Александр Ступников - Отражения

• Название: Отражения
• Автор: Александр Ступников
• Жанр: Биографии и Мемуары

Книга интервью, художественных и документальных очерков израильского журналиста.

---

— В большинстве своем этим делом занимались действительно журналисты, — объяснил он. — Но иногда, как в моем случае, «корреспондент» становился прикрытием для разведчика. Я был в системе именно военно-морской разведки СССР. Но должен был работать над поставленными задачами не как нелегал, а под вполне официальной «крышей».

Сначала Косой был направлен, как журналист, по сути уже в фашистскую Венгрию, где, кроме местной контрразведки, вполне свободно действовали и немецкие спецслужбы. Там его и застало 22 июня 1941 года.

— Я и сейчас не понимаю, как мы тогда работали, потому что не очень осторожничали. Для нас главным было выполнение задания Центра, любой ценой. Мы как-то думали о себе лично в последнюю очередь. О том, что вот-вот грядет война стало понятно, когда немцы стали перебрасывать свои войска из Югославии не обратно — в Германию, а к границе с СССР, к узловой станции Чоп. Тогда немецкие поезда были стандартные и отличались от венгерских. И мы, весь наш корпункт, круглосуточно, отслеживали их составы, идущие через Будапешт: сколько, какие войска, какая техника.

О том, что будет война я точно узнал еще за десять дней до ее начала. Мой немецкий коллега из агентства «Вольф», с которым мы подружились, сказал мне тогда при встрече: «Миша, мы видимся сегодня в последний раз. Скоро начнется война». Это была не провокация. Он просто хотел меня предупредить. И не сомневался в их будущей победе: «Один немецкий солдат стоит трех русских,» — пояснил он тогда свою уверенность. «Увидимся через год и посмотрим, чья будет победа» — отшутился Косой.

Из Венгрии через третьи страны он вернулся в Москву и через год был направлен в нейтральную Швецию. Уже непосредственно по линии своей разведки. Но официально — корреспондентом все того же ТАСС.

Первым заданием было установление связи с советским агентом, эстонец по национальности, который был заслан в Швецию еще до войны, легализовался и был «законсервирован» до нужного часа.

— Обычно, — пояснил Михаил, — приехавший на связь диктует место и время встречи, исходя из ситуации и возможностей. Чтобы не засветить нашего человека. Но эстонец повел себя необычно — он сам стал навязывать условия. И мне пришлось поехать в его поселок и далее — в лес, где мы и встретились. Это оказалось неслучайным. Парень отказался работать с нами. Но и не «сдал». Ему самому это было невыгодным. Когда я сообщил о неудачной связи в Центр, оттуда последовала команда «отступить от него.» Но, признаюсь, я опасался, что после этого отзовут меня, а там — кто его знает? Но это тоже была часть работы — риск и с чужими, и со своими.

Одним их первых Косой, по его словам, получил информацию о том, что Германия уже работает над созданием своей атомной бомбы. Ею с советским журналистом сознательно поделился тогдашний мэр Гетеборга, сочувствовавший союзникам. Но без ссылки на источник своей осведомленности. Швеция была нейтральной, но торговала с Германией вовсю. Косой тогда не понял о чем идет речь — что такое работы над расщеплением урана и атомное оружие знали единицы. Он поспешил в Стокгольм и лично доложил об этом разговоре послу СССР в Швеции Александре Коллонтай. Но военный атташе отказался переправлять информацию в Москву.

— У нас — сказал он железное правило — Информацию, которую ты получил не лично, а с чьих то слов, да еще без ссылки — не передавать.

После войны его сразу же направили работать, еще на пять лет, в Данию. — С марта 1940 года, когда я поступил в ТАСС, и начались командировки — вплоть до октября пяти-десятого у меня не было ни дня отпуска, — так кратко охарактеризовал он условия своей двойной работы. Но уехать все-таки пришлось.

— А у вас не появлялось желания остаться на Западе. Некоторые же оставались и остаются?

— Это предатели, — сказал Рахмиэль. — Такое решение непозволительно. Особенно с учетом доверия к тебе и тех вещей, которые другие не знают и не могут знать. Правда, теперь, когда многое о том времени стало известно, я во многом был «лопухом». Но все равно, на предательство бы не пошел.

Вернувшись в СССР, он затем тринадцать лет был «невыездным», хотя и продолжал работать в ТАСС, уже в Москве. А затем — снова Скандинавия. Более сорока лет Косой дружил с датским художником-карикатуристом Ф. Бидструпом[1].

Он увидел его антифашистские работы в подпольной датской газете и сразу после войны, попав в Копенгаген, разыскал художника. Именно благодаря журналисту Бидструп издавался и стал популярен в СССР. Что касается своей «второй» работы, то Михаил-Рахмиэль всегда гордился тем, что его информацию никогда не подвергали сомнению.

— А что надо в этой жизни подвергать сомнению? Он выдохнул и впервые за весь вечер задумался — Власть — любую. И еще любую информацию, поскольку она может быть препарирована и использована так, как это нужно ее изготовителю. А вообще, дело не в сомнении — бояться ничего не надо…

— И даже женщин?

— И их тоже. Просто с женщиной нельзя доводить дело до того, чтобы ей пришлось жаловаться. С ними надо очень полюбовно, по — разумному.

— Как разведчик?

— Да, как разведчик…

«Старая школа» воспитания и общения. Через неделю он позвонил мне на работу и поблагодарил за встречу. И, возможно пошел на нее потому, что знал о тяжелой и уже неизлечимой болезни. 86 лет — уже не шутка.

Вскоре, проскакивая Ашкелон, я случайно узнал, что Рахмиэль Косой, он же Михаил Косов, советский разведчик сороковых годов и многолетний сотрудник ТАСС, а также — специалист по Скандинавии, ушел из жизни. В общем-то, одинокий и не высказанный.

Впрочем, теперь уже нет.

В мире идиотов

Он всю жизнь до пенсии был военным танкистом, настоящий полковник. И еще, он — единственный внук великого писателя Ярослава Гашека. Так и живет в своей трехъярусной квартире, на окраине Праги: с книгами великого деда и его Швейком. Они здесь везде. Целая комната-мансарда выделена под своеобразный музей Швейка.

По опросам, что ассоциируется у чехов с названием их страны, третье место после чешского пива и хоккейной сборной упорно держит Швейк. Бравый солдат, похождения которого Ярослав Гашек надиктовал перед смертью.

Швейк надолго пережил своего автора.

Люди живут в конъюнктурном мире.

Потому и умирают одноразовые. Гашек: конформизм или конькюнктура — несовместимы. Ни при его жизни, ни даже после неё.

Рихард, его внук, говорит с горечью о том, что его дед, уже известный писатель, но бунтарь, в духе начала двадцатого века, был коммунистом и участвовал в русской революции.

А это сегодня не модно.

Зато его рассказы, Швейк и яркая короткая жизнь так и остались — над временем. Хотя, кроме бумаги и друзей-забулдыг они, оба, ничего не имели. Ни Швейк, ни сам Гашек даже на машине не ездили. В небольшой городок Липнице, в глубинке страны, в августе 1921 года они приехали на поезде.

Причем накануне, Гашек просто вышел из дома, чуть ли не в халате, за пивом, встретил знакомого, поговорил и… поехал.

Он остро захотел сбежать от всех и вся. Подальше от унижений, преследований, нищеты и своих женщин, чтобы дописать давно задуманную и уже начатую историю бравого солдата Швейка.

Героя всех времен и народов, живущих в том же идиотизме, что и Швейк. Как и сам Гашек.

Тоже, кстати, не подарок.

Еще до фронта он как-то поселился в одном отеле Праги под именем… Лев Николаевич Тургенев. На вопрос зачем он приехал в Прагу, Гашек указал… «ревизия австрийского генерального штаба.» Политически бдительная обслуга занервничала и сообщила о подозрительном постояльце. Гашека забрали в полицию. И забирали потом постоянно.

Даже свой полк, идущий на фронт, Гашек нашел в военной форме, но в цилиндре. Кроме того, писатель издевательски симулировал ревматизм. Его признали дезертиром, но отложили наказание до конца войны. Империи нужны были солдаты, а не заключенные.

— Когда мой отец родился, в 1912 году, дед начал праздновать это событие. Взял с собой в шинок новорожденного. Потом пошли в другой, в третий. И везде праздновали, пили за здоровье малыша. Только через три дня, уйдя из дома и не вернувшись, Ярослав схватился, что где-то забыл сына.

Ребенка нашел потом тесть и стал, не в первый раз, настаивать на разводе дочери. Моя бабушка, его жена, Ярмила Майерова до этого уже созрела. Они встречались несколько лет, но Гашек сначала был активным анархистом, потом объявил себя буйным атеистом, печатался, смеялся над государством и государственными чиновниками, ночевал, где попало и совсем не хотел остепеняться.

После рождения моего отца, своего сына, он фактически не жил с женой до того, как ушел на фронт Первой мировой войны.

Пропавший потом в войне и в русской революции на пять лет, Гашек, с подачи мамы, стал для подрастающего сына геройски погибшем в бою легионером-белочехом, которые воевали с большевиками на стороне Колчака.