Питер Мейл - Собачья жизнь

• Название: Собачья жизнь
• Автор: Питер Мейл
• Жанр: Современная проза
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-367-01092-3

Автор этих заметок пес Бой — чистой воды параноик, страдающий манией величия в сочетании с острой манией преследования, что проявляется только в тактически выгодные моменты его жизни.

Как писатель он представляет собой нечто среднее между Прустом и осликом Иа-Иа, склонен к клевете и абсолютно поглощен самим собой. Цитаты из великих мудрецов перемежаются в его дневнике с чисто собачьими темами, а ссылки на Вольтера и Макиавелли соседствуют с практическими советами о том, как под обеденным столом уберечь свой хвост и лапы от неуклюжих человеческих конечностей.

Эта полная юмора книга проиллюстрирована замечательными рисунками Эдварда Корена.

---

Питер Мейл Собачья жизнь

Посвящается Жан-Клоду Ажено, Доминик Руазар и Джонатану Турецки — трем истинным принцам среди ветеринаров

От автора

В этой книге — всё правда за исключением нескольких страниц. На них я по примеру современных политиков, пишущих мемуары, немного подправил правду там, где она мне не нравилась.

Судьба, слава, Пруст и я

Жизнь, как известно, подчас бывает несправедлива, и это не так уж плохо. Если бы все в ней шло по плану, сидеть бы мне сейчас на цепи у фермерского дома в какой-нибудь глуши, питаться скудными объедками да лаять на ветер. Но, к счастью, у судьбы есть свои любимчики — те, кому с самого рождения предназначено, невзирая на скромное происхождение и жестокую конкуренцию, подняться к вершинам успеха и славы. Примером таких избранников фортуны может служить знаменитая Лесси или та нелепая собачонка, что, неестественно выкрутив шею, всю жизнь слушает старомодный граммофон. Ей, конечно, не позавидуешь, но, с другой стороны, для терьера даже такая карьера — невиданная удача. Чего еще могут ждать от жизни эти вздорные, брехливые коротышки с весьма ограниченным кругозором?

На этих страницах я намерен рассказать читателям о своем жизненном пути — от самого рождения и до нынешнего высокого положения: о времени тяжелой борьбы за существование, о месяцах, проведенных наедине с дикой природой, о долгих скитаниях в поисках дома, об интересных встречах, о судьбоносных решениях и поворотных моментах. Однако в этой главе мне хотелось бы остановиться на двух более значимых вещах: на моем внезапном восхождении к вершинам славы и на решении сделать свои взгляды достоянием общественности.

Все началось, как это часто бывает, с простой случайности. Как-то к нам в надежде на бесплатную выпивку забрел фотограф, притворявшийся, что хочет поснимать лавандовую лужайку. Я не обратил на него особого внимания и, бегло понюхав, удалился. Как ни странно, фотографу хватило силы воли на пару минут выпустить из рук бокал и сделать несколько портретов. Как сейчас помню, я стоял против солнца — contre-jour, как говорят у нас во Франции, — и потому на фотографии получился мой силуэт. Замешкавшись, чтобы оросить герань, я услышал, как гость бормочет что-то о «благородном дикаре».

Тогда я нисколько не задумался об этом мелком происшествии. Просто кто-то более фотогеничен, а кто-то менее. А через несколько недель моя фотография появилась в журнале. Эффектное освещение, усы топорщатся, хвост гордо задран кверху — живое воплощение бесстрашного сторожевого пса. А еще говорят, что камера никогда не врет. Знали бы они…

После этого все и началось. Меня стали домогаться и другие журналы — по крайней мере, те из них, которые понимают, что такое настоящая звезда. К нам повадились газетчики, съемочные группы с телевидения, поклонники, ближние и дальние, и не слишком щепетильные люди, торгующие просроченной собачьей едой, и я для каждого старался найти минутку. А потом стали приходить письма.

Не знаю, случалось ли вам когда-нибудь получать письмо от незнакомца с просьбой рассказать о своих самых интимных привычках. Ко мне они поступали сотнями, и среди них попадались довольно дерзкие. Одно содержало даже предложение безопасного секса с ротвейлершей (не слишком соблазнительная перспектива, памятуя о ее челюстях). Как бы то ни было, скоро мне стало ясно, что мир от меня чего-то ждет: возможно, изложения основ моего мировоззрения или практического руководства для тех, кто хочет добиться успеха. Я задумался.

В последние годы у меня появилась слабость к Марселю Прусту. Правда, я нахожу, что иногда он бывает излишне многословен и чересчур увлекается подробностями, но все-таки надо признать, у нас с ним немало общего. Во-первых, мы оба французы. Оба склонны к рефлексии. Оба страстно любим печенье: он — «Мадлен», а я — обогащенные кальцием хрустящие галеты в форме косточки. И коли уж он, рассуждал я, нашел нужным поделиться с миром своими суждениями о жизни, любви, своей матери, кондитерских изделиях и поисках счастья, то почему бы и мне не сделать того же? Вот только матери я почти не помню, ибо она покинула меня и двенадцать моих сестер и братьев вскоре после нашего рождения. Учитывая численность потомства, я не могу винить ее за этот поступок, хотя моя вера в материнский инстинкт была тогда сильно подорвана. То были тяжелые, голодные и холодные дни, как вы сами скоро убедитесь.

Но я отклонился от темы. Литература манит меня, и, чтобы ею заниматься, следует привести мысли в порядок. В целом, несмотря на горестное начало, мою жизнь можно считать удавшейся. Святой покровитель собак — а это святой Бернар, если кто-то не знает, — был добр ко мне. Тем не менее у меня имеется нешуточный жизненный опыт и ряд вполне сложившихся убеждений. Я не исключаю, что некоторых особо чувствительных читателей могут смутить мои суждения о младенцах, котах, гигиене, пуделях и ветеринарах, упрямо продолжающих измерять температуру давно устаревшим способом. Я не стану извиняться за свою откровенность. Ведь книги — во всяком случае такие, как моя, — пишутся не для того, чтобы утаивать правду.

Невзгоды

На день моего рождения явилось чересчур много гостей, и, заметьте, никого из них я не приглашал. Сначала я их даже не видел — глаза открылись только через несколько дней, — но зато чувствовал, и даже очень. Представьте себе, что вы завтракаете вместе с очень голодной футбольной командой и у вас на всех только один бутерброд, и тогда вы поймете, через что мне пришлось пройти. Свалка, куча-мала, каждый сам за себя, куда ни сунешься — везде локти, и к черту хорошие манеры! В те дни я был юн, наивен и не подозревал, к каким серьезным и даже трагическим последствиям скоро приведут эти регулярные потасовки из-за места у материнского бока.

Нас было тринадцать, а кранов с молоком — всего шесть. В тот год жизнь приготовила для нашей бедной матери два сюрприза: сначала ее за амбаром застал врасплох наш отец, а потом появление на свет потомства, чья численность в два раза превышала количество мест в ее столовой. А это означало, что работать ей придется в две смены. Бедняжка горько жаловалась на постоянное недосыпание, трещины сосков и послеродовую депрессию. Оглядываясь назад, я понимаю, что в этом не было ничего удивительного.

В наши дни модно сокрушаться о горькой участи единственного ребенка. Люди, как это им свойственно, с серьезным видом несут всякую чушь про одиночество, нехватку родственных связей, излишнюю опеку со стороны родителей, скучные и сиротливые трапезы и тому подобное. А по мне, такая жизнь похожа на рай. Истинный рай. И уж во всяком случае страдать от одиночества куда приятнее, чем вступать в схватку с дюжиной вечно голодных соперников каждый раз, когда у тебя появляется настроение перекусить. Такой режим питания выматывает и неблагоприятно сказывается на пищеварении. Большие семьи хороши только для кроликов. Уверен, что Пруст со мной согласился бы.

Наверное, примерно так же рассуждала и моя бедная усталая мать, потому что, едва мы раскрыли глаза и еще неуверенно встали на четыре лапы, она исчезла. Просто испарилась. Я хорошо запомнил это событие. Посреди глухой ночи, еще во сне я перевернулся на другой бок, решив, что пора подкрепиться, а через минуту, проснувшись, обнаружил у себя во рту ухо одного из моих братьев. Должен сказать, его это поразило не меньше, чем меня, и потом еще долго он поглядывал на меня косо. Интересно было бы услышать, что посоветуют в такой ситуации ревнители множественных родственных связей. Скорее всего, они прописали бы нам групповую терапию, пару уроков по технике самоанализа и инъекцию антибиотиков для пострадавшей стороны.

Как вы понимаете, в ту ночь мы больше не спали, а к утру у всех уже громко урчали животы; самые слабые начали хныкать. Будучи оптимистом, я до последней минуты верил, что наша дорогая мама просто соскучилась по взрослой компании и решила прогуляться за сарай, а к завтраку непременно вернется со смущенной улыбкой на лице. Однако ничего подобного не случилось. Время шло, урчание и вой становились все громче, и даже я начал подозревать худшее. Осиротевший, окруженный стаей беспомощных дурачков, я все еще чувствовал во рту вкус братского уха и уже не надеялся, что в ближайшее время туда попадет что-нибудь более питательное. Так состоялось мое первое знакомство с темными сторонами жизни.

Ума не приложу, как нам удалось выжить в последовавшие за этим несколько недель. Властитель здешних мест и его супруга изредка выделяли нам миску жидкого молока и жалкие куски, уже побывавшие в употреблении (до сего дня я не могу без отвращения смотреть на холодную лапшу), но этого было явно недостаточно. Однако судя по тому шуму, что они поднимали вокруг этих несчастных объедков, можно было подумать, что нас кормят парной вырезкой. Каждый день они ругались перед дверью, ведущей в наш сарай, — он в сапогах, она в войлочных шлепанцах. Я не все понимал в этих препирательствах, но то, что я слышал, мне совсем не нравилось. Столько ртов невозможно прокормить, деньги на ветер, так дальше нельзя, надо что-то делать, это все твоя вина, как тебя угораздило выпустить ее из дома в полнолуние — в жизни не слышал столько ругани по поводу трех обглоданных куриных косточек и половины черствого багета. Но выбирать нам не приходилось, и мы довольствовались тем, что получали.