Станислав Кульчицкий - Почему он нас уничтожал? Сталин и украинский голодомор

• Название: Почему он нас уничтожал? Сталин и украинский голодомор
• Автор: Станислав Кульчицкий
• Издательство: Украинская пресс-группа
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 2007
• ISBN: 978-966-8152-11-5

Анализ отечественной и мировой историографии, документальных публикаций и архивных источников производится под углом зрения наиболее актуальной в наши дни проблемы: Голодомор как геноцид. В книге поставлен вопрос о том, почему оказалось возможным наиболее тяжкое и отвратительное преступление кремлёвского коммунистического режима. Автор видит его первопричину в кризисе, возникшем вследствие форсированного строительства утопического «государства-коммуны». Кризис 1932 года, внешним выражением которого стал голод 1932–1933 годов, во многих регионах СССР (в том числе и в Украине) угрожал развалом созданной большевиками «железом и кровью» многонациональной советской империи. Чтобы предотвратить эту угрозу, Сталин применил целый арсенал репрессий, включая террор голодом, против украинского народа. В ноябре-декабре 1932 года сотни украинских сёл оказались на чёрной доске, а в январе 1933 года во всей Украине была осуществлена замаскированная под хлебозаготовки чекистская операция по изьятию в крестьянских усадьбах незерновых продовольственных запасов. Эта операция превратила голод, вызванный предшествовавшим изьятием зерна по хлебозаготовкам, в голодный мор с миллионными жертвами.

---

Свой вклад в раздувание межнациональных противоречий сделала и противоположная сторона. На парламентских слушаниях, созванных в связи с 70-й годовщиной Голодомора 12 февраля 2003 года, поднял голос руководитель Компартии Украины Петр Симоненко. Он уже не мог отрицать голода 1932–1933 годов, потому что этот факт подтвердил В. Щербицкий в 1987 году. Однако, как и его предшественники, П. Симоненко назвал первой причиной голода засуху, а второй — искривления в хлебозаготовках на местах — в районах и областях. Политбюро ЦК ВКП(б) и советское правительство, по версии Симоненко, осудили искривления и потребовали привлечения виновных к уголовной ответственности. Так нагло врать можно было до открытия архивов во времена горбачевской «перестройки». В 70-ю годовщину Голодомора подобные заявления выглядят откровенным кощунством.

Возникает закономерный вопрос: почему представители крайних политических сил правого и левого направлений политизируют проблему Голодомора, то есть обмениваются противоположными по содержанию заявлениями, нисколько не веря в них и вообще не беспокоясь об истине? Ответить на это просто: подобная ситуация сложились и с некоторыми другими историческими проблемами. Никто не ломает копья вокруг революции 1905–1907 годов, и ее столетний юбилей проходит незамеченным. Другое дело — Голодомор или проблема ОУН-УПА, которые входят в жизненный опыт современного поколения граждан Украины — непосредственных участников событий или их детей. У людей различные мнения о событиях недавнего прошлого, а политики, как всегда, играют на публику. Итак, посмотрим ни людей.

В обществе одновременно представлены люди трех поколений — дедушки с бабушками, их дети и дети их детей. Вместе с ними живет и небольшое количество представителей прилегающих поколений, то есть прадеды и правнуки. Оценим жизненный опыт каждого из них.

Начну с прадедов, которые родились до 1920 года. Это поколение ровесников XX века, изведавшее в своей жизни бесчисленное множество страданий и превратностей. На его жизнь пришлись Великая война 15)14–1918 годов, гражданские и межнациональные войны после падения Российской империи, голод 1921–1923 годов, индустриализация, коллективизация и Голодомор 1932–1933 годов, Большой террор 1937–1938 годов, Вторая мировая война 1939–1945 годов, послевоенная разруха вместе с голодом 1946–1947 годов. Это поколение я хорошо знаю как по непосредственному общению с ним, так и благодаря профессии историка. С наиболее молодыми его представителями я и сейчас общаюсь, особенно плодотворно — с последним командармом У ПА Василием Куком, самым пожилым из активно действующих журналистов Европы, берлинским профессором Богданом Осадчуком, бывшим вице-премьер-министром УССР по гуманитарным вопросам в течение 17 лет Петром Тронько.

Представители этого поколения, за исключением тех, кто до 1939–1940 годов жил за пределами Советского Союза, были «строителями социализма». Большевики, которых В. И. Ленин называл «каплей в народном море», строили свою «государство-коммуну» (по определению, опять же, Ленина) вместе с народом. Единство действий партии и народа достигалось с помощью двух крылатых фраз: «Кто не с нами — тот против нас!» и «Если враг не сдается, его уничтожают!»

Массовые репрессии были основным методом построения «государства-коммуны». Они продолжались даже после того, как это государство было построено и выдержало испытание на прочность в ходе Советско-немецкой войны, — вплоть до смерти И. В. Сталина. При помощи репрессий политическая активность общества была сведена почти к нулю. Только тогда кремлевские вожди поставили на первый план другие методы управления — пропаганду и воспитание.

Я принадлежу к поколению тех, кто родился в период с 1921 по 1950 год. Это — воспитанники советской школы, которых не коснулись массовые репрессии. Старшие представители моего поколения являются ветеранами Великой Отечественной войны и сейчас заслуженно пользуются уважением общества. Как правило, их представления о прошлом отличны от представлений последующих поколений, и это объясняется не только понятной идеализацией своей молодости.

Когда из ГУЛАГа возвращались домой сотни тысяч «реабилитированных» преемниками Сталина политических узников, Лидия Чуковская сказала свою знаменитую фразу: встретились две России — та, что сидела, и та, что сажала. Была, однако, и третья Россия (а также — Украина, Казахстан и т. д.), которая не принимала участия в репрессиях и не переживала их. Среди людей, относящихся к третьей России, в те годы уже становились наиболее многочисленными представители моего поколения.

Возвращаясь из ГУЛАГа, наши родители, как правило, молчали. Молчали, наверное, не только потому, что давали при освобождении «подписку о неразглашении». Они боялись усложнить жизнь детям, если бы те начали по неопытности говорить что-то нехорошее о советской власти. В конце концов, они боялись и за себя, потому что в этой стране родители отвечали за детей, а дети — за родителей. Такая ответственность воспринималась как норма не только представителями государства, но и обществом. Мы жили в королевстве кривых зеркал, но не понимали этого. Нас уже не нужно было репрессировать, потому что мы уважали или даже любили советскую власть. Мы точно знали,

о чем можно говорить на людях, и нам казалось нормальным, что существуют такие вещи, которые каждый должен держать в себе. Прекрасной иллюстрацией к этому утверждению является голод 1932–1933 годов. Все от мала до велика знали, что он таки был, но знали и то, что о нем говорить нельзя. Нельзя, и точка! Мои зарубежные коллеги, изучающие Голодомор (а таких становится все больше), этого не ионимают. Они находят объяснение в загадочной русской душе или утверждают о тотальной запуганности населения агентами КГБ. Чтобы понять поведение и образ мышления советских людей, им нужно было бы родиться и жить в этой стране.

Зависимость граждан от советской власти закреплялась не только и даже не столько стандартными репрессиями — уничтожением или арестами. Власть была работодателем, и почти каждому человеку в случае необходимости могла «перекрыть кислород», то есть лишить его работы. Почти каждый в случае непослушания мог оказаться в положении рыбы, выброшенной на песок.

Надо принять во внимание и то, что наиболее активную часть населения чекистские селекционеры арестовывали или уничтожали на протяжении десятков лет. Общество становилось конформистским вследствие двух основных причин: во-первых, в нем постоянно уменьшалась доля протестующих, во-вторых, увеличивалась в результате естественных причин доля воспитанников советской школы.

Воспитание и пропаганда срабатывали после прекращения массовых репрессий потому, что советский строй мог продемонстрировать людям многие весомые преимущества перед дореволюционным. Он порабощал человека политически, но заботился о минимальном уровне его материального и культурного благосостояния — желал он того или нет. В советские времена алкоголики «перевоспитывались» в ЛТП, а бомжей практически не существовало.

Забота о человеке, чего не понимают антикоммунисты, была не моральным долгом власти, а предпосылкой ее существования. Чтобы возникнуть, коммунистический строй должен был уничтожить частное предпринимательство во всех его проявлениях, то есть возложить на самого себя долг кормить, лечить, учить и развлекать все население. «Государство-коммуна» настолько радикально отличалось от государств, где граждане политически свободны, что его нужно считать цивилизационно иным. Это государство даже не скрывало отсутствия у себя политической и национальной свободы в общепринятом значении. Но оно клеймило эти свободы как «буржуазную демократию» и «буржуазный национализм», а своих граждан убеждало в том, что в нем и только в нем существуют высшие ценности — «социалистическая демократия» и «социалистический интернационализм».

Свои «весомые достижения» коммунизм демонстрировал не только в человеческом измерении, но и на уровне республик. Он дал Украине признанную международным содружеством советскую государственность (член-учредитель ООН!), многократно увеличил дореволюционные достижения в промышленном развитии, превратил ее в культурно развитую республику и осуществил мечту многих поколений украинского народа о воссоединении этнических земель.

Очень непросто убеждать представителей моего поколения в том, что цивилизация, в которой они прожили большую часть своей жизни, построена на крови и костях предыдущего поколения. Многие мои ровесники не верят а priori, что советская власть могла целеустремленно уничтожать людей. Много и таких, которые до сих пор верят в то, что «враги народа» действительно существовали. Постгеноцидное общество (определение Джеймса Мейса) — это больное общество.