!

Робело вышел, и тотчас же послышались его шаги по песку. Он шел, покачиваясь из стороны в сторону, как пьяный.

Когда знахарь удалился, Лекок подошел к отцу Планта и снял перед ним шляпу.

— Вам и карты в руки, — сказал он. — Преклоняюсь перед вами. Вы похожи на моего учителя, великого Табаре. Но пока вы здесь разговаривали с этим бездельником, я тоже не терял времени зря. Я все оглядел, посмотрел под столами и диванами и нашел этот обрывок бумаги.

— А ну-ка покажите.

— Это конверт от письма Лоранс. Вы знаете, где обитает ее тетушка, к которой она поехала погостить?

— Да, в Фонтенбло.

— Отлично. Этот конверт со штемпелем «Париж. Почтовое отделение Сен-Лазар». Но одного штемпеля, конечно, еще мало…

— А все-таки это указание.

— Не совсем… Я позволю себе прочитать письмо Лоранс, которое оставлено здесь, на столе.

Отец Планта недовольно нахмурил брови.

— Да, это неделикатно, — продолжал Лекок, — но цель оправдывает средства! Что делать? Милостивый государь, вы прочитали это письмо, но обдумали ли вы его почерк, взвесили ли вы слова, из которых построены фразы?

— Ах, — воскликнул судья, — я не обманулся! Вас поразила та же самая идея, что и меня!

И в порыве надежды он схватил сыщика за руки и пожал их так, точно был его закадычным другом.

Они принялись за письмо, но в это время на лестнице послышались шаги. Доктор Жандрон показался на пороге.

— Куртуа уже лучше, — сказал он. — Он почти заснул.

— Значит, нам здесь больше нечего делать, — ответил ему мировой судья. — Пойдемте, а то господин Лекок умирает с голоду.

И он повлек своих гостей к себе.

А агент тайной полиции сунул письмо несчастной Лоранс и конверт себе в карман.

X

Всю дорогу они молчали, а когда сели за обед, то он должен был бы пройти более оживленно, но по какому-то молчаливому соглашению доктор, Лекок и отец Планта избегали даже намеков на события, произошедшие в течение дня. А доктор Жандрон затруднился бы сказать, что он ел.

Когда обед был завершен, отец Планта стал выказывать признаки беспокойства по поводу того, что около них суетились слуги. Он подозвал к себе экономку.

— Приготовьте нам кофе в библиотеке, — сказал он ей, — и затем вы свободны. Можете уходить куда вам угодно. Передайте это и Луи.

— Но ведь господа не знают, где их комнаты, — возразила экономка, разочарованная тоном своего господина, исключавшим всякую возможность пошпионить. — Быть может, им что-нибудь понадобится.

— Я сам проведу гостей, — сухо ответил мировой судья, — а если им чего-нибудь не хватит, то все устрою.

Она повиновалась, и все перешли в библиотеку.

Отец Планта достал ящик сигар и предложил гостям.

— Вам, господа, можно поспать, — обратился к друзьям Лекок, — а я вынужден всю ночь не смыкать глаз. Масса писанины. Кроме того, мне нужны кое-какие сведения от господина мирового судьи.

Отец Планта в знак согласия кивнул головой.

— Нам нужно сделать выводы, — продолжал агент тайной полиции, — и подвести итог всем нашим исследованиям. Все ясные факты еще далеко не достаточны для того, чтобы пролить свет на это дело. С такой загадочностью я не встречался уже давно. Положение из опасных, и время не терпит. От наших способностей будет зависеть участь многих невинных. У нас одна версия, у господина Домини — другая, и эта другая основана именно на материальных результатах следствия, тогда как наша состоит из одних лишь предположений, о которых еще можно поспорить.

— Мы имеем в своем распоряжении гораздо больше, чем предположения, — ответил мировой судья.

— Я того же мнения, — добавил и доктор, — но нужны доказательства.

— И я докажу, черт их подери! — воскликнул Лекок. — Дело запутанное, трудное — тем лучше! Если бы оно было простым, то я вернулся бы в Париж и завтра прислал бы сюда кого-нибудь из своих подручных. Экая невидаль легкие ребусы! Для меня необходимы загадки неразрешимые, чтобы над ними стоило поломать голову. Чтобы показать силу, нужна борьба. Мне нужны препятствия — и я их устраню.

Отец Планта и доктор во все глаза смотрели на сыщика: так он сразу преобразился.

— Черт возьми! — продолжал Лекок. — Я счастлив, что свободно и с пользой могу применять на деле свои способности к вычислениям и дедукции. Есть люди, которые помешаны на театре. Этим заражен и я. Только я не понимаю, как можно получать удовольствие от жалких подмостков, где изображается фикция, настолько же далекая от жизни, как свет рампы — от лучей солнца. Получать удовольствие от сантиментов, более или менее хорошо воспроизведенных, но все же фиктивных, по моему мнению, дико. Неужели вы можете весело смеяться над остротами комика, который дома погибает от нищеты? Неужели вы будете плакать над печальной судьбой несчастной актрисы, когда знаете, что по выходе из театра встретите ее на бульваре? Это пошло! Гораздо труднее и гораздо содержательнее, по-моему, комедии настоящие и драмы действительные. Общество — вот мой театр. У меня, в моем театре, мои актеры смеются искренним смехом и плачут настоящими слезами. Преступление совершено — это пролог. Я приезжаю — и начинается первый акт. С одного взгляда я замечаю малейшие нюансы мизансцены, затем я стараюсь проникнуть в действие, группирую персонажи, отдельные эпизоды соединяю в целое, привожу во взаимосвязь все обстоятельства. Вот это представление! Вскоре, с развитием действия, нить моих рассуждений доводит меня до виновного. Я его угадываю, арестовываю или же отпускаю на волю. После этого наступает великая сцена. Подсудимый отпирается, хитрит, старается ввести в заблуждение. Но, вооруженный именно тем оружием, которое я ему даю, судебный следователь сбивает его с толку. Он еще не сознался, но уже сбит с толку. А вокруг этого главного персонажа толпятся персонажи второстепенные, разные сообщники, подстрекатели, друзья, враги, свидетели! Одни ужасные, забитые, жалкие, другие весельчаки и балагуры. А вы не знаете, что такое комизм в ужасе! Моя последняя картина — это суд присяжных. Говорит обвинитель — но он только повторяет мои же идеи. Его фразы — это только узоры на канве, сотканной моим же рапортом. Председательствующий ставит перед присяжными вопросы. Какая торжественная минута! Здесь уже начинается моя собственная драма. Если присяжные ответят: «Нет, не виновен», то это значит, что моя пьеса провалилась и я освистан. Если же, наоборот, они вынесут обвинительный вердикт, то это значит, что моя пьеса прошла с успехом. Мне аплодируют, и я торжествую. На другой же день я отправляюсь к своему главному актеру, хлопаю его по плечу и говорю ему: «Что, миленький? Пропал? А ведь я-то сильнее тебя!»