Дмитрий Жуков - Русские писатели XVII века

• Название: Русские писатели XVII века
• Автор: Дмитрий Жуков
• Издательство: Молодая гвардия
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1972

Впервые в серии «Жизнь замечательных людей» выходит книга о двух писателях, вернее, двух книжных деятелях древней русской литературы — Аввакуме Петрове и Симеоне Полоцком.

---

Встают у кормила церкви и другие нижегородские знакомцы Аввакума. Павел, епископ коломенский и каширский. Иларион, архиепископ рязанский. Иларион, митрополит суздальский…

Собор 1651 года по записке царя постановил ввести единогласие. И впредь будут удивляться иностранцы. «Усердие москвичей в посещении церквей велико, царь и царица ведут внутри своего дворца более совершенный образ жизни, чем святые: все время в посте и молитве… Мы вошли в церковь после того, как часы пробили три, а вышли только в девятом часу… Мы выходили не иначе, как разбитые ногами и с болью в спине, словно нас распинали», — записывал дьякон Павел Алеппский, сын антиохийского патриарха Макария.

Некогда послов князя Владимира пленила красота храмов и стройность византийской церковной службы. Ревнители благочестия во главе с царем добились еще большей стройности и великолепия, ввели растяжное наречное пение, а уж об украшении церквей в стране, где многие крестьянские избы были произведениями искусства, и говорить не приходится.

«Знай, — писал тот же Павел Алеппский, — что иконописцы в этом городе не имеют себе подобных на лице земли по своему искусству, по тонкости кисти и навыку в мастерстве…»

Казалось, всюду преуспевали ревнители — даже в своих намерениях сократить пьянство на Руси. Указ 1647 года ограничил продажу вина и предписал закрывать по праздникам кабаки. Никон ратовал за государственную монополию и у себя в новгородской епархии запретил продажу водки во время масленицы и поста. В Костроме друг Неронова протопоп Даниил вообще добился закрытия кабаков. Протопоп Логгин в Муроме, Ярмил в Ярославле, священник Лазарь в Романове-Борисоглебске — все они яростно проводили в жизнь начертания москвичей, читали прихожанам книги, вербовали сторонников. Но недовольных было больше. Горожане откровенно выражали свою ненависть, а воеводы делали вид, что не видят назревавших бунтов.

Строптивый характер Аввакума раздражал начальников. Некий Евфимей Стефанович приехал со своими людьми к его двору, «стрелял из луков и из пищалей с приступом».

На другой день обидчика скрутила какая-то хворь, Прибежали от него звать Аввакума:

— Батюшко государь! Евфимей Стефанович при кончине и кричит неудобно. Бьет себя и охает, а сам говорит: «Дайте мне батька Аввакума! За него бог меня наказует!»

У Аввакума душа в пятки ушла. Думал, обманывают его, выманить хотят. Либо задушат, как митрополита московского Филиппа, либо зарежут, как зарезал царь Ирод отца Иоанна Предтечи — пророка Захарию…

Поехал все-таки. На дворе Неонила, жена начальника, встречает.

— Поди-тко, государь наш батюшко, поди-тко, свет наш кормилец!

«Чудно! — удивлялся Аввакум. — Давеча был <…> сын, а топерва — батюшко!..»

Неонила ввела его в горницу. Евфимей Стефанович сполз с перины и бух в ноги Аввакуму. Тот уже совсем овладел собой и грозно вопросил:

— Хочешь ли впредь цел быть?

— Ей, честный отче!

Евфимей Стефанович не мог даже встать с полу. Аввакум поднял его на руки, как ребенка, уложил в постель, исповедал и помазал маслом. Он не раз уже пользовал так больных, и некоторые выздоравливали. Вскоре начальник поправился, и Аввакум еще больше уверовал в целительную силу помазания лампадным маслом, как верили в целительную силу возложения рук средневековые французские короли.

Но тех, кому досадил Аввакум, становилось все больше, и они изгнали его из Лопатищ окончательно. Ему было уже за тридцать, когда он «вдругорядь сволокся к Москве».

На сей раз Аввакум получил в столице поддержку не только моральную. Своего усердного сторонника ревнители благочестия ввели в дворцовый круг. Он был обласкан царем, получил доступ в женскую половину дворца, где восхищал царицу Марию Ильиничну и ее боярынь своим богатырским видом, пугал горящим взором и натуралистическими рассказами о своих страданиях. Пользуясь все возраставшим авторитетом, он пристраивал младших братьев — кого попом в дворцовую церковь, кого псаломщиком. Сами бояре поглядывали на него уже с опаской — вхож к царю, мало ли чего натоворит. Шереметевы, ежедневно бывавшие «в сенях» перед царскими палатами в ожидании выхода государя, поспешили помириться, «прощались» с Аввакумом. Жена Василия Петровича даже стала потом духовной дочерью Аввакумова брата, попа Благовещенского собора Герасима.

Вскоре Алексей Михайлович повелел поставить Аввакума протопопом в Юрьевец-Повольской. Протопоп — это высший сан, которого мог достигнуть «белый поп». Аввакум очень гордился — ведь и царский духовник Стефан был протопопом. В Юрьевец он выехал со всеми своими чадами и домочадцами — человек двадцать семьи и слуг кормилось теперь Аввакумовой службой.

Юрьевец, родина Ермака, был построен князем Юрием Всеволодовичем у слияния Унжи с Волгой еще в XIII веке. Ныне большая часть города лежит ниже уровня Горьковского моря, волны которого бьются о громадную дамбу, вознесшуюся над домами. Валы и рвы старой крепости на Георгиевской горе поражают своими циклопическими размерами, но и во времена Аввакума они уже были всего лишь исторической достопримечательностью. Новая крепость — деревянный острог — стояла на Предтеченской горе. Меж крепостей, на Пятницкой горе — стрелецкая слобода в сорок пять дворов. Внизу, на посаде — дворы воеводы, земского старосты, дьяков, судей, тюремного начальника и палача Никитки Сидорова. Тут же соборная Входоиеруеалимская деревянная церковь. Один из юрьевецких протопопов жаловался, что «тюремное место… близко церкви, и от тюрьмы дух бывает и всякая нечистота течет», и просил перенести застенок.

В Юрьевце было еще тринадцать церквей, подначальных протопопу, два женских и четыре мужских монастыря с сотней монахов и монахинь, 57 лавок, 16 кузниц, 13 рыночных полков… Юрьевчане ежегодно давали «в обиход» царя и патриарха 21 осетра, 50 белорыбиц, 70 больших стерлядей, которые отправлялись в столицу живыми в «прорезных» стругах по Оке и Москве… Горожане торговали хлебом, мясом, крашениной, железом, щепетильным товаром… И всякий в этом большом городе — и попы, и их прихожане — был обложен разными податями, за исправное внесение которых в казну патриарха приходилось отвечать и протопопу, потому что город входил в патриаршую область.

Утвердившись в пятиглавой соборной церкви, при которой была колокольня «на столбах» с шестью колоколами и «часами боевыми», протопоп Аввакум сразу же понял, что в богатом Юрьевце не хватает, с его точки зрения, главного — благочестия.

Скоморохи и медведи живут здесь припеваючи. Возле Богоявленской церкви у могилы Симона блаженного, ходившего, по преданию, по воде через Волгу, кликушествуют лживые пророки. Дети боярские в корчмах в зернь до исподнего проигрываются, а потом кирпичами друг другу головы проламывают. Многие невенчанные живут, в церковь не ходят. А откуда порядку быть, если сами попы на стороне «похоть исполняют», если мужики с женками в одних банях моются, и туда же ходят монахи с монахинями…

Суров оказался протопоп к вольным нравам Юрьевца. Ни дня от него нет покою горожанам. Спит он мало. Встанет задолго до света, добудет огня и книгу читает. Заутреня приспеет, пономаря не зовет, сам идет звонить. Пономарь бежит со всех ног. Отдав ему колокол, Аввакум идет полуноншицу служить. До заутрени успевает сказать обличительную речь. Заметит среди прихожан провинившихся, заставляет прощенья просить. Наказывает. А «который дурует, тот на цепь добро пожаловать».

— Не раздувай уса — тово у меня, — скажет Аввакум и потрясет громадным кулаком.

Заутреня у него длинная; у всех дела, а не уйдешь. Потом возьмет у воеводы пушкарей, которые за военной ненадобностью превратились в блюстителей порядка, и пойдет по городу искать провинившихся. Попов блудливых за бороды таскает, из сожительствующих незаконно пар «подвенечную пошлину» выколачивает. Обедню отслужит и читает поучение. После обеда отдыхает часа два — в это время по улицам хоть шаром покати, вся Русь спит. Поужинав после вечерни, Аввакум долго молится, кладет поклоны. Погасит свет и в потемках еще поклонов с тысячу сделает. И протопопица Настасья Марковна с ним, если «робятка у нее не пищат».

На восьмую неделю пребывания Аввакума в Юрьевце горожане не выдержали. Сперва увещевали протопопа, жаловались воеводе Денису Максимовичу Крюкову, но тот сам недавно был назначен из Москвы и Аввакума слушался.

Тогда разразился бунт.

Тысячи с полторы человек бросились к патриаршьему приказу, где протопоп вершил свои дела. Мужики с палками, бабы с ухватами, попы всех четырнадцати церквей вытащили Аввакума на улицу, били, топтали и полумертвого бросили под избной угол.

Воевода наскоро собрал пушкарей, живущих тут же в посаде, и бросился на выручку. Разыскав Аввакума, они умчали его на лошади в протопопов двор. Узнав об этом, горожане снова взволновались и подступили к двору, у которого воевода выставил заслон из пушкарей.