Андрей Упит - На грани веков

• Название: На грани веков
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Зинатне
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7966-0090-7

Исторический роман народного писателя Латвии Андрея Упита состоит из четырех частей: «Под господской плетью», «Первая ночь», «На эстонском порубежье», «У ворот Риги» — и выходит в двух книгах. Автор отражает жизнь Лифляндии на рубеже XVII–XVIII веков и в годы Северной войны, когда в результате победы под Ригой русских войск над шведами Лифляндия была включена в состав Российской империи. В центре повествования судьбы владельца имения Танненгоф немецкого барона фон Брюммера и двух поколений его крепостных — кузнецов Атауга. Представлена широкая панорама жизни народа: его быт и страдания, мечты и героизм.

Созданная в конце 30-х годов тетралогия А. Упита и поныне сохраняет значение одного из выдающихся исторических романов в советской литературе.

Для широкого круга читателей, интересующихся историей нашей страны.

---

Где-то далеко, будто в лесу, кто-то шептал:

— Ключникова Марча он поставит за писаря… Я сам-то старый, поясницу ломит, ежели дорога долгая — руки от вожжей затекают. А телеги помыть да конюхами распорядиться мог бы еще… И старуха скотнице кой-чем помогла бы… Лиственский барин неплохой. Дожинки ли, с обмолотом ли покончат — всякий раз угощенье…

Над черной пустотой с шумом проносилась какая-то новая жизнь — над ним, мимо, прочь… Курт даже отчаяния больше не испытывал, только отвращение, усталость и мертвящее равнодушие…

Солдат закричал, потрясая в воздухе хлыстом:

— Чего ты там, старик, бормочешь? С арестантами разговаривать не положено. Заткни рот соломой, коли не можешь язык придержать!

К атрадзенской корчме подъехали уже поздним вечером. Кришьян слез, со стоном поглаживая поясницу, всячески стараясь обратить внимание шведов на то, как он измотан и немощен и что более долгая дорога просто стоила бы ему жизни. Но никому не было дела до его недугов и немощи. Курт лежал не шевелясь, не то уснув, не то сомлев. Офицер все же был по натуре не злым: подъехав взглянуть на него, он приказал:

— Развяжите беднягу, пускай он разомнет руки.

Руки развязали; посиневшие и опухшие, они тяжело повисли вдоль тела. И ноги, видимо, не держали его, он оперся на телегу и стоял понурив голову. Остававшиеся в корчме драгуны как-то странно топтались перед дверьми, офицер подозрительно приглядывался к ним. Наконец направил туда коня и спрыгнул с седла. Унтер-офицер вышел вперед и, переминаясь, о чем-то доложил. Начальник внезапно заорал как сумасшедший, замахал руками, затопал ногами, так что только грязь, взлетая, хлюпала.

— Вздернуть всех до единого! Запорю, семь шкур спущу! В тюрьме сгною! Так-то вы несете службу! Самого главного негодяя, насильника и бунтовщика упустили! Где этот паршивец?

Ян уже был без палаша. Он упирался ногами, цеплялся локтями, но ничто не помогло, его все-таки вытолкнули вперед. Офицер подошел к нему и нагнулся, словно желая съесть глазами.

— Ах, ты и есть тот самый караульный! В Ригу бегать и жаловаться умеешь, а когда арестант у нас в руках, ты дрыхнешь и даешь ему улизнуть! А я еще думал, что его солдатом можно сделать.

Ян уже прикрыл левую опухшую скулу, но, к счастью, офицер оказался левшой, и поэтому удар пришелся по правой. Парень отлетел шагов на пять, но на ногах все же удержался. Он даже не обозлился, широко раскрытые поглупевшие глаза его, казалось, умоляли: еще, еще — виноват я…

Но больше его не били. Офицер отвернулся, словно от гадины, только оглянулся.

— Пошел прочь с моих глаз и больше не показывайся! Ступай в имение, скажи, чтоб тебя послали свиней пасти!

Яну дали тычка в спину. Сунувшись вперед, он засеменил по дороге, пока не исчез за деревьями.

Корчмарь стоял неподалеку с самым невинным видом. Офицер заметил его.

— Чего ты топчешься, поляк проклятый! Пива неси!

Корчмарь развел руками.

— Нету, барин. Эти господа с час тому назад последнюю каплю выпили.

— Что? Ты смеешь заявлять, что шведские солдаты пьяницы? Н-ну, неси ведро воды, да поживее!

Поляк побежал за водою. Корчмарка с ребенком на руках стояла в дверях. Латыш-драгун все время наблюдал за корчмарем и корчмаркой: что-то ему в них обоих казалось подозрительным. Не успело появиться ведро с водой, как он уже вышел из-за угла корчмы, неся в руке пустой жбанец.

— Господин офицер, я это нашел вон там. Он караульного подпоил.

Корчмарь улыбнулся, услышав подобные, явно несуразные слова.

— Берггофское пиво — доброе пиво, сам господин фон Сиверс может вам засвидетельствовать. Все, кто у меня пьют, только после третьей кружки петь начинают. Ежели и засыпают, так только с водки, а с пива никогда. А того парня жажда донимала, он попросил, я ему один жбанец и вынес.

Драгун все же погрозил ему кулаком и, пытливо вглядываясь, обошел вокруг корчмы. Корчмарь равнодушно улыбался, только узенькие глазки его с опаской следили за каждым шагом драгуна. Когда тот завернул в стодолу, поляк как-то съежился, но потом ладонью шлепнул себя по шее, — видать, комар укусил.

У этого латыша был явно собачий нюх, всюду-то ему надо сунуть нос. Забрался в верхнюю комнату, перевесившись в проем окошка, внимательно разглядел косяки.

— Господин офицер! Гвозди отогнуты, это мог сделать только кто-нибудь снаружи.

Офицер угрожающе обернулся к корчмарю.

— Зачем мне врать, барин? Этот парень хоть и мужик, а лошадей, как видно, не ковал. Ведь то ж подковные гвозди, какая в них толщина? Любое дите изнутри отогнет.

То, что касалось его самого, солдат офицеру не переводил. Сошел вниз еще более разозленный.

— Погоди ты у меня, польская рвань! Уж мы тебя поймаем! Ребята, обыщите его комнату! Всю его рухлядь перетряхните и выведите Сиверса вон.

В простодушии он не подумал, что двери раскрыты и заключенный слышит каждое слово из того, что говорится на дворе. Сиверс вышел гордо, как человек, которому терять больше нечего. Драгун многозначительно поиграл хлыстом.

— Вам это окошко корчмарь вынул снаружи?

— Какой там корчмарь. Мы сами. Гвозди тонкие, даже нажимать как следует не пришлось, чтоб оно вылетело.

— И тогда ты полез первый?

— А тогда я полез первый. Фон Шрадер меня держал за руки.

— А потом тебя поймали и втащили в корчму?

— Эта паршивая бочка сломалась и разбудила того олуха.

— И тем временем убежал Шрадер?

— Надо думать, так. Когда же ему еще бежать?

— Где он теперь?

— Надо думать, что в лесу, и притом далеко.

— А как эта бочка могла оказаться как раз под окошком? Поляк, что ты на это скажешь?

— А где такая рухлядь не может оказаться? Корчмарка в пятницу белье развешивала, веревку от елки к этой стене натянула, вот она и влезла крюк поглубже в щель вбить.

Действительно, в щели стены находился крюк.

Наморщив лоб, солдат немного подумал.

— Шельма ты, это ясно, а поймать я тебя все-таки поймаю. Что это здесь за ямки? Ты тут лестницу приставлял?

В разбухшей земле действительно виднелись две подозрительные косо вдавленные ямки, точно от затесанных на угол концов лестницы. Корчмарь насмешливо развел руками.

— Что же я стану приставлять, барин, когда у меня и лестницы-то нет?

Вот тут-то он и проговорился и погубил себя. Драгун внезапно поднял голову и взглянул такими глазами, что у корчмаря мурашки по спине пробежали.

— У тебя лестницы нету? А мне сдается, что я… стой, поглядим, неужто мои глаза обманывать стали. Ребята, а ну ведите его с собой и приглядывайте! Жулик он и хитер, как сам черт.

Большими шагами кинулся в стодолу — ну, как же! Лестница, как ее вчера бросили, так и лежала у стены. Протянул к ней длинный палец.

— А это что? Черен от метлы? Вилы, а? И ты еще врешь, что у тебя нету!

Корчмарь внешне стоял спокойно, засунув руки в карманы штанов и сжав их в кулаки. Выдавил:

— Я не сказал что у меня совсем нету, а только там нету.

— И вовсе ты не так сказал, дерьмо этакое. А почему она здесь?

— Барин спрашивает, будто сам не видит. Ведь то ж не крыша, а решето: перед каждым дождем залезать надобно да затыкать большие дыры.

Это опять-таки была величайшая глупость, какую он только мог сочинить. Солдат тотчас же вскинул лицо кверху и принялся отыскивать эти большие дыры. Не требовалось большого ума, чтобы разобраться в этом деле. Весь испод крыши и лежни затянуты толстыми прядями паутины, и только в одном месте, сразу же за драгунскими лошадьми, чисто. Драгун прошел туда и внимательно оглядел мягкую землю. Там виднелись две точь-в-точь такие ямки, как и во дворе под окном. Словно найдя драгоценность, он кинулся к лестнице.

— Поищем, где у тебя тут большие дыры.

Тщательно вставил концы лестницы в ямки, вскарабкался до лежней, покосился через плечо вниз, прикинул, какого роста корчмарь, немного пригнулся, пошарил за стропилами и вытащил что-то завернутое в грязную детскую пеленку. Бросил на землю.

— Поглядите, господин офицер, чем же это он и впрямь дыры в крыше затыкает.

Офицер поднял узелок, но — словно обжег пальцы — опять бросил и обтер руку о штаны.

— Тьфу, проклятье! Разверни ты!

Солдат кончиками пальцев брезгливо развернул и подал. Обнаруживший сверток уже соскочил наземь, встал радом и наблюдал. Пять писем — офицер только кинул взгляд: тот самый почерк, что и в отнятых у Брюммера…

— А! так вот какие дела!..

Но не успел обернуться к корчмарю, как тот кинулся бежать. В три заячьих прыжка уже был за дорогой в кустах возле протоки. Некоторые из драгунов вскинули мушкеты, но офицер выкрикнул:

— Не стреляйте! Живьем его берите!

Толмач уже оказался за дорогой. Его длинные ноги в два скачка отмахали то расстояние, на которое поляку понадобилось три. Корчмаря гнал смертельный страх, только черные подошвы мелькали в траве, а драгун бежал, увлекаемый бешеным гневом, вытянув руку, чтобы схватить этого негодяя и сделать из него лепешку. Всего в какой-нибудь пяди от затылка корчмаря его рука ухватила один воздух, тяжелые солдатские сапоги завязли в раскисшей от дождя глине, в то время как беглец мчался скачками, шлепая по грязи. Когда преследователь выбежал к берегу реки, корчмарь уже припал к иве, отвязывая примотанную к ней лодку. Оторвал узел, прыгнул и одновременно хотел схватить весло, но промахнулся, скользнул по склизкой доске и вниз головой упал в воду. Покамест он барахтался там, захлебываясь, преследователь подбежал, ухватил его за ногу и выволок на берег. Словно обезумев, корчмарь одной рукой вцепился в осоку, другой, точно за последнее спасение, держался за привязь лодки. Но теперь это было уже напрасно — его схватили за шиворот, встряхнули так, что только тина брызнула во все стороны, а когда он рванулся, чтобы хоть укусить эту руку, тяжелый кулак двинул его по зубам, и тотчас из носа хлынула кровь. А тут уже подоспели двое, трое, пятеро; его потащили назад, толкая, точно чурбан, то подкидывая вперед, то дергая назад. Офицер вне себя от злости кричал и топал ногами: