Николай Романецкий - Полдень XXI век 2009 № 03

• Название: Полдень XXI век 2009 № 03
• Автор: Николай Романецкий
• Издательство: Издательство: ВОКРУГ СВЕТА
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-98652-292-0

Содержание

КОЛОНКА ДЕЖУРНОГО ПО НОМЕРУ. Николай Романецкий.

ИСТОРИИ, ОБРАЗЫ, ФАНТАЗИИ

Вячеслав Рыбаков «СТАЖЕРЫ КАК ПРЕДЧУВСТВИЕ». Повесть

Аделаида Фортель «БУРИДАНОВА ЦАРИЦА». Рассказ

Наталья Балыкова «Проникновение». Рассказ

ЛИЧНОСТИ, ИДЕИ, МЫСЛИ

Владимир Цаплин «РАЗУМНОЕ, НО НЕ МЫСЛЯЩЕЕ»

ИНФОРМАТОРИЙ

«Интерпресскон — 2009»

Наши авторы

---

СЦЕНА 17. ИНТ. КЕССОН ПЛАНЕТОЛЕТА «ТАХМАСИБ». ДЕНЬ

Юрковского увели в корабельный лазарет для интенсивной терапии — он сорвал горло, и нельзя было допустить, чтобы такой актер повредился голосом. Юра задержался на пороге кессона. Он так и не мог понять — Бамберга там внизу, под реакторными кольцами исполинского корабля, или «Петушки», и невольно все искал в углу, под цитатой про икоту, оставленную там вчера любимую. Ему хотелось бы, чтобы она его сейчас видела. Может, она бы даже полетела с ним.

Но внизу было безлюдно. Демиург с присными скрылись от греха подальше в глубоких штольнях астероида — мало ли, вдруг автоматчики сгоряча двинут в рейд восстанавливать охрану труда, ну, а в лабиринтах старых выработок, может, не найдут; тахмасибовцы же все давно были на борту.

Иван терпеливо ждал.

— Иван, — тихо сказал Юра, не оборачиваясь. Он чувствовал себя таким легким и свободным, будто вся его скорость стала пространственной; он, маленький человечек из желез, костей и кишок, казалось, летел теперь со скоростью света, и потому впереди открылась в трех измерениях бесконечность, а в четвертом — вечность. — Как хорошо, что я попал к вам в экипаж…

Иван усмехнулся, с симпатией глядя юнцу в вихрастый затылок.

— То ли еще будет.

— А знаете что, Иван…

— Что?

— А давайте эту Бамбергу вообще пожжем фотореактором, — предложил Юра.

Некоторое время было тихо, и Юра испугался. Обернулся к Ивану. Спросил виновато:

— Что? Я слишком?

— Да почему, — задумчиво ответил Иван. — Дельное предложение… Конечно, в нем невооруженным взглядом виден дефицит как буржуазного гуманизма, так и пролетарского интернационализма, но ведь… Но ведь и правда — достали!

У него опять запрыгали, коротко взбухая под кожей, желваки: видать, наболело. Желваки были похожи на бьющихся в тугом полиэтиленовом мешке лягушек. Иван еще поразмыслил, потом решительно откинул коротко лязгнувшую крышку переговорного устройства, сдернул с фиксаторов массивную металлическую трубку интеркома и, несколько раз покрутив жужжащую ручку, сказал громко:

— Барышня? Алло, барышня! Дайте рубку.

— Соединяю, — донесся до Юры тоненький, тоньше комариного писка, ответ телефонистки корабельного коммутатора.

Иван плотнее прижал трубку к уху.

— Алексей Петрович? Жилин беспокоит… Да, мы уже на борту, все в порядке… Я вот что хотел сказать. Мы тут посоветовались с товарищами, и есть мнение…

СЦЕНА 18. ИНТ. РУБКА ПЛАНЕТОЛЕТА «ТАХМАСИБ». ДЕНЬ

Алексей Петрович Быков со щелчком вставил трубку интеркома в стальные держатели. Сутулясь и сопя, долго сидел неподвижно, а потом нажал большим пальцем рифленую клавишу стартера.

Эпилог

Никогда еще на Амальтею не опускался такой изуродованный планетолет. Край отражателя был расколот, и в огромной чаше лежала густая изломанная тень. Двухсотметровая труба фотореактора казалась пятнистой и была словно изъедена коростой.

Но директору «Джей-станции» некогда было считать раны великого корабля. Этим займутся ремонтные бригады. Они разберутся, какие палубы покорежены нежданно-негаданно налетевшими со скоростью метеоритного роя спэйс перлами, сколько склевали петушки и что безвозвратно погублено икотой. Разберутся, найдут оптимальные методы восстановления… Может, и спасут машину. Жаль будет, если не спасут. Но это — потом, потом. Сейчас директор торопился встречать Быкова.

Они пошли навстречу друг другу, и по кабинету прошелестел шепоток, а потом все сразу замолчали. Они пожали друг другу руки и некоторое время стояли молча и неподвижно. Потом Быков отнял руку и сказал:

— Товарищ Кангрен, планетолет «Тахмасиб» с новым фильмом прибыл.

АДЕЛАИДА ФОРТЕЛЬ Буриданова царица Рассказ

Единственное, что выводит меня из себя — проблема выбора. Ненавижу с детства. С того момента, когда мама спросила:

— Доченька, тебе какой турбокомпастер купить: синий или зеленый?

Надо сказать, разницы между ними не было никакой. Только один рисовал синим, а другой зеленым. И ладно бы хоть один желтый был — я взяла бы его и рисовала солнышки. А что можно малевать синим? Даже траву не нарисуешь. А зеленым трава, конечно, будет что надо, но тут уж тебе ни неба, ни солнышка. Я разревелась. Прямо у прилавка, глядя на чертовы турбокомпастеры. А мама не на шутку перепугалась. Но к специалисту меня повела только спустя три года, когда школьная училка выписала соответствующее направление. Туг уж не пойти было просто нельзя.

— Ниночка, тебе какая собачка больше нравится — эта или эта?

Ах, да — меня зовут Нина, если вам это интересно. По счастью, имя выбирать не пришлось, его за меня выбрала мама., Но и она рассказывала, насколько это было не просто: то ли назвать в честь бабушки Оленькой, то ли в честь любимой подруги Машенькой, то ли, как героиню модного романа, Констанцией. Откуда в этом логическом ряду взялась Ниночка, известно только маминому подсознанию, и оно ответов не дает. Что до меня,

так мне довольно и того, что она не выбрала Констанцию. Ну, это так, между делом. А в тот момент я уставилась на переливные голографии, откуда на меня смотрели по-собачьи ласково две шавки: одна лысая и черная, другая лохматая и белая. Я больше любила кошек и попугаев. Но ни тех, ни других мне не дали.

— А как их зовут?

— Интересный вопрос, — неизвестно чему обрадовался дяденька с волосатыми пальцами. — Скажем, они тезки. Оба Шарики.

Собачки стали мне еще противнее, потому что ни та, ни другая на шарик не походили. Черная и лысая смахивала на крашеного крокодила, а лохматая и беленькая — на скальп соседки тети Марины.

— А больше ничего нет? — спросила я с надеждой.

— Нет, только собачки.

Я представила себе, что мне придется не просто выбрать сейчас картинку, а, скажем, она спрыгнет с листа, начнет об меня тереться, лизать мне лицо мокрым языком и вилять хвостиком. А мне придется называть крашеного крокодила идиотским именем Шарик или выгуливать по утрам скальп тети Марины, собирая совочком его какашки. И я разревелась.

— Кажется, с вашей девочкой все понятно, — сказал доктор и начал что-то быстро писать в карточке. — Налицо типичные проявления болезни Гецера.

— Это точно? — спросила маман.

— Для более точного диагноза понадобятся тесты. Зайдите ко мне через полгода.

— А скажите, доктор, — мило улыбнулась породившая меня ехидна. — Какого цвета на вас сегодня носки?

Сейчас я понимаю, что она держалась просто героически — окажись я на ее месте, я бы ревела не хуже, чем от турбокомпастеров. Потому что даже очень малолетний человек с диагнозом Гецера попадал в генетическую выбраковку. Автоматически и навсегда. И ни тебе на работу устроиться, ни в университет поступить. Не говоря уже о таких вещах, как семья и детишки.

— Черные, — волосатые пальцы закрыли тетрадку и отложили ее на край стола.

— Чисто черные или с рисунком?

Дядька озадаченно глянул на матушку и полез под стол проверять. А маман с ловкостью карточного шулера стянула тетрадку и положила на ее место точно такую же из другой стопки. Ни один листок не шелестнул. А когда оказалось, что доктору нужно чуть больше времени, чтобы раскатать штанины обратно, она прихватила еще и тоненькую книжечку. Моя маман тоже генетическая выбраковка — это факт, но мозги у нее всегда были на месте. Поэтому ни одна собака в ее жизни не догадалась, с кем она имеет дело.

Потом мы весело жгли тетрадку в тазике, энергично паковали вещи, слезно прощались с друзьями, распаковывались на новом месте и учились, учились, учились делать выборы по стыренной у доктора книжке.

— Нина, что ты будешь на завтрак: пончики или мюсли?

И я начинала рассуждать логически, как в книжке советовалось: с одной стороны, я обожала пончики, но вчера уже их ела. Значит, для разнообразия надо выбирать мюсли.

— Мам, а больше ничего нет?

— Есть, но надо выбрать.

— Тогда я выбираю третье.

Мама вздыхала и начинала замешивать оладьи: в любом случае условие было соблюдено — выбор сделан. Тогда я еще не задавалась вопросом, как, при сходном отклонении психики, маме удается решить, что на завтрак будут именно оладьи, а не, скажем, омлет или бутерброды с сыром, — она решала за меня, и этого было достаточно. Я проглатывала завтрак, напяливала форму, брала портфель и, уже завязывая ботинки, начинала мучиться:

— Мам, — я знала, что спрашивать не стоит, но все-таки вдруг повезет. — А как ты думаешь, какой маршрут выбрать: первый или второй?

— Сама, Ниночка, сама.

Никогда не везло. Я выходила из дому, шла по изогнутой улочке и останавливалась на развилке. Обе дороги вели к школе, но одна шла в гору и огибала кинотеатр, а другая тянулась через заброшенный виноградник. Меня всегда интересовало, как мама умудрилась выбрать город. Городов на карте, я сама видела, просто уйма, но мы приехали именно в этот: теплый, солнечный, с морем, до которого прямо от нашего дома ходил воздушный трамвай. Море пахло солью, йодом и рыбами. Гораздо лучше, чем школа. И я, застревая на развилке, всякий раз прикидывала, а не махнуть ли в сторону трамвайной остановки. Но этого выбора мне не предлагалось: идти нужно было только в школу. И, к сожалению, пойти по двум дорогам сразу тоже не получалось. Мне нравилась дорога мимо кинотеатра, потому что там каждый день вывешивали новые афиши — движущиеся картинки, на которых то горел синим пламенем корявый звездолет, то целовались плодоножками инопланетные любовники. Конечно, нравилась не так сильно, как море, но, как я уже говорила, моря в комплекте не лежало. Дорога через виноградник была интересна ничуть не меньше: на подсохших листьях всегда висели гроздья улиток с раковинами, похожими на янтарь, а еще, если постараться, в траве можно было поймать здоровенного кузнечика. Я доставала монету и загадывала: решка — направо, орел — налево. При выборе одного из двух нет ничего лучше монеты. Она меня ни разу не подводила.