Марина Бутовская - О дохлой кошке и живых котятах

• Название: О дохлой кошке и живых котятах
• Автор: Марина Бутовская
• Жанр: Детская образовательная литература
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-699-26756-9

Все люди рождаются и умирают – и у каждого народа с рождением и смертью связаны удивительные обычаи и обряды. Что такое инициация? Что такое «мужские» и «женские» дома? Почему к рождению мальчика или девочки относятся по-разному? Как у разных народов хоронят умерших? Об этом и о многом другом вы узнаете из книги Марины Бутовской – истории о дружбе русской и папуасской девочек и о том, чему они научились, всего лишь ухаживая за осиротевшими котятами.

---

Вульф и Марика давно работали в этой деревне, местные жители любили их, так как немецкие ученые не раз лечили местных от разных болезней, спасая от верной смерти. Вождь даже считал Вульфа названным сыном. Так девочка из племени айпо стала дочерью двух европейцев.

Девочка получила имя на местном наречии, означающее «нежданно спасенная». По возвращении в Германию родители оформили удочерение по немецким законам, и в официальной метрике у девочки была написано «Михаэла фон Деннен».

С тех пор она жила у приемных родителей, но каждое лето вместе с ними проводила несколько месяцев в Новой Гвинее. Она не только владела языком своих соплеменников, но хорошо знала традиции айпо и соблюдала все требования, предписываемые женщинам айпо.

С одной стороны, эта Михи была самая обыкновенная немецкая девочка, которая ходила, как все, в школу, смотрела телевизор и каждые полчаса звонила по мобильному телефону маме, чтобы спросить какую-нибудь глупость. С другой стороны, у нее было два родных языка – немецкий и айпо, и всякий раз, приезжая в родную деревню и встречаясь с родственниками, она становилась папуаской.

«Ах, как будет здорово с ней поближе познакомиться! – радовалась Аля. – Я ничего не знаю про жизнь папуасов, а это должно быть так интересно! А может, мы подружимся, и меня когда-нибудь возьмут в Новую Гвинею!»

Взрослые расцеловались, девочек познакомили. Они сразу нашли общий язык – им оказался английский. Обе ходили в английские школы, и хотя Михи говорила по-английски гораздо лучше, чем Аля, они прекрасно друг друга понимали.

Пока родители Михи устраивались, девочки пошли на реку. В бухточке на отмели плавали стайки серебристых мальков, Михи с необыкновенной ловкостью вытаскивала их из воды и снова бросала в реку. У Али так не получалось. Потом они искупались и пошли в соседнюю деревню, где Михи с большим любопытством рассматривала избы. Ее удивляли и толстые бревна, из которых сложены избы, и срубы колодцев, и даже маленькие огороды позади изб. Заметив баньку без окон возле одной избы, Михи спросила:

– А это, наверное, женский дом?

Аля засмеялась:

– Разве бывают женские и мужские дома? У нас все люди живут вместе – мужчины, женщины и дети. А мужские и женские бывают только уборные.

– В Германии тоже. А вот на Новой Гвинее есть отдельные женские и мужские дома.

Мужские и женские дома

Помимо семейных хижин, в новогвинейской деревне существуют мужские и женские дома, куда лицам противоположного пола вход запрещен. В женских домах папуаски уединяются на период месячных: считается, что общаться с ними в этот период мужчинам опасно. По традиционным представлениям, женщина, у которой месячные, не может готовить пищу, ухаживать за домашними животными, работать в огороде. Несколько «опасных» дней женщины отдыхают с подругами, рассказывают друг другу истории, смеются и шутят. Не забывают, правда, и о работе: плетут циновки, сетки и коврики. В женский дом удаляются также беременные, когда подходит время родов. Ни один мужчина не имеет права переступать порог женского дома под страхом жесточайшего наказания.

Мужчины могут уединиться и пообщаться в сугубо мужской компании в специально построенных мужских домах. Зачастую неженатые мужчины живут там постоянно, а женатые приходят скоротать вечер, обсудить вопросы о войне и мире с соседями. Поскольку в некоторых папуасских племенах принято брать жен из другой деревни, а иногда просто красть, мужчины-папуасы часто относятся к женам с недоверием, не забывая, что те из другого племени.

Кроме таких «женских» и «мужских» домов у некоторых племен даже есть особые тайные «мужские» и «женские» языки. Их открывают только посвященным, и передаются они лишь от женщины к женщине или от мужчины к мужчине.

– И ты была в такой хижине? – спросила Аля.

– Конечно! – сказала Михи. – Когда моя двоюродная сестра рожала, меня туда пустили, и я все-все видела!

– Значит, женская хижина вроде больницы? – уточнила Аля.

– Нет, скорее вроде клуба. Мне там очень нравится.

– А тебя пускают? – спросила Аля.

– Ну, конечно, у меня ведь уже бывают месячные. Вообще-то маленьким девочкам туда тоже можно. А вот мальчикам нельзя. Да они и сами ни за что не пойдут.

– А если больной женщине нужен врач? – поинтересовалась Аля.

– Ну, какие там врачи! – улыбнулась Михи. – Там знахари. Знахарю туда можно, в виде исключения, если женщина серьезно больна и нужна его помощь.

– А во время родов?

– Обычно наши женщины рожают сами, а их матери и сестры помогают. Прошлым летом, когда мы были в Новой Гвинее, рожала моя двоюродная сестра, и никакого знахаря не понадобилось.

Аля сбавила шаг и внимательно посмотрела Михи в глаза.

– Ты хочешь сказать, что ты была при родах?

– Конечно. Я даже помогала, – с гордостью ответила Михи.

Родинный обряд

В те времена, когда не было больниц и родильных домов, у каждого народа существовали правила, которым следовали женщины при родах. Так, в старину на Руси существовал «родинный обряд». В русской деревне роженице, как правило, помогали повивальная бабка, мать или свекровь. Роды были таинством, поэтому было принято скрывать их наступление от посторонних, особенно от молодых девушек. Если те ненароком узнавали об этом событии, они должны были немедленно расплести косы – считалось, что роды пройдут быстрее и легче. В доме развязывали все узлы и веревки, раскрывали все, что заперто, – двери, сундуки, отодвигали печную заслонку. В христианские времена в тяжелых случаях даже просили священника открыть царские врата в храме. Все это должно было помочь новорожденному найти дорогу в мир.

Рожали русские крестьянки преимущественно в бане, хлеву, чулане – словом, вне самого дома. Роды представлялись своеобразным путешествием женщины за ребеночком. Возможно, по этой самой причине, в помещении, где проходили роды, разбрасывали предметы утвари, а роженица должна была все время перемещаться с места на место, через них переступая.

В некоторых местах – например, в Пензенской губернии – ребенка сразу прикладывали к груди. В других областях считали, что первой едой новорожденного должен быть хлеб – его разжевывали и засовывали ребенку в рот. Считалось, что если сразу начать ребенка кормить молоком, у него будут плохие зубы.

В колыбель ребенок также попадал не сразу, а лишь в день крещения – иногда это происходило на сороковой день. А до этого ребенка укладывали в обычное корыто, где стирали белье.

Делали это, чтобы обмануть злые силы, которые могут подменить ребенка в колыбели, подсунув вместо человеческого младенца своего. Чтобы женщина успешно справилась с нападением нечистой силы, у печи ставили ухват для обороны.

У русских, как и у многих других народов, отношение к родам и роженице было двойственным: с одной стороны, роженица несла на себе печать святости, с другой – считалась «нечистой» и опасной для окружающих.

У большинства народов принято обмывать новорожденного ребенка водой. Но не у всех. У готтентотов, коренных обитателей Южной Африки новорожденного ребенка немедленно обмазывают свежим коровьим навозом и натирают жиром. Свежий навоз используется как средство дезинфекции у многих народов – особенно у кочевых скотоводческих племен.

У монголов ребенка тоже обмазывали навозом, а роженицу и малыша укладывали на подстилку из мелкотолченого навоза – на ней было и сухо и тепло.

– Дело было так, – продолжала Михи. – Когда моя сестра почувствовала первые схватки, она быстро собралась и отправилась в женский дом. Моя бабушка тоже туда побежала и взяла меня с собой. Женская хижина небольшая, там набилось довольно много женщин, и все было приготовлено: в углу лежала куча хвороста, и тетушка разводила огонь. Сестра моя то садилась на корточки, то ходила по хижине. Мать и бабушка ее все время поглаживали, подбадривали, старались развлечь разговорами. Мне тоже разрешили ей помочь – я вытирала у нее со лба пот, там для этого специально листья приготовили. Я и представить себе не могла, что рожать так трудно. Это самая настоящая работа! Потом схватки стали чаще, и тетя распорядилась, чтобы я обмахивала роженицу большим пальмовым листом. Сестра моя то опускалась на четвереньки, то вновь приседала на корточках – то скрючивалась, то выпрямлялась, и тогда тетя поддерживала ее сзади и давала советы, как лучше дышать и двигаться. Иногда сестра вставала, немного ходила по хижине или стояла, повиснув руками на палке – там специальная палка подвешена к потолку на двух веревках. Тетя и бабушка массировали сестре живот, бока и поясницу.

Все это продолжалось очень долго, но я не уходила, потому что было страшно интересно. Новорожденный появился на свет ближе к утру. Сестра моя в этот момент сидела, расставив ноги, и головка ребенка мягко скользнула на листья, устилавшие пол хижины. Сестра слегка придерживала тельце. Через минуту он уже появился целиком.