Андрей Упит - На грани веков

• Название: На грани веков
• Автор: Андрей Упит
• Издательство: Зинатне
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-7966-0090-7

Исторический роман народного писателя Латвии Андрея Упита состоит из четырех частей: «Под господской плетью», «Первая ночь», «На эстонском порубежье», «У ворот Риги» — и выходит в двух книгах. Автор отражает жизнь Лифляндии на рубеже XVII–XVIII веков и в годы Северной войны, когда в результате победы под Ригой русских войск над шведами Лифляндия была включена в состав Российской империи. В центре повествования судьбы владельца имения Танненгоф немецкого барона фон Брюммера и двух поколений его крепостных — кузнецов Атауга. Представлена широкая панорама жизни народа: его быт и страдания, мечты и героизм.

Созданная в конце 30-х годов тетралогия А. Упита и поныне сохраняет значение одного из выдающихся исторических романов в советской литературе.

Для широкого круга читателей, интересующихся историей нашей страны.

---

Странно, что солнце не подымалось выше и не пригревало все сильнее с каждой минутой, как бывает по утрам. Сейчас оно висело в просвете между деревьями, и сухой сук ели черной тенью пересекал его как раз посередине. Нехотя, медленно Шрадер начал припоминать все пережитое вчера днем и ночью. Припомнил три жгучих удара кнутом и скривился, как от зубной боли. Невероятным казался вчерашний день и вся ночь — но нет, это не сон, еще и теперь спину саднит. Сквозь кромешный ад он продрался, пережил больше, чем за все свои двадцать два года. И все же сейчас он в лесу, свободен и может идти куда хочет, а Сиверс с закованными руками лежит в корчме. Наверняка лежит, если только драгуны не убили его.

Шрадер опять взглянул на солнце. Тень от сука поднялась выше, почти слилась с верхней кромкой солнца — еще выше, и вот солнце уже было на четверть ниже сука. Что за чудеса! И тут он внезапно понял, да еще так ясно, что сам содрогнулся от этой ясности, — понял благодаря этим холодных теням, этой птице, которая уселась на сук и больше не взлетала, этому утихающему лесному шуму и еще невесть чему: солнце не подымалось, а садилось, сейчас вечер, целый день он проспал мертвецким сном. И сразу же все обернулось по-иному, чем казалось до сих пор. Запад и Атрадзен — в той стороне, где солнце, а Берггоф как раз сзади. Корчма, из которой добрел сюда, — влево, а справа — лес и, быть может, что-то и вовсе неведомое. И приближается ночь, снова будет темно, опять он будет блуждать по бездорожью, чувствуя, что следом за ним гонятся, что из тьмы все ближе подступают ужасные глаза и руки с кривыми когтями тянутся к его горлу…

Еще дотемна во что бы то ни стало надо попасть в Берггоф. Нет, Сиверса в Берггофе больше нет, и появляться там опасно. Но немного подальше, за ним, — там друзья, у которых он найдет убежище, пока не переправится через Дюну. По лугам и кустам, по обочинам хорошо знакомых дорог и ночью можно пройти — это пустяк. К полуночи взойдет месяц, ночь будет ясная.

Кряхтя, Шрадер поднялся. Застонал, сделав первый шаг, но тут уж ничего не поделаешь. Вправо, на восток, чтобы до сумерек выбраться на какую-нибудь дорогу. Нет ни малейшего представления — всю ли ночь он бежал, или несколько часов и как далеко забрался в лес.

Идти было нелегко: ноги утопали в глубоких мхах, часто приходилось перебираться через заросшие коряги, местами обходить поваленную ветром ель. Мучила жажда, нестерпимая, свирепая, язык во рту, казалось, распух и не ворочался. Талер — нет, пять талеров дал бы он сейчас за глоток свежей воды.

Началась поросль ольхи и орешник: вот, кажется, пахнуло дымком, где-то за чащей как будто жикали косы. Впереди показалась опушка, золотисто-зеленая листва кленов, озаренная солнцем, блеснула на фоне ясного неба. Там, очевидно, дома и колодец, там можно напиться, — о другом Шрадер больше и не думал.

На опушке косили рожь. Жена впереди, муж на своем прокосе в десятке шагов позади. За нескошенным куском видна согнутая спина сына. Неподалеку, на пригорке, — жилье, белый дым валит из открытого окошка, там, видно, старуха мать варит похлебку на ужин.

Перевязав сноп, женщина перехватила косу под мышку, чтобы наточить ее. Подождала, покамест муж не перевяжет свой сноп. Очевидно, продолжали давно еще начатый, время от времени прерываемый разговор,

— Да, подошел для господ судный день. Такого, верно, немцам на своем веку еще не доводилось видывать.

Просто удивительно, до чего же слухи быстро разлетаются по этим лесам и хуторам, которые так далеко отстоят один от другого, что только в самом ближнем, да и то в тихую погоду, можно услышать крик петуха.

Муж был просто в восторге.

— Почистят, почистят малость вороньи гнезда! Авось и для нас хорошие времена наступят.

Жена смотрела на это с недоверием.

— Почистить-то почистят, да все равно останется немало. Старый барон помер, а разве на его место не заступила старая ведьма? Видать уж их, эти хорошие времена. Хоть бы те же самые шведы: одной рукой хватают, другой отпускают.

— Так ведь то ж, говорят, курземец, приблудный барич без имения, без всего.

— Курземец ли, видземец — немец он немец и есть, всех в один мешок, да и в воду.

— А горненского барина забрали, сосновского забрали — будут знать, как над людьми измываться! И нашего кучера! Спустят ему теперь шкуру, пускай знает, каково это на вкус.

— Одно не пойму, корчмаря-то за что?

— А чего же тут не понять! А мало он жульничал да людей надувал! Последнюю горсть овса у проезжих выгребал из яслей. Уж, верно, садовников Ян и на него нажаловался.

— Жаловаться жаловался, а когда приставили караулить, не углядел. Самому бы ему всыпать как следует…

Выйдя на опушку, Шрадер сразу увидел косцов, но прислушиваться к их разговору не было времени. Неподалеку на разостланном переднике остатки полдника, а в тени куста кувшин с водой — маленький желтый листик плавает на поверхности. Он кинулся к посудине, схватил, поднес ко рту.

Внезапно раздался пронзительный крик женщины, словно ее кто-то ужалил:

— Микелис, глянь!

Крик был так страшен, что у Шрадера кувшин выскользнул из рук, облив живот и сапоги. Микелис и сам уже видел его, откинул голову и крикнул:

— Андрис!

Шрадер успел еще заметить, что он направился к нему, стиснув горбушу, что жена спешит следом за ним, занеся грабельки, а Андрис бежит напрямик через рожь… Встревоженный криком, выскочил спавший где-то под кустом небольшой кудлатый пес.

Шрадер не бежал, ноги сами несли его назад сквозь кустарник, в лес, мимо ямы, откуда только что поднялся, дальше и дальше. Серые стволы елей мелькали по сторонам, ветви напрасно цеплялись, чтобы задержать его. Что-то кричали за его спиной, у ног с воем крутился пес, что-то мягкое ударялось о голенище сапога, кто-то, казалось, вот-вот острыми когтями вцепится в затылок.

Шрадер бежал, бессознательно огибая стволы деревьев, которые, казалось, как нарочно, повырастали здесь вплотную друг к другу. На каком-то пологом откосе прошуршали кусты, он вскочил в каменистый ручей, пробрел по нему вверх по течению — чтобы сбить со следа, мелькнуло у него в сознании. Вылез на сушу, цепляясь за жимолость и бересклет, вскарабкался на крутой берег. Там он впервые перевел дыхание и подождал, пока, в ушах не перестало звенеть и шуметь. Дальше он не мог бежать, пусть что будет, то и будет.

Но ничего не произошло. Собака еще потявкала, покрутилась немного по краю ручья, видно, в самом деле потеряла след, затем убежала, время от времени самодовольно побрехивая. Внизу журчала вода, больше ничего не слышно. Кругом густая чаща елей, вязов и кленов, солнце между стволами изредка посверкивало в глаза. Значит, его загнали к западу, к Атрадзену, как раз в противоположную сторону от того места, куда он намеревался попасть, но это теперь все равно, раз он снова в безопасности.

Он пошел, ноги подкашивались, точно вывихнутые, сапоги стали тяжелыми, еле-еле подымешь. Понурив голову, бессильно опустив руки, брел он по папоротнику, то выходя к обрамленной мелкими березками поляне с высокой травой и красными островками алых цветов, то блуждая в поросли молодых елочек, сквозь которую никак не мог продраться. Усталость проходила, вновь наваливалось щемящее, гнетущее чувство унижения, гнева, бесконечного одиночества. Проклятые! Даже оружия у него нет при себе, чтобы всадить пулю в первого, кто осмелится без должного почтения приблизиться к курляндскому дворянину.

Что?.. Шрадер быстро схватился за голенище сапога, куда эти болваны шведы даже не догадались заглянуть. Там был небольшой одноствольный пистолет, чудесное, подаренное сестрой оружие. Вчера спьяну он совсем забыл о нем, иначе эта латышская собака навряд ли сегодня хлебала бы свою путру. А может, так-то оно и лучше. И то, что вспомнил сейчас, — может, тоже к лучшему. У него же всего одна пуля, а их трое и пес четвертый… Нет, определенно к лучшему, ведь здесь же еще не Курляндия; кто знает, что ждет впереди…

Он шел и шел, поглядывая на солнце, которое опускалось все ниже. Ну что из того, если он пойдет в обратную сторону от Берггофа, к Атрадзену? Время от времени он останавливался и прислушивался. Лишь бы только опять не наскочить на каких-нибудь косарей, эти мужики страшнее волков…

У подножия холма началась диковинная, заросшая крушиной и тростником топь, сквозь кусты блеснула вода. Шрадер внезапно вспомнил про кувшин с водой, который ему так и не дали поднести к губам. Даже давешней палящей жажды больше не чувствовал, так пересохло и перегорело все внутри. По проложенной лесным зверьем тропе он подтащился к луже, перевесился через кочку, трижды отрываясь, долго тянул теплую, тинистую, кишащую козявками влагу. Поднявшись, передернулся и сплюнул — таким острым было чувство омерзения.

Обошел кругом изогнутую лужину. На каком-то холме видел старую каменную скамью, а напротив — торчащую из воды черную корягу, которая напоминала конец затонувшей лодки. Пугливо огляделся: нет ли поблизости какого-нибудь жилья? Но следов не заметно, все выглядит так, будто до него ничья нога здесь не ступала.