H. Т. Райт - Воскресение Сына Божьего

• Название: Воскресение Сына Божьего
• Автор: H. Т. Райт
• Издательство: Библейско–богословский институт св. апостола Андрея
• Жанр: Религиоведение
• Год: 2011
• ISBN: 978–5–89647–245–2

Книга Н.Т. Райта, крупнейшего современного библеиста, позволяет разносторонне представить, как раннехристианская Церковь мыслила воскресение как таковое, и что значило для нее воскресение Христово. В Евангелиях, в посланиях апостола Павла и сочинениях раннехристианских апологетов автор ищет ответ на ключевой, с его точки зрения, вопрос: почему христиане усвоили принятую в иудаизме трактовку воскресения и что они в нее привнесли. Скрупулезное прочтение парадоксальных, будоражащих душу «пасхальных» глав Евангелия подводит исследователя еще к одному, не менее трудному вопросу: не потому ли первые христиане исповедали Христа Сыном Божьим, что увидели пустой гроб и узнали о Его телесном воскресении? О «вызове воскресения», перевернувшем в свое время все представления о мире и Боге, христианство продолжает свидетельствовать и по сей день.

Фундаментальное исследование выдающего современного библеиста Н.Т. Райта. Иисус Христос телесно воскрес из мертвых и поэтому для ранних христиан стал Сыном Божьим. Возможно ли это? Автор исследует древние верования, связанные с посмертной участью человека: от теней, населяющих гомеровский Аид, через платоновскую надежду на блаженное бессмертие, он приближается к I веку греко–римского мира, полностью отринувшего идею воскресения. Но была и другая традиция, имевшая основания в Библии, отразившаяся в текстах Кумранских рукописей и не исчезнувшая впоследствии, — вера в воскресение в иудаизме. В этой традиции зародилась вера в событие, ставшее центром христианства и перевернувшее все представления о мире и Боге.

Монументальное по своему масштабу, глубине и исполнению достижение… веха в научном исследовании темы воскресения.

Джеральд О'Коллинз, The Tablet

Самая грандиозная за последние десятилетия апология пасхального наследия… «Воскресение Сына Божьего» ясно и убедительно показывает историю, которая опровергает все основные — древние и новейшие — сомнения относительно Пасхи.

Ричард Н. Остлинг, Associated Press

Николас Томас Райт — крупнейший современный библеист, профессор Нового Завета и истории раннего христианства в Университете Сэнт Эндрюс в Шотландии, преподавал Новый Завет в Оскфорде и Кембридже, с 2003 по 2010 годы был епископом Даремским.

Другие книги Н.Т. Райта в издательстве ББИ:

Иисус и победа Бога Что на самом деле сказал апостол Павел

Серия популярных комментариев на Новый Завет: Матфей. Евангелие Марк. Евангелие Лука. Евангелие Иоанн. Евангелие Деяния апостолов Павел. Послание к Римлянам Павел. Послание к Коринфянам Павел. Послание к Галатам и Фессалоникийцам Павел. Послания из тюрьмы Павел. Пастырские послания Павел. Послание к Евреям

---

Ученики его сказали ему: В какой день наступит покой тех, которые мертвы? И в какой день новый мир приходит? Он сказал им: Тот (покой), который вы ожидаете, пришел, но вы не познали его. (51)

Иисус сказал: Я разрушу [этот] дом, и нет никого, кто сможет построить его [еще раз]. (71)

Два высказывания про «обнажение» (21, 37) явно подразумевают следующее: обычное физическое тело суть «одеяния», и автор настоятельно убеждает: нужно найти, как от них освободиться, растоптав их как нечто достойное презрения[1747]. «Поле» в длинном отрывке — тварный мир, в котором мы теперь живем, но который мы должны быть готовы оставить; как в речении 11, настоящий порядок времени, пространства и материи в сущности имеет преходящий характер[1748].

В калейдоскопе образов Фома 21 хозяин дома, подстерегающий вора, похоже, изображает посвященного, который должен охранять сокровище духовного знания на случай, если кто–нибудь попытается его отнять. Мир плоти, по–видимому, атакует мир души, и тут необходимо готовиться к защите.

Высказывание о покое мертвых (51) вызывает споры. Согласно недавнему изданию Евангелия от Фомы, слово «покой» (anapausis) попало сюда по ошибке из конца предыдущего высказывания[1749]. Вместо этого предполагается, что речь тут на самом деле идет не о «покое» умерших, а о «воскресении». Может быть, это попытка найти «учение о воскресении» у Фомы, где его нет, но в любом случае суть высказывания сводится к тому, что судьба умерших, как бы ее ни понимали, уже совершилась — тайно, невидимо для простого глаза, как в «присутствующем, хотя и невидимом царстве» из речения 113. Это высказывание выразительно отвергает раннехристианское ожидание, что Бог последним действием в истории создаст новое небо и новую землю[1750].

Последнее речение в этой группе (71) дает интересный двойной образ: «Я разрушу дом этот, и никто не сможет вновь построить его». Отклонение – хотя, на мой взгляд, и производное — от хорошо известного канонического речения тут очевидно[1751]; не так очевиден смысл. На одном уровне все вроде соответствует другим местам в Евангелии от Фомы: основное порождение иудаизма, физический, от мира сего Храм будет разрушен и не возобновится; антииудейская тенденция во многих местах этого памятника — одна из его наиболее ярких особенностей. На другом уровне, если помнить, что «храм» часто служит образом тела — уже в Иоанновой версии речения, где Иоанн объясняет, что Иисус говорил о «храме тела своего»[1752], — можно понять намерение автора, хотя бы один из смыслов, и так: Иисус устранит физическое тело посвященного и ничем не заменит его. Тогда это было бы открытым отрицанием телесного воскресения[1753].

Та же идея отражена в трех речениях, в которых слышен ужас от мысли о душе, замурованной в своем нынешнем физическом теле:

Иисус сказал: Если плоть произошла ради духа, это — чудо. Если же дух ради тела, это — чудо из чудес. Но я удивляюсь тому, как такое большое богатство заключено в такой бедности.

Иисус сказал: Несчастно тело, которое зависит от тела, и несчастна душа, которая зависит от них обоих.

Иисус сказал: Горе той плоти, которая зависит от души; горе той душе, которая зависит от плоти[1754].

Невзирая на повторяющиеся в тексте предупреждения, не обязательно иметь уши, чтобы услышать, ни особенно зоркие глаза, чтобы увидеть, что говорится в Евангелии от Фомы — и насколько сильно эти слова отличаются в сущности от всех документов, нами доселе изученных, за единственным исключением — это сирийские Деяния Фомы. Однако Евангелие от Фомы зашло дальше в своем ярком антикреационизме: мир пространства, времени и материи — порочное создание бога менее важного, чем тот, которого открыл Иисус[1755]. Остается только совершить побег и вернуться в бесплотность, которой человек наслаждался прежде. Если это и не гностицизм в его полной силе, вроде валентинианства, тут уже недалеко от такого мировоззрения с его космологическим и антропологическим дуализмом и соответствующей сотериологией. Используя раннехристианские материалы, Евангелие от Фомы включает их в контекст совершенно иного мироощущения. И в таком мироощущении — и не случайно, но принципиально — воскресение (в том смысле, какой придавали ему Павел, авторы евангелий, Климент, составитель Апокалипсиса Петра, Юстин и другие) попросту исключается.

(iii) Еще один текст, приписываемый Фоме

«Книга Фомы Атлета» представляет собой диалог между воскресшим Иисусом и его гипотетическим братом–близнецом «Иудой Фомой». Она почти наверняка создана в Сирии в начале III века и отражает скорее не радикальный дуализм набравшего полную силу гностицизма, но крайний аскетизм сирийского христианства, немного ранее представленного Татианом[1756]. Хотя точки пересечения с гностиками тут есть. Фома должен прийти к «познанию себя» и, таким образом, к познанию «глубины Всего», то есть тайны того места, откуда пришел Иисус и куда он вернется. Рассказы об откровениях, поведанных Иисусом между его воскресением и вознесением, — это типичный литературный прием гностиков: это позволяло им претендовать на то, что они получили подлинную сокровенную мудрость Иисуса, отличающуюся от обычного учения Церкви. Этот сжатый текст постоянно подчеркивает, как трудно, хотя и совершенно необходимо, понимать полученные тайные откровения.

Воскресший Спаситель вначале говорит, что тела людей, как и животных, неразумны. Они подвержены изменениям, поскольку поглощают другие творения, и погибнут без всякой надежды жизни. Тело, в конце концов, — результат полового акта; сила данного аргумента, вероятно, в том, что этот акт сам по себе есть зло и нечто недостойное. Поэтому избранные должны отложить «скотство», то есть желания плоти[1757]. Это стандартная тема в сирийском христианстве; само по себе это еще не значит, что творение — дело рук низшего бога. Аскетический дуализм книги, как и писаний Татиана, показывает скорее склонность к энкратизму или гностицизму, чем законченную систему. Люди делятся на две категории — на мудрых и глупцов; глупцы придут к обычной человеческой смерти, после чего их видимое тело разрушится:

Тогда будут призраки, не имеющие образа, и будут они среди могил вечно в наказание и на погибель душевную[1758].

За этим следует пространное описание суда, ожидающего тех, кто презирает правду, и перечень проклятий — «горе вам» для «уповающих на плоть и темницу, которая погибнет»[1759]. Суд над теми, кто живет в теле и радуется этому состоянию, занимает в книге более важное место, чем надежда всего этого избежать; но завершается она тремя блаженствами, которые перекликаются с Нагорной проповедью, и обетованием «покоя»:

Бодрствуйте и просите, дабы вы не пошли в плоть, но вышли из оков горечи жизни. И вы обретете покой, ибо вы оставили за собой муку и поношение сердца. Ибо когда вы выйдете из мук и страданий тела, вы получите ваш покой от Благого и воцаритесь с царем, став одно с ним. И он будет одно с вами отныне и во веки веков. Аминь[1760].

Здесь вновь ключ к будущему — «покой», в котором жизнь тела благополучно оставлена позади навсегда. В целом книга дает ясное представление о мировоззрении автора, которое вполне можно поместить в один ряд среди воззрений, изученных нами во 2–й главе: настоящий физический мир с его страстями и желаниями — место темное и порочное. Лучшее, что можно сделать, — вырваться из него[1761].

(iv) Послание к Регину

Другой подход к воскресению, претендующий на преемственность по отношению к преданию первых христиан, состоит в новой интерпретации «языка воскресения», который становится выражением (чего никогда не было прежде ни в иудаизме, ни в язычестве, ни в раннем христианстве) «духовного» воскресения в настоящем, ведущего к «воскресению» духа или души в будущем. Это и совершает Послание к Регину, известное также как Трактат о воскресении, единственная книга из рукописей Наг–Хаммади, которая напрямую посвящена нашей теме[1762].

Исследователи согласны, что книга создана не ранее конца II века либо кем–то из окружения Валентина, либо, что тоже вероятно, принадлежит перу запутавшегося ортодокса, который отстаивал христианское учение перед лицом иных мировоззрений. Издатель и переводчик английского издания документов Наг–Хаммади, который также написал большую монографию об этой книге, говорит во введении к ней, что самое поразительное тут — сходство учения с той точкой зрения, которая порицается во 2 Тим 2:18, что воскресение якобы уже произошло. Однако он также говорит, что по некоторым вопросам взгляды автора ближе к Павлу, чем к Валентину, и наше любопытство еще сильнее возрастает. О чем же на самом деле говорит это послание?

Как это часто бывает с текстами Наг–Хаммади, ответ таков: в некоторых ключевых моментах невозможно быть точно уверенным ни в чем. Но кое–что более или менее ясно. Есть люди, говорит автор, не устоявшие в слове истины. Они ищут «покоя» для себя самих; мы, однако, получили свой покой через нашего Спасителя, Владыку Христа. Мы получили его, когда познали истину и пребыли в ней[1763]. Этот «покой» может быть тем же, что и в Фома 51, — духовное достижение покоя уже в этой жизни[1764]. Но автор далее говорит именно о воскресении.