Мишель Фуко - Психическая болезнь и личность

• Название: Психическая болезнь и личность
• Автор: Мишель Фуко
• Издательство: Гуманитарная Академия
• Жанр: Философия
• Год: 2009
• ISBN: 978-5-93762-060-6

«Психическая болезнь и личность» (1954) — первая книга Мишеля Фуко. Именно в ней находятся истоки его творчества, а также содержится набросок генеалогии безумия, которая через семь лет ляжет в основу «Истории безумия в классическую эпоху». В этой работе предстает ранний Фуко, не знакомый русскоязычному читателю, — еще не постструктуралист, и даже не структуралист, но феноменолог. Это книга, о которой сам Фуко предпочитал не говорить, запрещал переиздавать и незаслуженно отказывал ей в статусе своей первой работы.

Текст снабжен исследовательским введением, подробным комментарием и приложением, в котором показаны расхождения первого и второго издания.

Книга адресована философам, психологам, психиатрам, а также всем, кто интересуется проблемами современной гуманитарной науки.

http://fb2.traumlibrary.net

---

Правка первой части также весьма любопытна. Совершенно нетронутыми остались лишь главы о психоанализе («Болезнь и индивидуальная история») и экзистенциально-феноменологической психиатрии («Болезнь и существование»). В остальные были внесены, хотя и незначительные, но весьма показательные в плане эволюции мысли Фуко, исправления. На смену «рефлексии о самом человеке» как основании психопатологии приходит исторически конституированная связь, «идущая от человека к безумному человеку и человеку истинному», т. е. место конкретного человека занимает исторический факт, а место антропологии — эпистемология. Медицина, и в частности психиатрия, должна теперь, по мысли Фуко, не просто осознать свои собственные основания, но и попытаться преодолеть их, поскольку именно они отметили безумие «печатью» отчуждения. Эта правка демонстрирует нам стремление, если можно так выразиться, «зачистить» насколько возможно эту юношескую книгу под «Историю безумия». Иначе как еще можно объяснить внесенные изменения?

Это второе издание представляет собой своеобразный компромисс между первой «Психической болезнью и личностью» и «Историей безумия». Фуко везде, где только можно, обращается к истории, и его внимание перемещается от центральной для первого издания личности к историческому развитию психологии и психиатрии. Он словно ищет нечто среднее между своими первой и второй книгами. По-прежнему располагаясь в философско-клиническом пространстве рефлексии, он совершенно интуитивно переходит от экзистенциально-феноменологической психиатрии к антипсихиатрии.

Фуко и сам никогда не отрицал некоторой близости своих идей к антипсихиатрии, но при этом всегда подчеркивал различие установок. «Лэйнг, — отмечает он в одном из интервью, — проделал колоссальную работу в качестве врача: вместе с Купером он стал подлинным основателем антипсихиатрии, тогда как я лишь провел критический исторический анализ»[31]. Так же как и Фуко, антипсихиатры Р. Д. Лэйнг, Д. Г. Купер, Ф. Базалья и Т. Сас[32] говорят о тесной связи безумия с обществом, о подавлении свободы безумия и репрессивной функции психиатрии. По мнению Лэйнга, со стороны индивидуальной онтологии иное бытие-в-мире, которое лежит в основе развития психического заболевания, оказывается следствием ненадежности и гибкости онтологической структуры бытия, утраты связи «я» с телом как основным объединяющим центром бытия-для-себя и бытия-для-других. В результате таких изменений формируется «онтологическая незащищенность». Онтологическая незащищенность детерминирует переживание мира как нереального, а своего «я» как раздробленного, неавтономного и лишенного индивидуальности. Экзистенциальная позиция онтологически незащищенной личности— это вхождение в «состояние небытия» с целью сохранить бытие[33]. Тем самым, подобно представителям экзистенциальной психиатрии, Лэйнг ставит «за спину безумия» онтологические a priori.

Безумие, по убеждению антипсихиатров, существует в обществе и, по многовековой традиции, оттесняется им на «окраину» социального бытия. Сопротивление обществу, несогласие с его идеями и отказ от признания объективности его фантомной реальности строжайшим образом наказывается клеймением, стигматизацией и — в самых крайних случаях — исключением из группы. Безумец как раз и является таким «восставшим» элементом. «Шизофренический» опыт чужд «нормальному» большинству потому, что он не «запачкан» социальной системой фантазии, он чист. Шизофреник живет в экзистенциальной реальности, постоянно путая истину действительную (истину системы фантазии) и истину экзистенциальную (истину его опыта)[34].

Здесь как раз и заметно отличие позиции Фуко от позиции большинства антипсихиатров. Лэйнга интересует безумие само по себе, переживания безумца, его внутренняя реальность. Он пытается услышать «голос безумия», заглянуть ему в глаза. Он всю жизнь стремится пережить безумие, не сходя при этом с ума. Его увлечение психоделиками, изучение восточной философии, по сути, ни что иное, как попытка приоткрыть завесу разума, сделать шаг в безумие. Все работы Лэйнга пронизаны трагизмом экзистенциализма: он сначала чувствует безумие, а уже потом пытается объяснить, как оно возможно в пределах личности и общества. И для Лэйнга, и для Фуко безумие — это инструмент познания человека и социальной реальности; в зависимости оттого, как оно понимается, и строится теория. Лэйнгу безумие представляется выражением кризиса взаимного опыта группы, «патологией» социальных отношений, поэтому его так интересуют особенности формирования и функционирования социальной группы. Для Фуко же безумец — это маргинальный элемент «большого» общества, выходящий за рамки принятой в культуре системы мышления, и именно поэтому, благодаря исследованию отношения к безумию, становится возможным изучение устойчивых ментальных моделей различных эпох. Представления Фуко как бы возвышаются над взглядами Лэйнга, дополняют их. Лэйнг пишет о том, какое положение занимает безумие в современном обществе, об отчуждении безумца, Фуко — о предыстории этого отчуждения, об отношении к безумию в различные исторические эпохи.

Хотя основная цель исследования безумия у Фуко и отличается от таковой у антипсихиатров, в их «рабочих» выводах можно найти поразительно сходные утверждения. Они едины в том, что психиатрия как наука сама конституирует свой предмет: психическое заболевание возникает лишь с рождением психиатрии (Фуко), имеет место лишь в пространстве психиатрии (Лэйнг, Купер[35]), но реально не существует (Сас[36]). По этой причине принадлежность безумия к сфере психопатологии, психиатрии обусловлена не самой сущностью и природой безумия, а длительным развитием культуры и общества «Норма» и «нормальный человек», от которых якобы отталкиваются при постановке диагноза и причислении к «безумцам», есть лишь мыслительный конструкт, природу и место которого можно понять лишь исходя из общественного и культурного развития. На самом же деле, в основе отчуждения и стигматизации безумия лежат нормы и представления социальной группы, в которую включен безумец, и поэтому он «представляет собой Другого, отличного от других в их внешней объективности (курсив автора. — О. В.)»[37]. Поэтому лишь то, что индивид бросает вызов общепринятой объективности (Фуко), системе «объективной» социальной фантазии (Лэйнг, Купер), позволяет признать его безумным.

Безумец — как у Фуко, так и у антипсихиатров — это экзистенциально другой. У Фуко, таким образом, имеет место та же двойственность понимания безумия, что и в антипсихиатрии: с одной стороны, безумие является производным от общества, им порождается, а с другой — безумие представляет собой особый экзистенциальный порядок бытия. Но здесь имеется и одно немаловажное отличие. В антипсихиатрии, как было показано ранее, отчужденному индивиду предшествует некий экзистенциально целостный и экзистенциально «чистый» априорный субъект. У Фуко субъект формируется в историческом и социальном пространстве, априорно его не существует.

Все отличия, которые демонстрируют идеи Фуко по отношению к антипсихиатрии, обусловлены тем, что его проект исторической эпистемологии постепенно отходит от феноменологии психического заболевания. Начиная с «Истории безумия» у Фуко уже все реже и реже мелькает сам образ личности, и отыскать свойственный безумию внутренний смысл он уже не стремится. Безумие теперь представляется ему моментом проблематизации общества и вне общества не существует. Тем самым из «живого безумия» оно превращается в метод анализа. В этом свете творчество раннего Фуко уникально и интересно, поскольку показывает вызревание центральной для него идеи исторической эпистемологии.

Чрезвычайно любопытен в данном отношении недавно изданный в русском переводе курс лекций Фуко «Психиатрическая власть», прочитанный им в 1973–1974 г[38]. Интересен он не только потому, что в них Фуко говорит об антипсихиатрии и как всегда по-своему интерпретирует различные ее модели, но и поскольку именно в этом курсе происходит своеобразное возвращение к идеям его первой книги. Хотя сам Фуко в начале курса заявляет, что он попытается пересмотреть концепцию, представленную им в «Истории безумия», здесь мы встречаем тех персонажей, которые возвращаются из «Психической болезни и личности». Если «Психическая болезнь и личность» — это книга о психиатрической теории, а «История безумия» обращается к психиатрической практике, то в «Психиатрической власти» Фуко стремится эту практику и теорию совместить, представив в качестве их носителя врача и клинический институт психиатрии. Поэтому здесь мы встречаем не только знакомые нам по «Истории безумия» имена Пинеля, Тьюка, Кабаниса, Эскироля, но и уже знакомых по первой книге Бейля, Эя, Маньяна, Кангийема и других исследователей. Кроме того, курс «Психиатрическая власть» представляет нам, скорее, историю антипсихиатрии, разумеется, в специфической авторской трактовке последней. В своем исследовании психической болезни Фуко тем самым переходит от больной личности к обществу, в которой она конституируется, к клинической институции и тем силовым отношениям, которые за ней стоят.