Владимир Даль - Цыганка

• Название: Цыганка
• Автор: Владимир Даль
• Жанр: Русская классическая проза

---

Несколько дней спустя возвращался я вечером, не рано, домой. Все на улицах было тихо и темно. Низкие, частию бумажные и пузырчатые окна {Недостаточные пользуются вместо стекол прозрачною крепкою плевою воловьего сальника, нарочно для сего выделываемого. (Примеч. автора.).}, занимающие иногда всю переднюю стену низких деревянных лачуг, изливали тусклый свет под ноги. Не доходя на несколько шагов до квартиры моей, услышал я странные звуки человеческого голоса, сопровождаемые бряцаньем струнного инструмента. Я подошел к широкому, низкому окну лавочки или шинка и увидел арнаута, сидящего по-турецки на широкой, деревянной, рогожею покрытой скамье -- он играл отрывисто, перышком, на коротенькой, пузатой бандуре и, кривляясь и качая головою в обе стороны, напевал удавкою, прищелкивая языком, народную молдавскую песню. Для нас тут нет ничего хорошего, но здесь народ восхищается сим диким, нестройным разладом, сим чуждым и непонятным образованному слуху сочетанием звуков. Подле самой двери внутри шинка стояла цыганка наша вместе с другою дворовою девкой и внимательно слушала. Трубадур приметно силился угождать посетительницам своим, на коих почасту бросал взоры, и пел с дикою выразительностью, кривляясь и переливаясь удавкою и икоткою -- лучше объяснить этого рода пенья не умею. Цыганка, положив руку на плечо подруги своей, глядела на него с живым участием; я хотел видеть, чем все это кончится: будет ли она так же признательна трубадуру, ныне ее восхищающему, как некогда мне, а если позволено было заключить по нем, то дело, казалось, едва ли без того обойдется!

Сделав последний нежный перелив искусно дрожащим, подавленным голосом и дернув перышком своим отрывисто по дикому разладу струн, арнаут вскочил и с возгласом исступленного восторга бросился обнять Касатку нашу. Вот решительный миг, я вытянул шею и вижу в объятиях его -- Зоицу, подругу Касатки, между тем как эта ловко уклонилась за первую, подсунув ее; двери хлопнули, и -- в ушах моих раздались обаятельные звуки папуш, башмаков Касаткиных, которая бежала через широкий двор домой.

Глава X

КАССАНДРА

Не дари ты меня, молодушки.

Не бесчести моей головушки.

Русская песня

"Поздравляю, братец,-- сказал некто, вступая в мою комнату,-- поздравляю!" -- "С чем?" -- "С победою!" -- "Над турками?" -- спросил я, вставая, с участием. "Над молдаванками! Ты, по крайней мере мне сказывали, ты победоносный рыцарь Аглаицы Барбачан или сестры ее Еленки, что ли, ты, говорят, каждый день бываешь в доме! Покажи-ка лапу, уж нет ли колечка? Поздравить, что ли, так я буду первый, или об этом еще не говорят?" -- "Ты, братец, прямая баба!" -- отвечал я ему. "Не я сказал, другие говорят",-- возразил тот, оправдываясь словами лица одной ненапечатанной комедии {Она тогда еще не была напечатана. (Примеч. автора.).}. "Чтобы вам, досужим сплетницам, всем типун на язык!" -- "Да не прикидывайся,-- продолжал расторопный балагур мой,-- не прикидывайся, полно скромничать!" -- "Хоть бы ты иногда научился прикинуться умным! -- отвечал я наконец.-- По мне, право, все одно, мели, что хочешь, не в зазор твоей чести сказано, не в укор помянуто, я не Аглаица и не Еленка, так на мне слово твое не повиснет. Но ради девиц, о которых ты говоришь, скажу тебе, если знать хочешь, что я действительно несколько дней сряду бывал да еще буду в доме для того, что пользую там больного. Вот все; более между нами еще сношений не было, да надеюсь и не будет; хочешь верь, не хочешь не верь, но избавь меня от этих плоскодонных шуток или отложи их на время; я как-то не расположен их теперь слушать, они мне здесь, в Яссах, и так приелись!" -- "Ты сердишься,-- продолжал он, подавая мне руку,-- право, об этом говорит весь город: я не выдумал и не виноват тому нисколько!" -- "Пусть говорят, а ты не переговаривай всего, что говорят. Но чтобы доказать тебе, что я впрочем не сержусь, то, быть так, буду сегодня сотрудником твоим в издании словесного ясского позорного временника. Слушай: Зоица тебе изменила или тебе смеется, она прогнала мужа, разводится с ним и, не ожидая тебя, выходит за рыжебородого спотаря, который, видно, не поладил уже с исправницею…" -- "Зоица! Можно ли!-- воскликнул он.-- Почему ты это знаешь?" -- "Мне сказывала сегодня хозяйка моя, равно как и других подобных сплетен многое множество, которых, однако же, не упомню. Я, из любви к тебе, старался удержать в памяти своей хотя одну эту!" Он схватил шапку и побежал забирать сведения о мнимой невесте своей, а я этого только и желал.

Среди этого Содома и Гоморры предстала очам души моей Касатка. Сравнения и заключения в пестрых картинах теснились в воображении моем, сменялись, являлись, исчезали,-- как вдруг я услышал знакомую походку ее и припев в сенях. Я жаждал забыть случившееся и отдохнуть мыслями и взором на предмете отраднейшем. Я отворил дверь свою. Касатка улыбалась мне, как вешнее утро, и отступала, подпершись руками, по длине коридора. Я стоял, сложив перед собою руки, неподалеку от столба, о который дворецкий намедни раскроил себе лоб, стоял прислонясь спиною к двери моей, и глядел на Касатку с чувством необыкновенного внутреннего спокойствия. "Поди ко мне, не уходи",-- сказал я. "Нельзя,-- отвечала она,-- я жду барыни, она уехала со двора".-- "Поди, душа моя, я покажу тебе богатое турецкое женское платье, ты наденешь, примеришь его!" -- "Мне должно стеречь приезд барыни, быть на крыльце!" -- "Тем лучше: из окон моих и двор, и ворота, и крыльцо, все в твоих глазах!" И с сими словами, окинув руку вокруг нее, почти насильно повлек ее за собой.

Она надевала турецкое платье, наряжалась, гляделась в зеркало, смеялась, резвилась, шалила и радовалась как дитя. "Как тебя зовут?" -- спросил я, наконец, вспомнив, что не знал доселе имени ее. "Кассандра".-- "Кассандра?" -- повторил я. "Аша, да, а что, не хорошо?" -- "Напротив того, очень хорошо, знаешь ли ты, что была уже некогда до тебя Кассандра?" -- "Знаю,-- отвечала она проворно и глядела мне прямо в глаза,-- бабку мою звали так же!" -- "Нет, душа моя, еще гораздо прежде бабки твоей, если не веришь, то спроси у молодого барина своего, который на днях приехал из немецких училищ, он тебе расскажет об этом".-- "У него? Ни за что в свете! Я боюсь его и бегаю от него, он точно такой же, как адъютант, еще хуже! Но он все говорит, что возьмет меня с собою, что купит меня у барыни".-- "Да разве барыня тебя продаст?" -- "А почему же не так? У нее нас много!"

Этот простодушный ответ напоминал мне подобный, сказанный самою госпожею, только менее кстати. Я поручил однажды дворецкому предложить куконе его, чтобы она велела привезти из соседней деревни своей двух слепых цыганов, о которых я слышал от Кассандры, дабы я мог осмотреть их в случае возможности возвратить им зрение чрез операцию. Дворецкий после доклада приходит опять ко мне. "Я сказал куконе".-- "Ну что же!" -- "Она засмеялась".-- "Что же тут смешного?" -- "Да она говорит: у меня много цыган, пусть, пожалуй, эти будут и слепые!"

"Но где тебе лучше, Кассандра?-- спросил я.-- Здесь или на родине твоей?" -- "Здесь веселее,-- сказала она,-- здесь я одета; там у меня не было платья".-- "То есть такого хорошего не было",-- возразил я. "Нет, вовсе не было. Когда меня повезли в город, то накинули с кучера халат, а когда привезли, то барыня приказала посадить меня в подвал; там я сидела два дня, покуда меня одели".-- "Но, Кассандра, ты уже не ребенок; это доказывают между прочим и большие черные глаза твои, которыми ты, быв ребенком, не умела так глядеть, как теперь; и потому,-- я поднял рукою голову ее вверх,-- посмотри этими глазами на меня, прямо, и скажи мне, да только правду, кто был тебе милее всех на дикой родине твоей, в деревушке, может быть, или в ином месте?" -- "Так вы уже слышали об этом?-- отвечала она проворно:-- Его теперь нет ни дома, ни в деревне, ни здесь; его турки угнали с собою, когда он весной был в Калараше, и он теперь в Силистрии копает крепость. Так рассказывал товарищ его, Тодорашко, который успел уйти из Калараша".

Кассандра отстала немного от истории новейших военных действий и политики, подумал я. Силистрия уже была взята нами. Я ей сказал это. "Ну так он верно прийдет опять, если турки его не зарезали",-- сказала она. "А если?" -- спросил я.-- "Тогда я буду по нем плакать".-- "Будешь?" -- "Буду!" И влажное яблоко очей ее и притуплённый туманный взор образовали привлекательную противоположность с постоянной улыбкою алых уст. "Кассандра!--сказал я ей.-- Я скоро еду отсель -- возьми себе этот червонец, береги его до дня свадьбы твоей, будь всегда такова, как ты теперь, и вспоминай меня иногда!" -- Она с живостью ухватила червонец, повертела его на пальчиках своих, рассматривала -- это был первый попавшийся ей в руки -- и положила его опять на стол. "Ну треба ламине, не надобно мне его,-- сказала она,-- спрятать мне его некуда, а что скажут, если здесь в доме его у меня увидят?" -- Я молчал.-- "Дайте мне,-- продолжала она, положив с доверчивостью руку свою ко мне на плечо,-- дайте мне этот турецкий поясок!" -- Голос, взоры, улыбка ее -- все выражало доверие, чувство привязанности и благодарности и самодовольствие в отвержении столь значительного для нее подарка. "Возьми поясок, Кассандра, бери что хочешь, что тебе нравится!" Она взяла его, обвила вокруг себя и положила опять на стол: "Не хочу и этого; что скажут о червонце, то же скажут и об этом!"