Вадим Елисеефф - Цивилизация классического Китая

• Название: Цивилизация классического Китая
• Автор: Вадим Елисеефф
• Издательство: У-Фактория
• Жанр: Культурология
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-9757-0176-3

Многие уверены, что Великие географические открытия совершали европейцы, потому что первыми вышли в открытое море. Немногие знают, что задолго до этого опасные путешествия по морям предприняли китайцы. Китайцы упорно боролись с варварами, поэтому построили Великую Китайскую стену. Китайцы хотели досыта накормить свой народ, поэтому построили Великий канал.

Благодаря своей письменности китайцы изобрели бумагу, чернила, книгопечатание и документы. Китайцы первыми стали сдавать экзамены, выстраивать вертикаль власти и поголовно сочинять стихи.

«Китай — это мир в миниатюре», — сказал один европеец в XVII веке, попав в этот необыкновенный, полный чудес и разумно устроенный мир.

---

Легендарное очарование этих сухопутных путей иногда заставляло забыть о существовании путей морских, на которых, впрочем, китайцы не были хозяевами.

На севере море принадлежало искусным корейским мореходам. Они стали особенно сильны после 660 г., когда Силла объединила под своей властью остальные государства Корейского полуострова. Они плавали вдоль северных берегов Желтого моря и бросали свои якоря в портах Шаньдуна. Этот же путь был и одним из маршрутов японских кораблей: не боясь бурь и кораблекрушений, они до конца IX в. (894) стремились в Китай, для того чтобы обрести лучшие материальные и духовные достижения континентальной цивилизации и засвидетельствовать свое почтение императору династии Тан.

Еще более важной была торговля, которая развернулась в южной части Китайского моря и в Индийском океане. Корабли должны были учитывать сезоны муссонов. Они покидали порт Кантон в конце осени или зимой, а возвращались вместе с летними ветрами. С VII до IX вв. арабские, персидские и китайские суда не прекращали плавать по воле движений Неба. В конце концов, вряд ли в эту эпоху китайцы сами строили достаточно мощные и прочные корабли, которые могли бы выдержать плавание в открытом море. Ловкие имперские торговцы покупали или фрахтовали корабли, построенные не в Китае, — самые лучшие были созданы на Цейлоне. Они насчитывали 200 шагов в длину и могли перевозить 600–700 человек одновременно.

Экзотика

Таким образом, Китай повсюду был вынужден соседствовать с иностранцами — моряки, торговцы и ремесленники сходились в городах-перекрестках. Погребальные статуэтки с юмором изображают огромные носы этих гостей, их лица арийского или семитского типа, разнообразные меховые одежды и костюмы, показывая удаленной от моря части Китая их живописные фигуры.

В итоге двор стал таким же космополитическим, как караван-сарай. В департаменте музыки, процветавшем до мятежа Ань Лугтаня, члены которого выступали в изящном Грушевом саду, на каждые две китайские труппы приходилось восемь иностранных, причем именно последние особенно нравились императору, которого очаровали кружащиеся танцовщики из Центральной Азии, Индии или Кореи.

Одним из излюбленных занятий были новые игры, например поло, вероятно привезенное ко двору в 709 г. тибетским посланником. Тибетцы, в свою очередь, заимствовали эту игру у персов. Император Сюань-цзун выказал настолько большой интерес к этой игре, что организовал матч между китайцами и тибетцами, и все высшее общество последовало его примеру с большим энтузиазмом. В 1956 г. археологи нашли в Сиани, на месте древнего города Чанъянь, камень с выбитой на нем датой — 813 г., который был положен в основание стадиона для игры в поло, популярность которой сохранялась до самого падения династии Мин (1644).

В двух столицах империи часто было модным одеваться так же, как тюрки или восточные персы. Мужчины и женщины, которые никогда не путешествовали без «варварских шапочек», причем к женскому убору на протяжении веков крепилась более или менее длинная и громоздкая вуаль. В VII в. девушки, особенно самые смелые, не стеснялись ездить по городу верхом с непокрытой головой и в мужской одежде по варварской моде. Мужчины вызывающе носили головные уборы из шкуры леопарда и в своей любви к экзотике доходили до того, что жили в палатках, ставя их посреди застроенного домами города. Без сомнения, самым большим оригиналом в этой среде был поэт Бо Цзюйи, который селил своих гостей в двух войлочных палатках небесно-голубого цвета, поставленных в его саду. Этим он хотел показать представителям оседлого народа, насколько эффективной защитой от зимних холодов является юрта степняков. В действительности, Бо Цзюйи только подражал более авторитетным образцам: родной сын императора Тайцзуна, Ли Чэнцянь, жил по тюркским обычаям и отказывался говорить по-китайски. Он носил одеяния ханов и принимал посетителей, сидя под тотемным изображением головы волка.

В кабачках увеселительных кварталов часто можно было встретить изящные силуэты варварских девушек:

Звучат на цитре
«Зеленые павлонии у Врат дракона».
Вино чудесное в нефритовой бутыли.
Слегка касаясь струн, я пью, мой господин, за вас.
Мы пьяны, нет лиц, краснее наших.
У очага, где греется вино,
Красавица смеется нежно,
Как легкий ветерок весной.
Как дуновение весны, она смеется,
Танцуя в одеянии прозрачном.
О господин, пока совсем не опьянели,
Уединитесь ли теперь?

Экзотическое очарование иностранных служанок, общим названием которых было слово ху, т. е. варвар, отличало многочисленные компании подобных веселых вечеринок.

Те женщины, что родились в северных степях, были принесены в жертву политике браков, которая гарантировала постоянство союзов, необходимых для сохранения мирного положения империи. Эта судьба роднит их с китайскими женщинами, выданными замуж за варварских вождей, причем причины этих браков идентичны. Пленницы политических интриг, женщины варварского происхождения никогда не покидали дворца и обычно мало соответствовали вкусу китайцев.

Совсем иначе дело обстояло с красавицами, происходившими из Согдианы. Их индоарийское, а точнее иранское, происхождение волновало сердца китайцев своими светлыми глазами, цвет которых сравнивали с нефритом, и рыжиной вьющихся волос. В Китае можно было встретить и молодых людей того же происхождения; и мужчины и женщины проявляли себя как искусные акробаты, танцоры и музыканты.

* * *

Тем не менее варваризация китайского двора в VII–VIII вв. в определенной степени может быть сравнима с вестернизацией начала XX в.: китайцев больше прельщала форма, чем реальное содержание заимствуемых вещей. Иностранцы были забавными, но они всегда оставались второстепенными существами, которых можно покорить своей воле. Главным образом, они представляли собой источник дохода. Даже традиционный обмен «данью» и подарками между периферийными народами и китайским двором представлял собой и материальное выражение дипломатической игры, и завуалированную форму торговли. Иностранцы иногда подвергались притеснениям, которые имели тяжелые последствия. Например, по указу 714 г. им запрещалось вывозить из Китая шелк, парчу, жемчуг, вышивки, золото, железо, — одним словом, все, что могло сделать рентабельным и окупить высокие издержки путешествий в далекие земли Аравии и даже Африки, где мусульмане искали черных рабов, которых китайцы ценили за их выносливость. В VIII в. правительство основало в Кантоне должность уполномоченного по торговым флотам, в обязанности которого входило обеспечение купли и продажи иностранных товаров. Впрочем, эта мера приносила намного больше дохода государству, чем иностранным торговцам, которые иногда были вынуждены отдавать до трети своего груза, на который налагался арест сотрудниками китайской таможни. Иногда «сделки с Небом» были возможны, но никто и никогда не мог быть стопроцентно застрахован от подобных проблем.

Более того, можно вспомнить о том, что закон строго следил за тем, чтобы контакты с внешним миром оставались только торговыми или официальными. Так, например, иностранец, женившийся на китаянке, никогда не мог покинуть Китай вместе со своей женой. Возможно, что именно с правления династии Тан, особенно после восстания Ань Лушаня, помимо провинциальных особенностей, которые носили больше сентиментальный, чем политический характер, в Китае повсюду начала проявляться глубокая преданность своей родине. Это кажется менее очевидным, если смотреть на образованные слои страны, ведь только эти люди умели писать, но зато сильно проявлялось в пограничных регионах, где китайцы и варвары часто перемешивались против своей воли.

Юань Чжэнь (779—831), близкий друг Бо Цзюйи, описывал драму китайских жителей Дуньхуаня, который оказался захвачен тибетцами: «Вот уже около шестидесяти лет, как они лишены каких бы то ни было новостей, а заключенные когда-то договоры действительны только потому, что [тибетцы] становятся более кровожадными. Глаза этих людей смотрят сквозь солнце, которое встает на востоке, чтобы увидеть тучи [страны] Яо. Утром Дня Года они расчесывают своих лошадей на ханьский манер [единственный день в году, когда захватчики разрешают это]. Тот, кто мысленно верен Китаю, — это старики или больные или тот, чьи кости уже в земле. Они учат своих детей и внуков языку своей бывшей родины, рассказывают им о городах и крепостях, описывая их блеск [в прошлые времена]».

Верный Китаю Дуньхуань восстал против тибетцев в 848 г. и вновь вошел в состав империи в 851 г. Оазис, в котором многочисленные солдаты, пришедшие из Центрального Китая, продолжили свой род, блистал, как островок цивилизации Хань в варварских землях, чудесный цветок политики военных колоний, затерянный на длинных караванных путях. Именно он стал свидетелем зарождения в эпоху Тан подлинного национального китайского чувства, появившегося, возможно, от избытка экзотики.