Михаил Лыньков - Незабываемые дни

• Название: Незабываемые дни
• Автор: Михаил Лыньков
• Издательство: Военгиз Минобороны СССР
• Жанр: О войне
• Год: 1953

Выдающимся произведением белорусской литературы стал роман-эпопея Лынькова «Незабываемые дни», в котором народ показан как движущая сила исторического процесса.

Любовно, с душевной заинтересованностью рисует автор своих героев — белорусских партизан и подпольщиков, участников Великой Отечественной войны. Жизнь в условиях немецко-фашисткой оккупации, жестокость, зверства гестаповцев и бесстрашие, находчивость, изобретательность советских партизан-разведчиков — все это нашло яркое, многоплановое отражение в романе. Очень поэтично и вместе с тем правдиво рисует писатель лирические переживания своих героев.

Орфография сохранена.

---

— Ладно! Верю. Вижу, что в ваших словах никаких плутней нет. А теперь можете итти к своим детям. Если будет надобность, позовем. Разумеется, позовем!

— Всегда к вашим услугам, уважаемый Орест Адамович!

— Старайся чем-нибудь доказать свое усердие!

С облегчением вздохнул Слимак, когда вышел из кабинета начальника полиции.

— А я вот думал… — но о чем думал Слимак, он и сам не мог разобраться. Одно было ясно: непосредственная опасность, нависшая над ним, как будто миновала, во всяком случае уменьшилась. Он шел и перебирал в памяти весь свой разговор с Клопиковым, искал оправдания каждому своему поступку.

«Я же ничего худого не сделал. Никого не выдал. Говорил лишь то, что им и без меня давно известно. Ну, кто уехал, тот уехал. А кто остался, так остался. Разве я знаю, где живут, что делают люди, оставшиеся здесь?»

Но все эти оправдания были до того неубедительны, что он сам поймал себя на мысли: «Видно, ты бы и выдал, если бы знал что-нибудь толком… Выдал бы, потому что тебе самому очень хочется жить, хочется тишины и покоя… Ну, пришли немцы, значит, ихняя сила. Что же еще нужно тем, которые пытаются выступать против них? Только на рожон лезут, да и другим еще беспокойство причиняют… Кстати, надо сказать Тамаре, чтобы продала кое-что из хозяйственных вещей. Время такое, все может случиться, останешься еще без копейки».

Слимак шел по улице, робко озираясь по сторонам, опасаясь встретить кого-нибудь из старых знакомых сослуживцев. По самой середине улицы, громко покрикивая на прохожих, группа автоматчиков провела под конвоем нескольких человек.

Потупив глаза, Слимак шел, стараясь не касаться ногами земли и силясь превратиться в незаметную точку, в собственную тень. Скорей подальше от этого места!

Тамара Патеевна, никогда особенно не волновавшаяся, спокойно спросила его:

— Ну как? Сходил?

— Сходил, Патеевна, сходил.

— А что тебе сказали там? — Все сказали, все…

— А что именно?

— Не говори и не спрашивай, мало ли что они скажут.

— А ты рассказывай, все равно выведаю я у тебя.

И, конечно, все выпытала. Сказала в заключение:

— Ты это понимать должен, что большое тебе уважение оказывают. Вот других постреляли давно. А ты теперь отблагодарить должен. Может, хоть, наконец, за ум возьмешься, чтобы направду каким-нибудь начальником заделаться.

— Ах, не говори мне про всякое такое начальство. Не надо человеку об этом думать, если он хочет живым оставаться!

— Фефела!.. Счастье свое не хочет взять в собственные руки. Его в полицию приглашают, а он еще фанаберию разводит.

— Да не фанаберию, пойми ты! Боюсь я… И за себя и за тебя боюсь. Вот, почитай-ка.

Слимак протянул жене газетный листок, который собственноручно передал ему Клопиков.

— Вот почитай, почитай этот «Новый путь»! Кому, может, это и новые пути, а кому эти пути боком выходят! Вот читай! — Слимак взволнованно тыкал пальцами в газетную полосу, где были напечатаны обведенные траурными рамками некрологи. И подсказывал жене, не очень сильной в грамоте, которая читала вслух:

— «Очередное преступление бандитов.

На этих днях трагически погиб на своем посту староста села Н., уважаемый Мацей Степанович Сипак. Покойник был добросовестным борцом за новый порядок, активно боролся с лесными бандитами, с этими остатками старой власти. Он бесстрашно боролся за новый путь, который открыл нам и подарил наивысший прозорливец в лице великого фюрера. Вместе со старостой смертью храбрых погибли: комендант села господин Спичке, чины местной полиции и солдаты германской армии, а всего двадцать восемь человек героев. Прославим и почтим их незабвенную память. Все как один поклянемся в борьбе с нашим общим врагом итти тем же путем, каким шли и наши герои!»

— Вот видишь!

— Ну и чорт их возьми! Подумаешь, убили! Надо было кому — и убили.

— Что ты, дурья голова! Что ты болтаешь, еще услышат! — и Слимак со страхом оглянулся.

— А тебе-то что? Свояки они нам, чтобы очень убиваться об этих дураках?

— Голова ты неразумная! Ты меня же упрекаешь, что я в полицию не пошел. Ты смерти моей хочешь, что ли?

— А кому твоя смерть нужна? Опять же это в лесу где-то… Потому их и убили… А ты бы в городе работал, тут немецкое войско стоит, кто тебя тронет?

— Они всюду достанут, если захотят! От них нигде не спрячешься.

— Трус ты, вот что я тебе скажу. Ты всего боишься. Ты и немцев боишься, и полиция тебя страшит. И тех боишься, кто полицейским головы сворачивает… Трус ты, и зачем я только связалась с таким недотепой!

И долго еще в хате Слимака продолжалась дискуссия между хозяином и почтенной Тамарой Патеевной.

16

Когда Вера узнала при очередной встрече с Надей Канапелькой, что та имеет, повидимому, некоторое отношение к событиям, происходящим в лесах и на дорогах района, она сразу бросилась на шею подруге, принялась горячо целовать ее и едва не расплакалась:

— Надечка, это же такое счастье, такое счастье! Это же настоящая жизнь, это же настоящие люди там, у вас…

И, задумавшись на минуту, она потом начала упрашивать Надю с такой настойчивостью, так бурно, чтобы помогли ей избавиться от этой проклятой жизни, от затягивающей ее паутины, что Надя вспомнила слова Мирона:

— С этой девушкой стоит наладить связь. Она из хорошей семьи… Но советую: будь осторожна, она, как-никак, находится в самом логове зверя… Одним словом, лишняя предосторожность, лишняя проверка никогда не помешает. Дай ей кое-какие поручения, да посоветуй остерегаться Коха, он куда хитрее и опасней, чем ее комендант.

А Вера все упрашивала:

— Я сама давно ушла бы куда глаза глядят. Но куда мне итти, когда я никого не знаю? И что с мамой делать? Я же не могу ее оставить на произвол судьбы. Так прошу тебя, очень прошу: вывези ты нас куда-нибудь в глухую деревню. Я к партизанам пойду. Я умею стрелять, мы ж учились, помнишь? И другую работу могу. Я же немного врач, шить умею, наконец. Да я готова делать все, что прикажут, лишь бы не быть здесь. Надечка, сделай так, чтобы мне больше не мучиться. Иначе я за себя не ручаюсь.

Надя слушала, приглядывалась к этой девушке, которая в вечернем сумраке казалась совсем маленькой, беспомощной девочкой. И в голосе ее было что-то довеем детское, беспомощное. Она приникла к Наде и, заглядывая ей в глаза, просила:

— Родненькая, не оставляй меня фашистам, чтоб они надругались надо мной. Прошу тебя! Я завидую тебе, что ты ходишь по земле с глазами такими же чистыми, как твое сердце. Им не стыдно смотреть на людей. Я тоже хочу смотреть такими же чистыми глазами, как у тебя… — и, обняв подругу, поцеловала ее.

Надя осторожно отстранила ее:

— Что же, скажу и о твоей просьбе, — тихо произнесла она. — Зашла я к тебе потому, что считаю тебя нашим, советским человеком. Иначе ты бы и не увидела меня… Я верю тебе. Ты хочешь в партизаны? Это хорошо. Успеешь и в партизаны попасть. Помогу тебе, обещаю. Но вот что я тебе скажу: партизан не только тот, кто ходит где-то по лесу, по деревням, числится в отряде. Если хочешь, то можешь быть партизаном и здесь.

— Как это здесь? В городе? — с искренним удивлением спросила Вера.

— Да, в городе. Даже в твоей комендатуре.

— Ну что ты говоришь, Надя? Ты просто смеешься надо мной, над моим горем.

— Видишь, Вера, — голос Нади стал суровым, — не такое время, чтобы шутить. И не для этого я пришла к тебе. Сама понимаешь. И чтобы ты не сомневалась больше и не удивлялась, я все тебе объясню… Мы хотим, чтобы ты помогала нам. Понимаешь? Не просто помогала, а помогала своей работой в комендатуре.

— Надечка, да я всегда готова. Я бы уничтожила их всех!. Хочешь, я хоть завтра сожгу комендатуру?

— Ну, этого пока не требуется. И убивать тоже тебе никого не надо. Нам необходима другая помощь. Нам нужны будут иногда пропуска. Пароли. Ихние планы. Многое нужно нам! Иногда я с тобой буду встречаться, если понадобится. Я расскажу тебе, как и что надо делать, как связаться с нужным человеком. Если ты в самом деле хочешь стать партизаном, так скажи мне от всего сердца: можешь ты взяться за это дело? Помни также, что это очень трудное и опасное дело. А потому и отвечай прямо: да или нет? И еще запомни: неволить я тебя не буду. Не сможешь — скажи, найдем другой способ помочь тебе выбраться отсюда. Но повторяю: нам очень важно, чтоб ты помогла нам здесь, в городе, в комендатуре!

Вера поднялась с кровати, на которой она сидела. Неторопливо расправила упругие косы. О чем-то думала, глядя в окно. Медленно угасал закат. Его слабые отблески тускло переливались на косах девушки, на ее задумчивом лице, светились в глазах. Она повернулась к Наде, взяла ее за руки, крепко пожала их:

— Согласна! Клянусь выполнить все, что прикажешь… что прикажете, — поправилась она.