Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века

• Название: Русские писатели XVII века
• Автор: Дмитрий Жуков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит книга о двух писателях, вернее, двух книжных деятелях древней русской литературы — Аввакуме Петрове и Симеоне Полоцком.

---

Ртищев с Нероновым переглянулись. Уж не раз Ртищев докучал о том царю Алексею Михайловичу и патриарху Иосифу, да патриарх, опасаясь, как бы церкви от долгой службы не запустели, все разрешает петь «в два, а по нужде в три голоса».

— Ничего, дай срок, найдем управу на твоего Ивана Родионова…

А пока сводил Неронов молодого нижегородца к царскому духовнику Стефану Вонифатьеву. Приветливо встретил Стефан земляка, благословил образом святого Филиппа митрополита и подарил книгу проповедей и поучений Ефрема Сирина, только что полученную с московского Печатного двора. Аввакум прочел ее, не отрываясь, и ходил как в тумане несколько дней. Сирийский проповедник навевал настроение тревожное, пугал концом мира и пришествием антихриста.

Прошло некоторое время, приодели Аввакума и повели на «верх», к государю. Алексей Михайлович, которому тогда было всего восемнадцать лет, еще не приобрел мужественной уверенности и больше слушал журчащую благостную речь своего духовника, драматически напряженные рассказы картинного Никона, яростные обличения Неронова, дельные замечания Морозова. Сказал слово и Аввакум. Может, он говорил о поразивших его страницах Ефрема Сирина, читал их на память и обнаружил свой дар вплетать в богословские рассуждения примеры из виденного. И делал это так красочно, что тысячелетние церковные проблемы тотчас обрастали родной русской плотью, а события реальные получали апокалипсическое звучание. Во всяком случае, сочная и страстная речь его не осталась незамеченной, и «государь почал с тех мест знати» его.

Аввакум «прибрел к Москве» не без тайной мысли получить повышение и заручиться поддержкой для расправы со своими врагами. Сбылось только последнее. «Отцы» Стефан с Иваном послали его «паки» на старое место, в Лопатищи, но с грамотой, которая должна была привести в трепет местных начальников.

Ревнители благочестия еще не были всесильны. Но великие перемены уже надвигались. Не пройдет и года, как Неронов стараниями Вонифатьева и Ртищева окончательно переберется в Москву и станет протопопом Казанской церкви на Красной площади. Никон же будет поставлен митрополитом в Новгород, получит самую обширную епархию на Руси и станет богаче самих Морозовых, Юсуповых и Строгановых. Через три года патриарх Иосиф будет жаловаться царю, что не он, а Вонифатьев с его окружением распоряжаются церковными делами.

ГЛАВА 3

А пока Аввакум «притащился» на старое пепелище. Почти год ушел на обзаведение новым хозяйством. Сельский священник от службы и с церковной усадьбы получал доходов рублей с тридцать. Деньги по тем временам немалые, если бы не обзаведение, не громадная семья и не десятая часть, полагавшаяся епископу. Собирали налог чиновники из архиерейских дворян и боярских детей, наглые, с попами не церемонившиеся, безобразники и вымогатели. Такой всегда найдет какой-нибудь непорядок и урвет втрое. Пришлось расстаться с «Поучениями Ефрема Сирина», с книгой, подаренной отцом Стефаном. Обменял ее Аввакум на лошадь, которую поручил заботам пятнадцатилетнего брата Евфимия. Долго потом жалел Аввакум об этой сделке и вовсе не потому, что продешевил — лошадь стоила полтора рубля, а на «Поучения» цена в Москве в овощном ряду до трех рублей подскочила. Не богоугодное это дело, да и книга самому нужна — хороша книга. Не раз он собирался вернуть деньги двоюродному брату, тоже попу, у которого была теперь книга, да все нужда не пускала…

Аввакум поклялся «отцам» в Москве, что будет ревновать во Христе и стараться о благочестии. Однако его усердие снова «воздвигло бурю».

Пришли летом в село Лопатищи скоморохи с плясовыми медведями, с бубнами и домрами народ потешить. Остановились у околицы, хари напялили, играют, языки чешут. Медведи, подняв передние лапы кверху, топчутся, кружатся… Народ смеется, полушки в колпаки скоморохам сыплет. И тут откуда ни возьмись лопатищинский поп, Полтора Ивана, могучий, налетел с палкой на скоморохов, бубны и домры вырвал, изломал. Громадные медведи стали рычать. Поп на них — одного палкой по голове так ударил, что тот с лап долой, еле ожил потом; а другого отнял у скоморохов и в поле отпустил.

Скоморохи кинулись в Работки, где в это время пристали корабли большого боярина Василия Петровича Шереметева. Он с сыном, с людьми своими и стрельцами плыл по Волге в Казань, куда назначен был царским воеводой. Скоморохи ему челом бьют: так, мол, и так, изобидел поп Аввакум.

Воевода нахмурился. А ну, подать сюда попа! Ишь, еще молодой, а ханжа. Московским святошам уподобляется. Те так совсем царя от света отгородили. Протопоп благовещенский говорит всюду, что бога Саваофа видел. Беса он видел, а не бога! Единогласие с Федькой Ртищевым в московских церквах заводят — ноги гудом гудят от стояния… Протопопа Ивашку Неронова, что ныне в Казанской слюной брызжет и народ смущает, Федор Шереметев, когда в Нижнем воеводою был, недаром в тюрьме держал и приказывал бить нещадно батогами. Да, видно, битому неймется…

Ярость в боярине уже била через край.

А тут еще Иван Родионович, непременно встречавший большого боярина в Работках, наклепал на Аввакума и жару подбавил.

Долго бранил Шереметев попа, которого стрельцы приволокли к нему на судно. Потом взгляд его упал на сына Матвея, ровесника и любимого стольника царя, с любопытством рассматривавшего попа-богатыря, о котором он уже был наслышан от старшего брата Петра. Брат года с три тому назад женился на дочери стольника Федора Волынского, владельца села Григорова.

Скользнув взглядом по бритым щекам своего щеголеватого сына, боярин хитро прищурился. Вспомнил, как сам скоблил щеки, когда был помоложе, и как еще при патриархе Филарете святоша Ивашка Неронов за обедом у царя стал поносить его и других бояр, кричал, что бритье — обычай иноземный, варварский, и что они похожи на девок-шлюх, которые, потрясая рогожными подстилками, зазывают честных христиан… Намек на мужеложество был до того обидный, что тогда они еще в сенях сбили Ивашку с ног и, ухватя за бороду, выволокли на двор. Отвозили как надобно. Новый государь по наущению того же Неронова считает бритье еретичеством.

— А ну-ка, попе, благослови моего младшенького, — приказал боярин, весельчак и умница, что было отмечено даже секретарем голыптинского посольства Адамом Олеарием в его знаменитых записках.

— Не дам благословения, — глухо, но твердо сказал Аввакум. — Господь создал нас по образу своему. — Он ткнул пальцем в сторону Матвея. — А се образ блудолюбивый. Какого врага и еретика послушав, бороду-то остругал?

Боярин был доволен.

— В воду его, стрельцы! — закричал он. — В воду его! Утопить как щенка!

Аввакум мигом оказался в воде. Плавал он, как всякий волжанин, хорошо, да только люди боярские не дали уплыть. За волосы схватили и ну окунать. Протомили долго, пока весь не посинел и пузыри не стал пускать. Потом отпустили.

Очень скоро Аввакум мог торжествовать. Из Москвы пришел воеводам царский указ, чтобы «православные хрестьяне скоморохов с домрами, и с гуслями, и с волынками, и со всякими играми не призывали, и медведей не водили, и всяких бесовских игр не творили, а где объявятся домры, и сурны, и гусли, и хари, и всякие гудебные бесовские сосуды, и те б вынимать и, изломав, жечь…». В одной Москве десятки возов набивали музыкальными инструментами, отнятыми и в боярских, и в дворянских, и в домах посадских людей. И жгли, жгли, жгли. Но так и не могли вывести веселья на Руси. И в XIX веке, по описаниям Мельникова-Печерского, на родине Аввакума, «на горах», еще были села, жители которых обучали медведей тысячами, еще были села, сплошь населенные скоморохами, ходившими на свой веселый промысел во все города и веси.

Нетрудно представить себе, какую ненависть вызывал крутой лопатищинский поп, который мог и прибить, и на цень посадить. Теперь он действовал еще смелее, ощущая поддержку из Москвы.

Правда, у ревнителей благочестия не все шло гладко. Они ожидали от церковного собора 1649 года введения единогласия. Но их даже не пригласили на собор. Один Вонифатьев явился на заседание и в присутствии царя и патриарха обрушился на епископов с бранными словами. Однако «волки и губители», как назвал епископов Стефан, не собирались отпугивать прихожан единогласием от церкви, а следовательно, лишаться доходов. Они потребовали предать Вонифатьева суду, но царь этого не сделал…

В Московском царстве было одиннадцать епископских кафедр.

Одну за другой их стали занимать сторонники ревнителей благочестия.

В 1648 году Никон сел в Новгороде митрополитом.

В 1651 году Симеон становится архиепископом сибирским и тобольским, бывший игумен Макарьевского монастыря Корнилий — митрополитом казанским, друг Неронова и Аввакума Александр — епископом вятским.

Встают у кормила церкви и другие нижегородские знакомцы Аввакума. Павел, епископ коломенский и каширский. Иларион, архиепископ рязанский. Иларион, митрополит суздальский…