Наталия Слюсарева - Мой отец генерал (сборник)

• Название: Мой отец генерал (сборник)
• Автор: Наталия Слюсарева
• Жанр: Современная проза
• Год: 2012
• ISBN: 978-5-386-04046-8

Книгу прозы замечательной современной русской писательницы Наталии Слюсаревой составили получившая диплом журнала «День и ночь» за лучшую мемуаристику яркая документально-мемуарная повесть «Мой отец генерал», повествующая об отце автора, легендарном летчике, а также другие повести, рассказы и эссе, отмеченные престижной литературной премией – Международной Отметиной имени Давида Бурлюка. Это автобиографическая проза о внутренней жизни личности, своего рода «биография благодарной души», соприкасающейся как с современниками, так и с теми, кто уже оставил свой след в истории России.

Выразительная, динамичная, точная в деталях и смелая в обобщениях, мгновенно узнаваемая проза Наталии Слюсаревой – прекрасный подарок всем истинным ценителям настоящей литературы.

---

Намеченные планом полеты были отменены. Летному составу предоставили отдых до двенадцати часов дня. Мне отдохнуть так и не удалось. Я был вызван на беседу к командующему ВВС Забайкальского военного округа комдиву Изотову. Разговор состоялся по поводу моего рапорта с просьбой командировать меня в республиканскую Испанию.

– Ваше желание поехать в Испанию отпадает, а вот насчет Китая можете подумать!

– А что здесь думать! Я согласен.

– Но все же у вас семья, дети.

– Это вопрос уже давно дома решен.

– Ну, хорошо, – улыбнулся он, – тогда добро. Вы назначаетесь заместителем группы к комбригу Тхору. Будьте готовы в ближайшее время отбыть к месту сбора.

С 1933 года я служил в Забайкалье во второй бригаде командиром тяжелого бомбардировщика ТБ-3. Здесь я считался уже старичком, так как «потел» пятый год. Базировались мы на узком грунтовом аэродроме западнее города Нерчинска, чье население, в основном бывшие каторжане, промышляло старательством. Зимой нерчинцы гуляли свадьбы, а летом возвращались к своим зарубкам, промывая золотой песок в долинах рек и ручьев.

С питанием дело обстояло плоховато. Нас, летчиков, в основном кормили солониной да сушеной треской. Если что и можно было достать из продуктов, то только через Торгсин на бонны. Как правило, по воскресеньям летчики наезжали на государственные прииски, чтобы обменять у старателей деньги на бонны. Свободное от службы время отдавали охоте, рыбалке. Всю добытую дичь обязаны были сдавать в «Охотсоюз», где в обмен получали боеприпасы, ружья. Одну треть добычи имели право оставить себе. Не забуду вкус забайкальского омуля, хариуса и тайменя.

В окрестностях Нерчинска в то время проживало много китайцев, корейцев и даже японцев советского подданства. Занятными были те китайцы, особенно когда торговали. Все продукты они раскладывали по кучкам: две маленькие редиски или одна морковка составляли «кучу». Молоко замораживали, так ледяшкой и продавали.

Не знаю почему, но всех их называли «ходя». Обращаешься к кому-либо:

– Здравствуй, ходя. Почем торгуешь?

– Рупля куча, капитана!

– Пухо, пухо, ходя (плохо).

– Нет, капитана, хо, оченна, оченна каласо.

– Буе. Буе (не надо).

И уходишь, а он бросает свой товар и бежит вслед за тобой, кидая продукты в твою сумку.

Много мы натерпелись от сурового климата Забайкалья. В начале сентября замерзали реки, и только в июне начинался ледоход. Самолеты, на которых мы летали, были открытыми и не отапливались. Из-за теплого воздуха работающих моторов вокруг машины образовывался местный туман, так что не видно было, куда выруливать. От встречного потока холодного воздуха кожа на лице деревенеет, а пальцы рук не способны двигать секторами газа. Летчик одет в толстый комбинезон, на ногах – несколько пар носков, собачьи унты, на лице – меховая маска и черт знает сколько еще в придачу шарфов, перчаток, рукавиц. Бравый вид авиатора – замерзшие очки, покрытые инеем ресницы и брови, сосульки под носом. Во время рулежки и на взлете нужно найти время, чтобы обмахнуть рукой незащищенную часть лица и пройтись еще кое-где, чтобы не отморозить ноги, да и сектор между ног. Обмораживались сильно. За зиму у многих появлялись черные пятна на лице и на руках, не проходившие даже летом.

Продолжающиеся провокации милитаристической Японии на наших государственных границах держали все вооруженные силы Дальнего Востока в повышенной боевой готовности. Для нас, летчиков, это выражалось в ежедневных учебных и боевых тревогах. Ночью, без освещения, в пятидесятиградусные морозы, нам приходилось тратить по двенадцать часов на запуск четырех моторов с подвеской трех бомб калибра 100 – 250 – 500 кг. Заправить, прогреть, запустить и вырулить на старт. Масло разогревалось в железной бочке над костром, вода кипятилась в «гончарках». Таких «гончарок» на каждый самолет приходилось по три-четыре штуки. В эскадрильи из двенадцати самолетов к вылету были готовы не более двух-трех.

Часто учебная тревога завершалась тотчас после выруливания. Специальная комиссия проводила проверку готовности корабля и экипажа с замером времени на подготовку. Если самолеты поднимались в воздух, то давались курс, высота и порядок действия над целью. С половины маршрута бомбардировщики возвращали на аэродром. Посадку производили уже под утро.

Только через три месяца усиленной тренировки мы стали укладываться в норму – четыре часа. С получением заправщиков норму стали перекрывать до двух часов, а на следующую зиму, будучи в зимних лагерях, наш экипаж установил рекорд – четырнадцать минут с подвеской бомб и выруливанием на старт. Что значит смекалка и дружная работа коллектива. Да!

Уже через два дня после разговора с комдивом мы, группа летчиков в составе сорока экипажей из гарнизонов Бада, Нерчинск и Домна, прибыли на авиационный завод. Здесь нас переодели в партикулярное платье, настолько шикарное, что даже жаль было его надевать. Вечером в клубе на танцах все заводские девчата находились в полном нашем распоряжении, так что с бывшими ухажерами, получившими неожиданную отставку, пришлось вести переговоры «на басах».

На следующее утро началась напряженная работа по приемке самолетов. Летчики у нас подобрались опытные. Погода стояла отличная, и через неделю первая партия скоростных бомбардировщиков оказалась подготовлена для переброски в Китай.

Накануне первомайских праздников 1938 года, ранним утром, мы поднялись с заводского аэродрома и взяли курс на Улан-Батор. Через двадцать минут после взлета под нами лежал во всей своей первозданной красоте священный Байкал. Его зеркальная поверхность переливалась нежными красками восходящего солнца. Как бы защищая свои владения, Байкал окружил себя высокими скалистыми вершинами. Ущелья, кряжи, обрывистые овраги и пикообразные утесы замыкали эту сложную систему обороны.

Памятуя, что мне еще не один раз придется перелетать через Байкал, я, приоткрыв левую шторку колпака, бросил горсть монет в дар «владыке священного моря». Должен признать, что, сколько потом ни приходилось летать над Байкалом на всех высотах, вплоть до бреющего, он всегда был благосклонен ко мне.

Первую посадку мы совершили в пятнадцати километрах южнее столицы Монгольской Народной Республики. Тотчас множество автомашин с дипломатическими номерами окружило аэродром. У нас не было причин скрывать преимущества нашего СБ. Чтобы произвести еще больший эффект, мы опробовали наши спаренные пулеметы ШКАС, скорострельность которых в то время считалась непревзойденной. Длинной очередью из такого пулемета можно было перерезать любой металлический самолет. Выстрелы оглушили всех находившихся поблизости, лишний раз напомнив западным дипломатам, что Советский Союз обладает современной авиационной техникой. После такого невероятного грохота все военные атташе немедленно ретировались. Мы же, зачехлив свои «летающие крепости», уехали отдыхать.

Как правило, в течение первых трех – пяти дней мы знакомили китайских летчиков с новыми для них машинами, после чего вылетали в Союз на завод, чтобы подготовить очередную партию для переброски. На Родину возвращались на ТБ-3, тяжелом четырехмоторном бомбардировщике. В самолет нас набивалось до сорока человек, и, несмотря на то что у всех имелись парашюты, воспользоваться ими никто бы так и не смог. Людьми были забиты все щели, проходы, даже плоскости в фюзеляже. А если учесть, что перелеты над пустыней Гоби и Байкалом сопровождались сильной болтанкой, продолжительностью восемь – десять часов, то не трудно представить, как мы выглядели после посадки.

С начала 1938 года мы приняли на авиационном заводе более 60 самолетов. Первые две партии передали китайским летчикам, а с третьей сами включились в боевые действия.

По маршруту обычно задерживались на пару дней в Улан-Баторе. Необходимо было тщательно осмотреть материальную часть, так как следующий перелет проходил над безлюдной пустыней Гоби. Часто попадали в песчаные бури, и хотя шли на большой высоте – порядка 5000 метров, но даже и сюда долетали песчинки, хрустевшие на зубах. Перегревались моторы, видимость сокращалась до предела, приходилось идти в слепом полете. Солнце в этой зловещей тьме становилось темно-красным, расплывчатым, беспрестанно меняло форму, создавая причудливые миражи. Если не было бурь, горизонт просматривался очень далеко. Внизу паслись огромные стада диких коз, шарахавшихся в разные стороны от шума наших моторов. Холмы, обдуваемые ветром с песком, казались загадочными замками.

В городе поражало огромное количество бродячих собак с красными лентами на шее. Такая собака считалась священной. В те годы в Монголии еще существовала «долина смерти», куда свозили покойников. Их сбрасывали с машин, иногда еще полуживых, и на полной скорости удирали, заметая след, чтобы дух мертвеца не вернулся обратно в юрту. В «долине смерти» и обитали собаки, пожирая все, что попадалось на пути. Несмотря на то что многие были в коросте, ранах, некоторые – бешеные, никто их не трогал, а при встрече, наоборот, уступали дорогу. Убить собаку или даже обидеть считалось большим преступлением.