Михаил Плотников - Беловежская застава

• Название: Беловежская застава
• Автор: Михаил Плотников
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1965

Плотников Михаил Васильевич родился в 1917 году в семье крестьянина. После окончания педагогического техникума работал учителем, потом перешел на комсомольскую работу.

В 1938 году был призван в армию. Служил в пограничных войсках солдатом, заместителем политрука, был секретарем бюро ВЛКСМ погранотряда, редактором окружной газеты.

После окончания Московского полиграфического института подполковник запаса М. Плотников работает в армейской печати. Его стихи, очерки, рассказы печатались в журналах «Советский воин», «Пограничник» и в коллективных сборниках. В 1962 году в издательства «Беларусь» вышли отдельной книжкой стихи «Пограничные тропы»

«Беловежская застава» — первая прозаическая книжка М. Плотникова.

---

Сержант внимательно посмотрел на меня:

— А вы, Горин, — голова!

Через две недели из Москвы пришел ответ. «Имена героев неизвестны». Значит, надо искать здесь.

А служба шла своим чередом. Я уже не один раз был на охране границы. Однажды мы несли службу с рядовым Порониным и вели наблюдение за вспаханной полосой. Просека утопала в дымке. Листья по-прежнему кружились в воздухе и ложились на полосу: осиновые — медными пятаками, березовые — рыжими волнушками, кленовые — горящими звездами, рябиновые — золотистой лесенкой. Я глядел и от души радовался листопаду. Хоть садись и пиши стихи!

На повороте Поронин подозвал меня.

— А ну, рядовой Горин, решай задачу... Следы видишь? Определи, чьи они, какой давности, направление и все прочее...

Следы сначала шли вдоль контрольно-следовой полосы, затем свернули резко налево и исчезли...

— Это пробежала белка, — сказал я и, не мигая, посмотрел на Поронина.

Он лукаво прищурился, спросил:

— А точнее?

— А точнее — ворона...

— Сам ты ворона, дурья голова. Никто тут не был, я вчера палкой наследил для проверки бдительности вот таких, как ты. Пусть, думаю, учатся... — И Поронин расхохотался, а у меня испортилось настроение.

Возле заставы меня встретил Ваня Гринчук. Он подбежал с письмом в руке и потребовал, чтобы я танцевал, но я наотрез отказался.

— Э, брат, ты вроде скис? — он заглянул мне в глаза, держа руки за спиной, но тут же протянул правую: — На уж, ладно...

Я взял письмо, и у меня сразу же отлегло от сердца. Письмо матери было сейчас для меня истинным спасением.

II

Сегодня после обеда сержант Викулов подозвал меня и сказал, что мы с ним идем на хутор к леснику Божко. Уверяли, что он был свидетелем знаменитого боя в Беловежской пуще и, быть может, сберег в памяти что-то важное о безвестных героях-пограничниках. До домика лесника хода было часа два, не меньше. Дорога вилась между деревьями. Я запрокидываю голову и вижу, как медленно качаются дремучие старые ели. Где-то наверху мелькнуло рыжее пламя. Это метнулась белка.

— Товарищ сержант, смотрите, белка!

— Экая невидаль, — сказал он на ходу. — Тут есть поинтересней экспонаты. Слыхали, наверно, про зубров? Они в нашей Беловежской пуще живут. Или кабаны, например.

Домик стоял на опушке. Мы услышали удары топора. В маленьком сарайчике на березовом чурбане сидел человек в старом кожушке и в треухе набекрень, постукивал топором по небольшому колышку, заостряя его с конца. Когда увидел нас, встал.

— Доброго здоровьичка, служивые, — сказал он, улыбнувшись, и протянул руку. Сначала поздоровался с сержантом, затем подошел ко мне.

Я смотрел на этого человека и едва сдерживал волнение: вот сейчас, сию же минуту он расскажет нам о героях заставы сорок первого года.

— По делу мы к вам, Сергей Петрович, — сказал сержант Викулов.

— А ко мне без дела никто не ходит. На той неделе сам районный партейный секретарь пожаловал. Ты, говорит, дедушка, партизанил? Партизанил, отвечаю. Так вот напиши, говорит, как и где воевал... В газету-де поместим. Три дня писали с внучкой... Да вы садитесь вот на бревнышко, рассказывайте, какое важное дело привело вас, — и он первым уселся на бревно. Мы угостили лесника сигаретой. Он повертел ее в руках, потом положил в карман.

— Не привык я к этой штуковине, — уж лучше свою родную задымлю.

Дедушка достал потертый кисет и завернул самокрутку. Разговор начал сержант. Сергей Петрович внимательно его выслушал и повел свой рассказ.

— Помню, хорошо помню сорок первый год. Только вот, право, не знаю, с чего начать. В голове все смешалось. — Он разгладил бороду, потер свои натруженные руки. — Перво-наперво, значит, выстрелы услыхал. Ну, думаю, мало ли кто в лесу стреляет. А пальба не утихала. Понял: происходит что-то неладное. Побежал я в деревню. А там уже мотоциклисты, в касках, с ружьями. Чужие... Сердце так и екнуло — война!

Через три дня явились непрошеные гости и ко мне. Обшарили все, провиант забрали. Слышу, говорят по-своему, а я малость кумекал по-ихнему еще с той войны. Про двух наших солдат рассказывают, называют их фанатиками. Генерал немецкий приказал русских солдат за храбрость в бою похоронить с почестями... И когда я ночью подался на перекресток, глазам своим не поверил: на могилах березовые кресты стояли.

— А как звали солдат этих, вы не помните? — спросил я лесника.

— Звали как? Чего не знаю, того не знаю. Но вы не отчаивайтесь. Может, Михайло Потапыч знает, лесник соседнего участка?

— А пулемет, который сейчас у памятника стоит, настоящий? Из него в сорок первом стреляли пограничники? — спросил я.

— Он самый, я точно знаю.

На крыльце появилась девушка. Я заметил, как внимательно посмотрел на девушку сержант и почему-то смутился.

— Это моя внучка, — с любовью глядя на нее, пояснил лесник.

— Значит, нам в Люпиху надо идти, Сергей Петрович? — спрашивает сержант, а сам глядит на девушку.

— Непременно до Михаила Потапыча, — посоветовал лесник.

«До Люпихи так до Люпихи, — подумал я, — лишь бы разгадать эту трудную загадку». Мы поблагодарили лесника за все то, что он нам рассказал, и распрощались.

На заставу вернулись еще засветло. Но вечерние сумерки синей дымкой уже опускались на землю. Чубатый клен, который стоял у ворот заставы, тонул в синеве, и его багряные листья отливали медью.

После ужина, как всегда, был боевой расчет. Капитан Волгин довел обстановку: на участке заставы должны появиться два неизвестных, которые будут стремиться перейти границу в Беловежской пуще. Он призвал всех пограничников проявлять высокую бдительность, быть начеку. Потом скомандовал «Смирно!» и зачитал приказ на охрану границы. Я с нетерпением ждал, когда капитан назовет мою фамилию. Сердце стучало как-то тревожно и торжественно. И вот я услышал: иду ночью в наряд с инструктором розыскной собаки сержантом Мочаловым.

III

В два часа ночи меня разбудили. Я быстро оделся и вышел в дежурную комнату. Там стоял хмурый на вид сержант Мочалов. У него белые-белые брови, да такие ершистые, как два пшеничных колоска. А глаза голубые-голубые. Он повернулся ко мне, спросил:

— Готовы?

— Так точно, товарищ сержант, — ответил я.

Он оглядел меня и сказал:

— Ладно, пошли. Только вот ремень у вас висит, подтянуть его надо, да и вообще подтянуться... Идете на границу, а не на прогулку. Поняли?

Я поспешно поправил ремень, будь он неладен! Вчера старшина журил за это, сегодня сержант.

Капитан Волгин еще не ложился спать. Когда мы вошли, он встал, выслушал доклад Мочалова, подошел ко мне, спросил, как здоровье, как дела с поисками героев, осмотрел оружие. Потом подошел к карте нашего участка и отдал приказ на охрану границы.

Сержант повторил:

— Есть выступить на охрану границы Союза Советских Социалистических Республик...

И так четко, без единой запинки повторил все то, что приказывал капитан, что я искренне удивился: как он мог запомнить все подробности?

На улице было по-осеннему темно. Сержант держал на поводке Дину. Я шел за ним. Старался быть к нему как можно ближе, чтобы не сбиться с тропы, а он, как мне казалось, уходил от меня. Я торопился, ноги срывались с тропы, скользили, я спотыкался, падал.

Когда очутились в лесу, тьма стала еще гуще, будто вакса. Сержант Мочалов поминутно освещал полосу фонарем. Тонкий лучик резал темноту, застывал на месте, а затем подпрыгивал и бежал по пашне. Исчезал так же быстро, как и появлялся.

Возле ручья, через который перекинут мостик, мы остановились. Постояли минуты две, послушали. Было удивительно много ночных шорохов. Чуткое ухо улавливало то мгновенный писк, то протяжный скрежет, то далекое уханье, то звонкий перестук.

Я поднялся на мостик, поскользнулся и рухнул вниз. В бочажке было неглубоко, и вода чуть-чуть попала за голенища. Я никак не мог выбраться. Не было опоры. Сержант посветил фонарем и молча протянул мне руку.

Мне было как-то не по себе: уж лучше бы он меня распек.

Над нами плыла густая серебряная река звездочек. И тут впереди меня тьму полоснул тонкий лучик фонаря. Я мигом взглянул на полосу.

— Рядовой Горин, почему не докладываете?

— О чем, товарищ сержант?

— Это я вас должен спросить... О следах, конечно.

Он еще раз включил фонарь, и я вдруг увидел, что вдоль пашни идут глубокие следы.

Дина почему-то сразу же, как только принюхалась к следам, отошла в сторону. Я наклонился и стал рассматривать их.

— Кажется, кабаньи.

— Точно, но ведь и за ними нужен глаз.

Сержант пошел на стык, а я остался один. На дозорной тропе послышались шаги. Я залег. Из тьмы прямо на меня шел человек. Я узнал капитана Волгина.