Эльмира Нетесова - Утро без рассвета. Сахалин

• Название: Утро без рассвета. Сахалин
• Автор: Эльмира Нетесова
• Издательство: Прометей
• Жанр: Боевик
• Год: 1989

Человека, найденного убитым в маленьком доме тихого южного городка, не знает НИКТО. Его выдает только татуировка — своеобразный "фирменный знак" стукача колымских лагерей… У стукачей — врагов хоть отбавляй. И свести с ними счеты желают многие солагерники. Вот только у кого из многочисленных недругов убитого хватило сил «достать» своего врага за километры и километры от «планеты Колыма» — и хитрости проделать это столь безупречно чисто? Следователь, взявший дело, понимает — легким расследование не будет… Книга 3…

---

Ведь я теперь имею в Южно-Сахалинске квартиру. Благоустроенную. В хорошем районе. Обставил я ее по-человечески. А все потому, что не часто в ней бываю. На отдых приезжаю редко. Зато когда приезжаю, отдыхаю и телом, и душой.

Деньги — не ценность. Они, я знаю, многих сгубили из тех, с кем свела меня проясняя жизнь. Но слишком поздно мы познаем, что такое истинные ценности, когда жизнь на закате.

Прости, Аркадий, за мрачные ноты. Я не считаю, что моя жизнь ушла. Сказать так, или подумать, было бы кощунством. Жизнь идет. Ведь я нужен здесь. Нужен отряду, жизни. Еще много нужно успеть, наверстать упущенное, надо торопиться. А значит — о смерти думать нельзя.

Да и зачем? Ведь я теперь бригадир у топографов. Небольшой начальник. Но дело не в том. Если честно, люди меня уважают. Я тороплюсь жить. И все мы, двенадцать, — друзья. Вернее— братья. И сестра. Да, да. Именно так. Они — моя суть, моя обновленная совесть, мой разум. И все хорошее, что сделано мной, сделано с их помощью.

Они знают обо мне. Все. От начала до конца. Иначе нельзя было бы. Но зная, не упрекают и не напоминают. Они помогли мне родиться заново. Они незаметно стали необходимы мне. Как вода и воздух. Я дня не могу прожить без них. Они — моя родня. И я не понимаю, как можно бояться друзей. Это значит— бояться себя, бояться жизни, но тогда зачем жить? А я считал, что Муха — живучее. Он же. Ему не за что держаться. Принципы рухнули, исчез мираж. И он остался в жизни один. Один, как отшельник в пустыне. Он не нашел путь к людям. И не искал… Волки? Но он и им чужой. А начинать заново — не сможет. Да и опоздал. Хорошо, что меня миновала чаша сия.

Знаешь, у нас тут первое время были перебои с брезентовыми рукавицами, какие выдаются для работы. Так я сам отдавал свои людям. Нет! Не из рисовки! Я радовался, когда слезала кожа с моих ладоней! Старая кожа прошлого, запятнанная черными делами. Я готов был вылезти из старой шкуры своей, как из грехов прежних. Из своего прошлого. И появиться на свет обновленным. И не только в другой, новой оболочке, а и с очистившейся душой и совестью. Жаль, что их нельзя сорвать с отболевшими мозолями.

Я часто сравниваю людей с деревьями, ведь вся моя нынешняя работа связана с лесом. Мне кажется, когда прорастает дерево на свет, появляется новая жизнь человеческая. Они живут, ничего не зная друг о друге. Дерево и человек — появившиеся на свет в одночасье.

Они живут иногда, далеко друг от друга. А когда плачет ребенок, болит сердце и у его годка — дерева. И оно плачет. Ветки его и весной опущены печально. Смеется человек — дереву его и в пургу тепло. Случилась беда с человеком — заболел, болеет и дерево. Нет у него детей — не повезло в жизни, не везет в любви и дереву. Умер человек молодым, ведь такое случается, гибнет и дерево. Потому что оно всю жизнь жило судьбою человеческой. Неузнанной звездой его. Далеко ли, близко ли, оно отражало чью-то жизнь. Только пойми, где оно — дерево твоей судьбы? Оно тоже имеет сердце. И когда над головой человека беда сгустилась, льют дожди на голову дерева. В пору любви человеческой — влюбляется и дерево. И как человек умирает; одно сразу рухнет. А другое — болеет, гниет, к земле клонится. Долго, трудно умирает. Если человек злым родился, то и дерево растет, разбойным. Колючими ветками исхлещет всех. Ни друзей, ни приятелей за всю жизнь не заведет. А все от злости. Никому и себе не в радость. Может и неправ я. Не знаю. Только, кажется мне, сколько людей на свете, столько деревьев на земле.

Жаль, что ничего заранее в своей судьбе не может знать человек. Вот и я — где мое дерево? Сколько мне еще жить? Никому не известно. Столько я перенес в своем прошлом. И как больно было дереву моему. Да и теперь. Не всегда жизнь по голове гладит. Иной раз испытывает.

Как-то работал на профиле. И вдруг смотрю, сбоку от нас другой отряд топографов профиль бьет. Встретились на стыковке. Ну, разговорились, как полагается при встрече. Их тоже тринадцать. И в этом отряде — трое бывших зэков. Поселение отбывают в геологии. Замучился с ними отряд. Чифиристы все трое. А с таких какую работу спросишь?

Ну, подошел я к ним. Разговорился с одним. А мои ребята тем временем обедать стали. Пока обменялся я несколькими словами с собеседником, слышу шум в моей бригаде поднялся. Я туда. Собеседничек за мной.

Я подбегаю, гляжу, мои мужики двоих молотят. Да так, что гул на всю тайгу. Я разнял. Ну и спрашиваю, в чем же дело? Оказалось, что эти двое, покуда мои мужики делом занимались, весь чай — заварку сперли. Целый ящик. Ну, этого не жаль. Так мало им! Пиджаки «шмонать» стали. Искали деньги. Моих и взбесило. Неужели, мол, языка не имеют? Нужны деньги — спроси. А не шкодь, как паршивая кошка.

Ну, мозги им прочистили, а отряд, где они работали, велел им убираться от них. Со стыда перед нами. Не велели им, всем троим, даже близко к бригаде подходить. Что тут делать? Себя вспомнил. Уговорил своих и взял к себе эту тройку. Работать заставлял их до сотого пота. Гонял, как бы если передо мной мои лютые враги были. Не давал им опомниться. Что ни говори, тоже бывшие «законники». Раньше такие, как эти, надо мною немало поизголялись. А теперь мой черед настал. Целый год я с них не слезал. Работать заставлял так, что не до шкоды было. От чифира отучил. Бывало, кулаком вразумлял. Работу требовал строже, чем с любого из своих. Но не только требовал, сам рядом с ними работал. Бывало, кровь в висках гудит у меня, руки отказывают, а я работаю. И их подгоняю. А вечером, когда возвращаемся, я хоть и еле на ногах держусь, а вида не подаю. Ну и у них гордость есть. Как бывшие «законники», не хотели лицом в грязь ударить. Ну и тоже — петухами топают. А только ужинать сядут и ложки из рук летят. От усталости. Себя-то не обманешь. А к концу года я их так обломал, что они сами себя узнавать перестали. Людьми сделались. И какими! Всем на зависть.

А поначалу тоже… Останемся, бывало, на профиле вчетвером, они оглянутся, что рядом нет никого, ну и оскалят клыки. С кулаками на меня налетать пытались. А я битый. Ученый. Ну и, бывало, как отмахнусь, они потом дня три охают. Так пару раз. Потом охота пропала. Сбили кулаки. Теперь — шелковые.

Просили их у меня недавно в прежний отряд. Я сказал, пусть сами решают. Захотят — уйдут. А гнать— не буду. И они остались. Потом еще три года со мною работали. А дальше — один на взрывника выучился. У нас эта специальность дефицитная. Второй — на радиста. Третий — водителем на вездеходе работает. Сами так захотели. Специальности приобрели неплохие. Чтоб и на свободе, мол, не сидеть без дела.

Думал я, что как только закончится их срок поселения, уедут они от нас. Ведь все годы они только об этом и трубили. Да только никуда не делись. Вот уже год, как свободны, а все до одного здесь. Спросил я их как-то. Что ж не смотались? А они — знаешь, что ответили: «Деквалифицировались, как воры. Да и хватит. Надоело жить по- скотски. Да и зачем рисковать башкой и жизнью? От добра добра не ищут».

Вот теперь я убедился, что геология здорово людей, перековывает. Здесь сами условия заставляют измениться в лучшую сторону. Приучают к терпимости и к терпению. Любого хлюпика, задохлика— мужиком сделают, умеющим не только за себя, а и за других постоять. Здесь, в тайге, нет места подлецам. Их скоро раскусят. И если не люди, то сама тайга их выплюнет. Не пощадит и не пожалеет.

Кстати, Аркадий, а на что сетует Муха? Что жить ему осталось мало? Что рано стариком стал и не заметил, как это произошло? А не задумался — нужен ли кому и этот остаток его жизни? И заслужил ли он его? Что он хнычет? Несчастный нашелся! Пусть радуется, что хоть сдохнет на воле. И похоронен будет. Как нормальный человек. А не в зоне. И никто из окружающих не узнает о его прошлом. Сам-то он никому в нем не признается. Даже волку, которого растит. Знаю я его.

Домики он теперь строит деткам! Резные! А скольких в могилы вогнал. Тоже в «домики». Из двух метров. Ишь, какой он теперь сознательный. Да если мы с ним увидимся, я из него придурь быстро выгоню. Уж его я бы заставил работать — одного за тех троих. И не поглядел бы на возраст. Умел подличать, умей очиститься. И без фокусов. Без скидок. Ишь, овечка несчастная! Прохвост! Пристроился на теплом месте. Растит без труда себе подобных из волков. Пальцем не шевелит, не работает, да еще на жизнь жалуется. А чем она ему не угодила?

Ему бы, конечно, хотелось и теперь кем-нибудь помыкать. Чтоб голодом не волков, а такого, как я, морить? Да не выйдет! Я уже не прежний. А и он не тот. Жизнь порой меняет коней у всадников. И бывшие неудачники становятся любимцами фортуны. И наоборот. Вот и смешно мне представить мою встречу с Мухой, если бы она состоялась.

Теперь бы он меня не узнал. А узнал бы — иначе стал бы держаться со мной. Он признавал за людьми только силу. Так вот ее у меня теперь в избытке имеется. Одолжить могу. Уж я б ему… Хотя… Он уже действительно муха. И смешно воспринимать его сегодня всерьез.