Александр Ступников - Отражения

• Название: Отражения
• Автор: Александр Ступников
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга интервью, художественных и документальных очерков израильского журналиста.

---

С.: У вас, наверное, вся грудь в орденах?

Х.: Я создавал Шабак и Моссад, плодотворно работал там много лет. Если бы я получал награду за каждую удачную операцию в тех же арабских странах, то их было бы очень много. Но я отказывался. Даже после поимки Эйхмана. У меня на пиджаке нет ни одной награды. Потому что главная награда для меня — это существование моего государства, Израиля.

Донатас Банионис: «Мы ждали, когда высадятся американцы…»

Донатас Банионис — один из любимейших актеров тогда еще советских зрителей. Культовые фильмы «Никто не хотел умирать», «Берегись автомобиля», «Король Лир», «Мертвый сезон», «Солярис»… Всего — около семидесяти киноработ.

Последнее время его не видно в новых ролях. И время великих режиссеров, у которых он снимался — прошло. И Литва — уже не просто самостоятельная, а — в Европе. Да и сердце стало подводить — все-таки родился актер в 1924 году. Не вчера

В его небольшой квартире, в Вильнюсе, хотя обычно Баниониса связывают с театром в небольшом городке Паневежис, каждая деталь в доме говорит о том, что здесь живет мастер.

— Неужели никогда не возникала мысль покинуть Литву? Ну, когда Советы пришли, или немцы, или потом…?

Банионис: — Было такое. Впервые вам расскажу.

В 1944-ом бежали мы, вместе с режиссером Мельтинисом и еще одним человеком, на Запад, от Красной армии, но нам перекрыли дорогу почти у границы с Германией (Восточной Пруссией) и не успели проскочить. Но, может, как повернулась жизнь, и хорошо, что не получилось.

— Не думал, что Банионис пытался бежать от русских. А чего вам-то бояться было?

— Во время немецкой оккупации в Литве не было культурных государственных институтов, ни министерства, ни объединений. А мы работали в Паневежисе как литовский городской театр, ставили пьесы, играли на родном языке. В основном литовскую классику. Русских авторов, понятно, нельзя было. Но немецких авторов тоже не играли. Собственно, я там и начинал как актер. Труппа была, главным образом, из студентов. Вот и получалось, что работал «при немцах».

А мы очень боялись большевизма. Перед самой войной, за неделю, с четырнадцатого по шестнадцатое июня, в течение трех дней, по всей Литве прошли массовые аресты и депортации. И все думали — Господи, пришли бы немцы, спасли бы… Высылали за три часа. Ночью по городу ездили на грузовиках, со списками и забирали людей. Без суда, без объяснений. «У тебя, — говорят, — дядя враг народа». Или что-то подобное.

Это был приказ Сталина и разнарядка. «Выселить десять тысяч». Вот и выселяли. Хватали, чтобы отчитаться. Чтоб самих потом не обвинили в подрывной деятельности. Три ночи в Литве страшное, что творилось… Вот и боялись потом, что НКВД вернутся. Я, собственно, протянул время — можно было и раньше бежать.

Но мы ждали, что у нас американцы высадятся. А, когда поняли, что их не будет, то уже поздно оказалось…

И впервые я выехал в ту же Америку только в семидесятом году. Сложно было выехать. Приглашали не родственники, а одна организация. Так просто не выпускали. То — да, то — нет. Тянули долго. Но потом вмешались сверху, мол, пусть едет. И все равно, меня инструктировали в ЦК партии Литвы: «Ты там лишнего не говори…» Но им уже надо было выпускать. Чтобы показать миру, что в стране якобы нет «железного занавеса».

Поездил я тогда по приглашению по всей Америке: от Лос-Анджелеса до Балтимора и Нью-Йорка, посмотрел и подумал: «Хорошо, что „тогда“ убежать не получилось». «Не мое». Конечно, люди там богаче жили, чем в СССР. Ну что бы я, актер, делал бы в США? Там можно и на заводе работать — хорошо зарабатывать. Конечно, там даже тот, кто заборы красит, получал больше, чем я, уже известный в СССР. Но я-то понимал, что даже сейчас меня пригласили в Америку именно как актера, снявшегося в «Солярисе» Тарковского, у Жалакявичюса. В Голливуде, я посмотрел, хорошо работают. Но что я там буду делать, кому я там нужен?

Хорошо, что не удалось сбежать в сорок четвертом. Какой толк от этих денег, если не занимаешься своим любимым делом. Если ты — никто.

— А как вы относитесь к распаду Советского Союза? Вы ведь любимы…

— Очень хорошо отношусь. А зачем такой Союз нужен был? Это потом, «оттепель» пошла, стало легче. Но все равно — закрытое общество. Тебе там из Москвы звонят и говорят, что показывать. Да еще такие были, кто считал, что, мол, ты тут правду хочешь показывать? А разве партия не выше правды? Нет, я бы не хотел прежней системы. Хотя кто меня спрашивал? Кто нас спрашивал? Я что, хотел, чтобы был сорокой год, когда пришли Советы? Иди позже — когда ворвались немцы в Литву или Сталин хотел? Но это было. Без нас все происходило.

— Но сейчас, после революции, в Литве, возможно, как и в других постсоветских странах, похоже, какое-то затянувшееся время культурного безвременья…

— Конечно. Только почему «после революции?» Это не только у нас. Это везде, такой глобальный процесс. Я много бываю на фестивалях, езжу, но телевизор уже даже не включаю. Я уже знаю, что там будет: или кто-то морду бьет, или взрывает или стреляет. Больше ничего. Даже анонс, мол, что будет интересного — это мордобой, секс, убитые. Не показывают там сегодня Феллини, Бергмана или Тарковского…

— Рейтинг — глас народа. А что остается?

— Ничего, кроме как создавать настоящие произведения — в знак протеста. Работать в знак протеста. Вопреки. Посмотрите — и раньше так было. Все лучшие пьесы — это протест против того, что происходит. В этом смысле ничего не изменилось. Вместо запретов пришел мусор.

— Но раньше было трудно протестовать..

— Так ведь и кричать необязательно. Надо просто заниматься своим делом. Тем, которое знаешь, умеешь и, что очень важно, в которое веришь. Но разве пошел «у них» на поводу Тарковский? Или Желакавичюс? Многие не пошли. Не смотря на то, что мешали, закрывали. А мы делали по-своему, по- другому… Даже когда снимали вместе с немцами «Гойя», нам навязывали образ художника, как о марионетки. А мы делали как считали нужным. У меня есть свой взгляд и свои мысли и по поводу того, что сегодня происходит с культурой. И у нас в Литве.

Но я также знаю, просто кричать бессмысленно, не стоит суетиться. И я рад, оглядываясь, что у меня были такие работы, шесть — семь фильмов, которые оставили след в мировом кино, и у зрителей. Те же «Никто не хотел умирать», «Бегство мистера Мак-Кинли», «Гойя», «Солярис». Это останется и я в них делал то, что мне по душе.

— Но у вас были сильные работы и в советских патриотических культовых фильмах. «Мертвый сезон», например.

— «Мертвый сезон»? А вы знаете, что мы не успели снять и трети этого фильма, как его было, закрыли, меня сняли с роли. Потому что мы правду играли. А «им» она была не нужна. Нужно — как надо. Но помогли наши прототипы из жизни, из советской разведки. Мой прототип выступил, что мы не играем тут какие-то патриотические лозунги, а реальных людей. И он поехал на Запад тогда работать на разведку, хотя и не был уверен, что прав. Но работал честно. И он защищал нас и правду. Вмешался великий Михаил Роом, свое весомое слово сказал разведчик Конон Молодый. И «они» отступили. Директор картины сказал «я умываю руки», раз вы все настаиваете, но, если будут неприятности и обвинят в «антисоветчине», пеняйте на себя. Правда, когда фильм и наши работы оказались успешными, он уже молчал и радовался. Это же был и его успех.

— А кому она нужна была — правда? Она и сегодня никому не нужна…

— Может кому-то и не нужна. Но мне и вам — нужна. Её трудно доказывать — кто-то всегда считает, что она другая. Потому что у каждого своя правда. И навязывать ее можно по-разному. Можно силой, а можно — тем, что показывают сегодня по телевидению.

Другое дело, что молодежь запуталась уже в правдах. И я не вижу вокруг настоящего, что-то сделанного в кино или театре вечного, на уровне. Как я называю — «от Софокла…» И до сегодняшнего дня через Шекспира, Мольера, Чехова. Может где-то подпольно, невидимо для нас и творят люди, делают, но их не видно.

Помню, еще в юности, еще до войны, я впервые увидел в Литве фильм «Веселые ребята». И мне показалось — как хорошо в Советском Союзе жить. Как здорово. И мне казалось — вот она, правда. А как же? Если в кино врут, то в газете бы сразу написали об этом. Разве можно не верить тому, что пишут для всех или всем показывают. Ложь ведь сразу бы разоблачили — такого, мол, нет, это все сказки. И только потом разобрался, с всякими там Лениными-Сталиными, что на самом деле и что такое неправда, но — для всех. Это было, а сегодня — другое…

— Реклама, мишура, покемоны… Уйдет ваше и среднее поколение, со своими ошибками и успехами. Но мне кажется, что складывается реальная ситуация, что и «школа» уйдет, разве нет такой опасности? И где выход?