Е. Бирман - Рассказы

• Название: Рассказы
• Автор: Е. Бирман
• Жанр: Современная проза

---

— Нужно сменить аккумулятор.

— Сколько? — экономя слова, спросила девушка.

— Тысячу сто, — «старший механик» тоже был лаконичен.

Юдо Глуму понравилась эта деловитая лаконичность. Девушка кивнула без энтузиазма, скорее с покорностью, и эта покорность была именно покорностью именно речной гальки.

— Не так давно я сменил аккумулятор за шестьсот. Что-то дороговато, — сказал ей Юдо Глум, подумав, когда «старший механик» вышел.

— Ну, теперь уже поздно, — сказала девушка, — я ведь уже согласилась.

Милый тип, редкий в наших краях, подумал Юдо Глум, но я ее понимаю. Тем более ему захотелось помочь ей.

— Вы можете спросить у них прямо, — сказал он, — я уже много раз пригонял сюда машину. У меня твердое впечатление, что они не накручивают цену. Должна быть какая-то причина. Может быть, они предложили вам очень долговечный дорогой аккумулятор с увеличенной гарантией или еще что-то в этом духе.

Девушка никуда не пошла, но стала звонить по сотовому телефону, а Юдо Глум продолжил чтение.

— Сестра посмотрела в Интернете. Восемьсот-девятьсот. Наверное, они еще берут за работу, — сказала девушка, обращаясь к Юдо Глуму, ей очень не хотелось ничего менять и ни в чем разбираться. «Это уж чересчур, — подумал Юдо Глум, — что за бессребреничество?»

Он вышел на крыльцо, и снова ему навстречу пошла кошка, и снова с воем. После того как она до этого вполне спокойно улеглась, Юдо Глум уже был совершенно уверен, что кошка не голодна.

— У меня тоже бывает беспричинное беспокойство, — сказал он ей, — лучшее средство от такой тревоги — это движение. Нужно поставить перед собой цель, пусть даже это будет бессмысленная цель, как игра в шахматы, но цель.

Юдо Глум задумался.

— Что мешает нам признать, — снова обратился он к кошке, — что беспричинное беспокойство и его противоположность, беспричинная эйфория, являются чем-то вроде приливов и отливов в состоянии мозга, то есть явлением, в котором не больше смысла, чем в дрожании на ветру ветвей вот этого эвкалипта? Особенно верхних его ветвей. Зачем искать таинственного посредника между этим случайным дрожанием плоти и сухой рациональной работой мозга, например подсчитыванием денег? Зачем доискиваться до рычагов беспокойства? Вот эта кошка, — теперь Юдо Глум уже обращался к самому себе, — разве не лучшее доказательство того, что беспричинное беспокойство — действительно беспричинно в интеллектуальном смысле слова?

Кошка прошлась перед ним, потерлась о ножки скамейки, а не о его ногу, как ему, наверное, хотелось бы, а затем снова принялась выть.

— Дура! — объявил Юдо Глум остромордой кошке.

УЧИТЕЛЬ МОШЕННИЧЕСТВА

— «Он был молод, красив, умен, не жаловался на здоровье, не был обделен ни деньгами, ни удачей, ни славой», — эту фразу возьмем в качестве базовой для нашего первого урока, — так начал Юдо Глум курс жульничества, который он решил прочесть своей жене, никогда не отказывавшей ему во внимании.

— Погоди, не продолжай, — сказала ему жена, уходя на кухню и вскоре возвращаясь к лекции, о которой знает, что никакого курса жульничества у Юдо Глума нет.

— Мы займемся сегодня интеллектуальным жульничеством. Одним из мотивов такого жульничества, — говорит Юдо Глум, — является необходимость доказать себе собственную самодостаточность при отсутствии некоторых из вышеперечисленных общепризнанных компонентов счастья. Как насчет фразы: «Он был равнодушен к богатству и славословию людской толпы»?

— Поклонение людей бывает обременительно, но чем может помешать богатство? — Без вопросов, которые задает ему жена, мысль Юдо Глума заблудится, как пес в музее.

Ее семейный дар заключается в умении задавать Юдо Глуму такие вопросы, которые помогают ему растить мысль. Можно быть уверенным, что без своей жены Юдо Глум никогда бы не состоялся, он прожил бы жизнь заурядным субъектом: сначала молодым, красивым и здоровым, потом не обделенным деньгами и славой, но не сделал бы главного в своей жизни — не отразился бы в глазах своей женщины. То есть стал бы неудачником. Спорящая женщина в семье наверняка подорвала бы его веру в себя. Кто же не знает, насколько приятнее вещать и встречать восхищенное внимание, чем захлебываться в споре и видеть, как соперник уходит с ковра непобежденным, поправляя борцовский пояс.

— А разве не сказано: «легче верблюду пройти через игольное ушко, чем богатому в царство небесное»? — спрашивает Юдо Глум.

— Разве не в утешение бедным сказано это? — К «разве» Юдо Глума его верная жена как меньшее из двух золотых обручальных колец прилагает свое «разве». Что остается Юдо Глуму? Немногое.

— Если бы это было сказано только в утешение бедным, то скоро забылось бы, — говорит Юдо Глум. — Бедным много всего говорят, и они быстро забывают услышанное. Сказано же это, чтобы люди как можно быстрее умножали богатство и число богатых, чтобы явиться на Суд Божий в возможно большем количестве и сказать: «Вот видишь, мы все такие. Прости нас». Правда, неглупо? А?

Жена Юдо Глума радостно кивает головой и заглядывает в компьютер, чтобы справиться, как ведет себя сегодня индекс Dow Jones.

— Приемлемо, — сообщает она Юдо Глуму, а он продолжает:

— Принято считать, что тяжелее всего признать глупость глупостью. Особенно если это — твоя глупость. Но и из этой ситуации есть выход. Любая глупость может быть представлена так, будто это — волшебная дверь, за которой находится королевство скрытых смыслов. А чтобы волшебная дверь открылась, нужно собрать большую толпу сглупивших и налечь на дверь всем народом.

Жена Юдо Глума смеется.

Так говорил Юдо Глум, мошенник из мошенников. А слушала и записала, как всегда, — жена, очень хорошая женщина.

И вот что. Многие жизненные ценности перечислил Юдо Глум — молодость, красоту, ум, здоровье, деньги, удачу, славу, но не упомянул о любви. Видимо, боялся сглаза — суеверный мошенник.

ВЕЛИЧИЕ ЮДО ГЛУМА

Много всякого было сказано о Юдо Глуме. Но теперь настало время отделить зерна от плевел.

Правда и ложь о Юдо Глуме

Юдо Глум вешал авоськи на боковые зеркала своего автомобиля.

Ложь.

Юдо Глум, становясь перед писсуаром, тоненько повизгивал.

Неизвестно.

У Юдо Глума будто были главные очки и запасные. И когда он снимал запасные очки, то забывал, что на них нет заброшенной за шею резинки, и очки падали ему под ноги.

Было один раз.

Юдо Глум писал послания французскому президенту, но зачитывал их только своей жене.

Правда.

Юдо Глум был оптимист и мечтатель.

Неправда. Его ужасало быстрое течение жизни. Не успевал он собрать опавшие листья во дворе, а уже, глядя в зеркало, обнаруживал, что пора бы ему постричься.

Юдо Глум не был согласен со взглядами своего приятеля Гуго Вайса, построившего дом с глухой восточной стеной.

Правда. Юдо Глум стоит за внимательное отношение ко всем культурам. Прорубить окна в стене — еще не значит устроить в ней дверь, говорит он.

Юдо Глум, когда жена его приступала к глажке, просил оставить ему носовые платки и гладил их с большой тщательностью.

Правда. Юдо Глум не любил гладить брюки, потому что они норовили соскользнуть с гладильной доски, но гладил с удовольствием носовые платки из-за их чудесной покладистости. Он сказал однажды жене, что поведение носового платка при глажке совпадает с его представлениями о характере идеальной женщины, на что жена Юдо Глума хмыкнула, но не возразила (умна).

Юдо Глум не был патриотом Кирьят-Кфара.

Неправда. Даже флажок после Дня Самостоятельности Кирьят-Кфара не в состоянии был он выбросить в мусорную корзину и потому завел специальный ящик для старых городских флажков.

Юдо Глум — автор и постановщик «танца с чаем».

Правда. Когда Юдо Глум шел по коридору с горячим чаем, он размышлял об идеальных пропорциях в устройстве жизни. Когда небольшое количество горячего чая выплескивалось и обжигало ему руку, он вскидывался, но поскольку не в его характере было бросать начатое дело, то из этой ситуации рождался танец с чаем, и чай лизал ему руки. Танец завершался тем, что Юдо Глум ставил картонный стакан на пол, дул на обожженную руку, а чай в стакане тем временем успокаивался, после чего Юдо Глум и стакан чая заключали перемирие: Юдо Глум временно прекращал размышлять, а чай обещал не плескаться в стакане.

Юдо Глум не был излишне деликатен, и порою казалось даже, что он толстокож, вплоть до садистской бестактности.

Трудно согласиться, но нельзя и полностью отрицать. Был случай, когда Юдо Глум, отформатировав диск, невинным тоном спросил у компьютера: «Помнишь меня?»