Александр Архиповец - Танцующая в пламени.

• Название: Танцующая в пламени.
• Автор: Александр Архиповец
• Жанр: Книги

---

*Часть І.*

*Дочь Саламандры*

Все ночи двойного полнолуния прекрасны и неповторимы. Каждая несет в себе особый, дивный аромат, свою магию. В году их всего четыре: зимняя, весенняя, летняя и осенняя. Они как бы венчают пик поры, обостряют до предела чувства и желания. Может поэтому, и воспринимаются, словно божественное откровение.

Зимой, в разгар морозов, когда небо столь высоко, что свет далеких звезд с трудом пробивается сквозь дымку, а Тая и Гея укутаны призрачным покрывалом, в душе поселяются первозданные тоска и тревога. Лунные тени слабы и едва уловимы на белом снегу. Порой, кажется, что это души усопших, покинув потусторонний мир, явились к живым, и, вспоминая о минувшей жизни, ищут себе пристанище. В такие ночи свершают брачный обряд ворки, чья любовь еще страшнее злобного нрава. Не многие могут похвалиться, что видели их свадебный танец.

Этой ночью сияет лишь надежно скрытое от людских глаз за перевалом Смерти - урочище Саламандр. Привычный зелено-желтый сумрак сменяется ярким ядовито-оранжевым свечением, сквозь которое то и дело проносятся синие, красные, а порой и слепяще-белые искры.

И безмолвие - абсолютное полное - ни хлопанья крыльев, ни рыка зверя. Даже владыки этих мест ворки и те не видны. Находят себе иное брачное ложе.

Весеннее полнолуние - праздник возрождения природы. Зима уже безвозвратно ушла, холода позабыты. Облик лун чист и лучезарен, светел и весел. Благоухающий ароматом многоцветья воздух звенит трелями певуний, пьянит и сводит с ума. Благодатная пора поэтов и влюбленных, нежных признаний и страстных восторгов.

Осеннее двойное полнолуние еще хранит остатки летнего тепла, щедрости природы. Поражает воображение близким, заполненным мириадами ярких звезд, небом. Кажется, что к ним этой ночью можно дотянуться рукой. Воздух насыщен запахом сухих трав и зрелых плодов.

Особым, больше похожим на плач, прощальным пеньем птиц, собирающихся в стаи и готовящихся покинуть родные места, улететь в теплые края за далекое Мильское море. И вот, уже явившийся незваным, как сборщик податей, колючий Норлинг несет вслед за ними быстро желтеющие листья.

Но летнее двойное полнолуние не сравнимо ни с чем. Ночь демонов, ночь волшебства. Дивная пора, когда воздух наполнен серебряным звоном, а Тая и Гея так велики и ярки, что становятся незаметны даже привычные пятна. Двойные лунные тени: одна - длиннее, другая - короче, удивительно плотные, напоминающие мифических существ, живут по своим неведомым законам. Расцветают гортензии Ведьм, сводя с ума сладким колдовским ароматом, распускаются столь любимые Трехглавым бархатные черные розы, наполняются кроваво-яркими красками бутоны

Драконьих Чаш…

Перечеркнув небо, светящееся плотью Небесный Дракон проложил нерукотворный мост от Геи к Тае. По нему, наверное, идут Небесные

Скитальцы, то и дело, роняя вниз звездную пыль, превращающуюся в огненный дождь. Хвала богам, что капли не долетают до земли.

Необычайно сильный ночной аромат роз кружит голову, будоражит кровь. Каждый удар сердца отдается в висках.

Звенящий серебром колокольчиков лунный свет делает сумрачный парк неузнаваемым, населяет призрачными чудовищами, тревожит воображение шорохами, жалобными вздохами. Едва слышимый ветерок ласкает листву, шевелит лепестки роз. Где-то поблизости запел соловей, выводят замысловатые трели, не желающие уступать ему, сверчки.

По мраморной дорожке, ведущей к часовне Перуна, тихо ступая, едва сдерживая взволнованное дыхание, похожая на мифическую ночную Фею

Эльфов, идет Софья. Единственная дочь и наследница герцога Фергюста, величаемая в народе Розой Торинии.

Рядом с ней статный худощавый юноша. Глаза его сияют от восторга и любви, а к груди он судорожно прижимает драгоценную ношу: завернутые в чистое сукно две серебряные чаши с изображением танцующих саламандр, подсвечник и тяжелую, оправленную в неведомый металл древнюю книгу. Он вне себя от счастья. Еще бы! Ему, сыну купца, пусть даже главы гильдии, Леону Юргису, выпала невиданная честь! И все благодаря сестре Янине, помогавшей доверенной служанке принцессы - Жане. Она ввела его в замкнутый мирок Софьи. Упросила самого графа Мартина Макрели назначить пажом, разрешить сопровождать на прогулках. Дневных прогулках! А тут, довольно-таки не близко и без охраны! Узнай только он, что позволил себе слуга этой ночью…

Не сносить головы! И пусть он даже не прикоснется к Софье… - об этом не может быть и речи! Все равно готов заплатить за мимолетное счастье самую дорогую цену.

Каждый ее шаг: колыхание шелков, шевеление скрепленных золотой заколкой каштановых кудрей - отдается в душе томленьем и сладкой болью. И не важно, что никогда не будет обладать ею…

Быть рядом - вот наивысшее блаженство.

Ночную песнь нарушили тяжелые шаги парковой стражи. Пришлось укрыться в темноте боковой аллеи за кустом. Сюда не доставал ни свет лун, ни зажженных фонарей. Леон невольно касался девушки плечом, слышал аромат ее дыхания. Шаги стихли. Софья привстала, желая выглянуть, подняла руку, и, тихонечко ойкнула. Невидимый шип черной розы уколол палец до крови. Девушка слизнула соленую капельку, но на ее месте мигом появилась другая. Быстро не остановить. Роза-то черная!

Охранявший часовню Перуна стражник мирно дремал. Вино, переданное

Яниной, дошло до адресата. Тяжелая дверь беззвучно отошла в сторону и так же безмолвно встала на прежнее место.

И вот они в святилище, столь любимом Фергюстом, волей Лавры поднятом из руин. Привычный сумрак нынешней ночью отступил. Поэтому нужды в слабо мерцающих масляных светильниках не было. Свет лун, падающий на алтарь сквозь хрустальний фонарь потолка с двух сторон, слился воедино на изображении Перуна и замершей у его ног, отлитой из червонного золота, саламандры. Диадема на голове бога светилась, драгоценные камни сияли, притягивали взор. Особо выделялся огромный изумруд. Он даже изменил свой цвет - стал светло-зеленым, бездонно глубоким, с золотистыми и красными искорками внутри.

Глаза Перуна, как никогда прежде, казались живыми, и неодобрительно взирали на поздних и незваных визитеров. Казалось насмешливо рассматривая, испуганно замерших у входа, девушку в голубых шелках, и юношу, в темно-зеленом с серебряными пуговицами камзоле.

Первой пришла в себя Софья, упрямо тряхнув каштановыми кудрями, подошла к алтарю. Повернувшись к Леону нетерпеливо, призывно махнув рукой, она решительно завладела свертком. Раскрыв книгу на заложенной странице, стала пристально вглядываться в рисунок. Затем, поставила Чаши напротив равнодушно наблюдавшей за ней саламандры.

Вновь посмотрела на гравюру, немного их повернула. Вставила свечу в

Драконий подсвечник, зажгла от светильника, разместила в указанном месте. В одну из Чаш положила оставленный Лаврой амулет с зеленым камнем и замерла в ожидании. Заинтригованный происходящим, Леон стоял чуть поодаль, у стены, и неотрывно смотрел на свою богиню.

Ждали минуту, другую… Ничего не происходило… Так бы ничем

"колдовство" Софьи и завершилось, если бы она, желая еще чуть-чуть поправить Чашу, не уронила в нее каплю крови из уколотого черной розой пальца и не испачкала Драконий подсвечник. Кровь в Чаше внезапно вскипела, превратилась в маленькое белое облачко. Рубиновый глаз Дракона Забвения удивленно мигнул, наблюдая, как оно стало неспешно подниматься вверх. Открылась зубастая пасть, показался раздвоенный язык, ловко слизнувший остатки крови с ожившей, сверкнувшей обсидиановыми чешуйками, шеи. Пламя свечи многократно выросло, взметнулось к своду, разорвало привычный мир. Реальность дала трещину, сместилась, соприкоснулась и слилась с иным измерением. Алтарь, ступени, испуганно застывшую Софью окутала полупрозрачная дымка. Леон бросился к ней, но натолкнувшись на невидимую преграду, отлетел назад, упал на пол, сильно ударившись головой. Свет померк в его очах.

Мир вокруг Софьи разительно менялся. Дракончик, обретя истинную плоть, оставив подсвечник перелетел на верхнюю ступеньку, поближе к

Саламандре. Та, недовольно отмахнувшись хвостом, пристально уставилась на находящуюся в полуобморочном состоянии девушку.

Дракончик, недовольно щелкнув зубами, перелетел на щит. И без того поражающая иллюзорностью изображения мозаика алтаря, преображалась.

Повеяло свежестью, теплый ветерок, несущий запах роз, нежно прикоснулся к каштановым кудрям, осушил проступившие на лице росинки пота. На ступеньки пала двойная тень Перуна, отброшенная сияющими за его спиной полными Таей и Геей. От алой розы, которую бог держал в руке, оторвался лепесток и, кружась, опустился к ногам Софьи. В зеркале щита отразилась саламандра. Золото ее чешуи стало наливаться огнем, словно впитывая его из гаснувшей свечи, но глаза по-прежнему оставались черными, отражали бесконечный мрак бездны. Они завораживали, манили, противиться их зову было невозможно… И Софья кинулась, словно в омут, как одурманенный шшель в гибельные объятия любимицы Трехглавого, черной бархатной розы. За темнотой ее ждало пламя. Невыносимо жаркое, но в то же время, восхитительно ласковое и родное. Вмиг сгорели шелка, расплавилась золотая заколка. Обретя свободу, кудри рассыпались по плечам, закрывая грудь, и тоже превратились в огонь. Теперь она было его частью. Сознание взметнулось фейерверком искр, сверкнуло дугой молнии, поджигая тысячелетний дуб, плясало дикий танец, пожирая деревянные стены крепости, нещадно жгло младенца в колыбели, грело холодной осенней ночью путников у костра, освещало путь в ночи.