Евгений Гаркушев - Беспощадная толерантность (сборник)

• Название: Беспощадная толерантность (сборник)
• Автор: Евгений Гаркушев
• Издательство: Литагент «Эксмо»334eb225-f845-102a-9d2a-1f07c3bd69d8
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-56300-5

Есть ли предел толерантности? Куда приведет человечество тотальная терпимость – в мир, где запрещены слова «мать» и «отец», традиционные отношения считаются дикостью и варварством, а многоцветие «радужного» будущего давным-давно стало обыденной повседневностью? В мир, где агрессивное нашествие иных культур и идеологий целиком подминает под себя гостеприимных хозяев?

И чем это может грозить государству и обществу?

Вслед за нашумевшей антологией «Антитеррор-2020» Фонд «Взаимодействие цивилизаций» представляет на суд читателей новый сборник, посвященный еще одному глобальному вызову современности. Признанные мастера фантастического рассказа и молодые таланты собрались под одной обложкой, чтобы поделиться с читателями футуристическими прогнозами о пределах политкорректности.

---

– Иди сюда, – позвал я Генку, который успел выбраться из ванной и мялся в коридоре. – Не буду я тебя бить. Да когда я тебя бил вообще? В декабре? Так это когда было!

– Давно… – мечтательно вздохнул Генка. – Хорошие были времена, да, Вадик?

Я поперхнулся пельменем.

– М-м-м!

– Хорошие, – убежденно сказал Генка. – Я тогда еще думал, что у нас с тобой всерьез и навсегда. Дурак был! Но счастливый.

– А теперь? – невнятно спросил я, прокашлявшись. – Теперь ты что? Умный и несчастный? Что с тобой случилось вообще?

– Теперь я педофил, – со значением сказал Генка. – Активный. То есть дееспособный. Больше никакой импотенции. На работу пойду, драмкружок в школе вести, с историческим уклоном. Пьесы будем ставить, древнегреческие…

Я нехорошо выругался.

– А что мне было делать?! – вдруг заорал Генка. – Ты думал, я бревно бесчувственное? Тебе на меня всегда наплевать было! А я-то старался, ужины тебе грел, икебану в прихожей сделал, в кружок вышивки записался! Ради домашнего уюта. А ты все Валерку своего вспоминал, чуть что… Валерку ты любил, всегда любил, до сих пор любишь, а меня? А меня – нет!

– Не смей ее называть Валеркой! – заорал я в ответ. – Она тебе не Валерка, а Валерия! Понял, ты?

– Ах, она-а… – картинно протянул Генка. – Ну конечно, как я посмел!

Я зарычал.

Генка победно ухмыльнулся.

А мне внезапно стало его жаль. И правда, что хорошего он от меня видел? Ни любви, ни ласки, одни бытовые придирки, даже подарки не от души, а по обязанности.

– Бедняжечка, – искренне сказал я.

Генка с визгом подскочил и неумело стукнул меня по шее.

Я дал сдачи, и мы слегка подрались. Потому что немотивированную агрессию мне стерли, но Генка-то меня мотивировал, да еще как! После мы убирали разбитую посуду и мыли пол от пельменей. Потом смотрели реалити-шоу «Только ты, а еще ты и ты», пили сладкий липкий ликер из Генкиной заначки и немного плакали.

Потом я ушел спать, а утром в квартире уже не было ни самого Генки, ни его вещей – только прощальная записка и пыльный уродливый веник в прихожей. Теперь я знал, что это называется икебана, а проку?

Прочитал я оставленное Генкой послание и выперся с горя в скверик рядом с домом.

Светило весеннее солнце, пели птички. В общем, хоть вешайся. Вот только с повешеньем я давно завязал. У меня вообще суицид плохо идет. И, спрашивается, что осталось мне в этой жизни? А? Кто ответит?

Тут я остановился и осмотрелся, будто в самом деле искал, кого спросить. В сквере поутру оказалось до фига народу. Перед клумбой две впавшие в детство бабульки одышливо играли в резиночку. На одной скамейке кто-то храпел. За другой скамейкой кто-то демонстративно прятался, вытарчивая головой в лыжной шапочке – онанист, вуайер, а может, геронтофил. По аллейке прогуливались юная девушка с вальяжным догом (интересно, кто он ей?), две однополые парочки в обнимку и одна разнополая за ручку, немолодой мужчина в черном плаще, черной шляпе, черных очках и черных туфельках на шпильках. Прямо на клумбе сидел очень толстый юноша с пакетом фаст-фуда на коленях и самозабвенно жрал.

Злая тоска вдруг накрыла меня, как океанская волна, с головой. Все и каждый в этом заплеванном скверике нашли свое место в жизни – и только я один не знал, что с собой делать. С горя я уселся на свободную лавочку, мстительно загородив обзор гражданину за ее спинкой, и уставился на девицу, что неумело косила под зоофилку. А ноги у нее красивые… Интересно, что будет, если я ей скажу комплимент? Пока я раздумывал, появилась девушка постарше, подхватила собачницу под руку, и подружки принялись целоваться взасос. И-эх!

Без комментариев.

Кто-то шмякнулся рядом со мной на скамейку. Я медленно повернулся и обнаружил в соседях немолодого мужчину во всем черном. Туфельки на шпильках были ему явно и оскорбительно малы, как башмачок Золушки ее сестрам. Усевшись, он высвободил пятки из туфель и не сдержал вздох облегчения. Я мысленно окрестил мужчину в черном Золушкой – наверное, потому что понятия не имел, как звали сестер.

– Я вас знаю, – понизив голос, сообщил мне Золушка.

Я пожал плечами.

– Вы купили квартиру в моем доме, – доверительно продолжал мужчина. – Причем еще до того, как я въехал в свою. Признайтесь, чего вам это стоило?

Квартира? При чем тут квартира? Я опешил и пропустил момент, когда надо было встать и уйти. Золушка цепко ухватил меня за локоть.

– Видите этих якобы гуляющих? – он перешел на свистящий шепот. – Это все маски, личины, подделка!

Я машинально кивнул, но собеседник вещал дальше на своей волне:

– Они здесь ради меня! Они охотятся за мной. Я, только я – предмет их сокровенных грез, их безудержного вожделения. Мне невозможно обрести покой нигде. Все взгляды на улице, в магазине, в метро обращаются на меня! И если я зайду в парламент, все отвернутся от спикера и президента. Я – Человек, Которого Хотят Все.

Мужчина сделал драматическую паузу. Я безуспешно пытался разжать его пальцы и высвободить руку.

– Увидев меня единожды, – проникновенно сказал Золушка, – люди становятся рабами желания видеть меня всегда. И многим недостаточно трансляции со скрытых камер моей квартиры. Назойливые обожатели караулят меня у подъезда, они ходят за мной по пятам и жадно лапают взглядами, ощупывают и домогаются.

Он картинным жестом сдернул с носа черные очки и заглянул мне в глаза.

– Вот вы, например…

Ну, знаете! Я изо всех сил ущипнул его за кисть руки, больно и с вывертом. Золушка ойкнул, но только усилил хватку и настойчиво продолжал:

– Хотя вы не такой, как все. Я ценю вашу многолетнюю верность мне и вашу уникальную скромность. Вы даже никогда не пытались заговорить со мной! Теперь я сам снизошел к вам. Можете признаться в том, как вы счастливы. Я разрешаю. Ну же!

У меня потемнело в глазах. Надо было сдержаться. Надо было. Ну, подумаешь, выслушать очередного маньяка, поддакивая ему, а когда он размякнет от внимания, освободиться и свалить. Что я, не умею? Еще как умею!

Я просто не стерпел на этот раз.

Они меня достали. Они все. А психопат в черном стал лишь последней каплей.

Ну, так я ему отплачу!

Свободной от хватки мужчины рукой я сам вцепился ему в отворот черного плаща.

– Ты мне не ерзай, виндюк кракнутый, – жарко выдохнул я в одутловатое лицо. – Следил за мной, да? Я тебя еще вчера хакнул. Щас все стравишь – явки, пароли, серваки…

Золушка резко побледнел, выпустил мой локоть и отпрянул. Черная ткань затрещала под моими стиснутыми пальцами. С мужчины слетела шляпа, обнажив неряшливую лысину.

– Й-я вас не знаю! – взвизгнул он. – Оставьте меня, пустите!

Но теперь уже я не хотел его отпускать. Боевое блаженное бешенство затопило мой слабый рассудок. Я изо всех сил встряхнул лысого, словно он был не человек, а манекен.

Золушка придушенно пискнул, пригнул голову и вдруг, дернувшись вперед, ловко саданул мне макушкой под подбородок. Лязгнули зубы, от боли в прикушенном языке у меня закрылись глаза и разжались руки. Когда глаза открылись, лысый уже скинул туфельки и удирал, сверкая босыми пятками. Развевающийся черный плащ смутно напомнил мне что-то из классического кино, но для экскурсов и аллюзий было не время.

В два прыжка я настиг врага и опрокинул наземь.

Адреналин пел в моей крови.

Я заломил лысому руки.

Он извернулся и оказался ко мне лицом.

О, сладкий восторг встречи с достойным противником!

Я надавил ему коленом на живот.

Он впился зубами мне в шею.

Мы ворочались на колючем гравии дорожки; над нами громко кричали люди и оглушительно лаял дог; а вдалеке уже слышался всепроникающий вой сирен. К нам спешила бригада службы социальной стабильности.

Доктор поднял на меня добрые усталые глаза. В них читалось бесконечное терпение и вселенская собачья печаль.

– Ну что, социально неадаптированный, – сказал он. – Какие у нас проблемы на этот раз?

Я его знал. То есть доктора. То есть я его знал по-настоящему, это не паранойя взыграла. И он меня знал, очень хорошо и очень давно. Лет двадцать назад мы учились в одном классе. Играли в одном дворе. Ходили на один каток. И жизнь тогда была совсем непохожей на нынешнюю.

В те далекие дни нас назвали бы друзьями. Но сейчас в списке утвержденных Конституцией и одобренных к использованию патологий дружба не значилась.

Я поерзал на стуле. Как всегда, после уколов жутко чесалась задница. А свежевыбритые для мнемошлема виски свербели от жирной фуллконтактерной мази.

– Жора, – жалобно попросил я, – давай по-человечески, без этих ваших профессиональных закидонов.

Доктор сморщился.

– Не могу, Вадим, – сказал он. – Я ведь тоже скорректированный. У меня служебная этика в предпрограмме.

– А ты кольнись, – посоветовал я. – А потом мнемонись. Поговорим хоть раз нормально, без программ.

– Социально неадаптированный, – сурово сказал доктор. – Вы в курсе, что предлагаете мне совершить служебный проступок?