Александр Мюлькиянц - Будни пенсионера

• Название: Будни пенсионера
• Автор: Александр Мюлькиянц
• Жанр: Биографии и Мемуары

---

— Батя! Ты чего это делаешь? Мы всю ночь с Митрофановичем кувыркались здесь, а ты решил разом все разрушить. Не честно это!

— Но вы же тоже бессовестно завалили всю рекламу, да так, что не угадаешь, куда и зачем нас приглашают.

— Какие тут проблему? Вы главное уже расковыряли. Здесь теперь все ясно: в зале «Россия» выступит Лариса Длина — певица-супер; и джаз поет и попсу не хуже Алсу. Ни один праздник, даже отмененный, без нее не обходится. А слева — Игорь Бутман — самый лучший саксофонист Европы. Бежать нужно за билетами немедленно, а то расхватают. Спасибо, еще скажите, что вовремя засыпали рекламу — народ пока их не видит.

— Хорошо, а как бы все-таки выяснить, кто там еще пониже расклеен? Может вспомните?

— Помню какие-то незнакомые лица, даже негры, и не наши фамилии; по телеку ни разу их не видал. Никак не пойму, зачем вам еще кто-то? Вам мало что ли? Это же наша гордость, самые прикольные из прикольных! Телек наверное не смотрите?

Оказавшись без единого козыря, я не знал чем крыть. Этот молодой человек рожден для монологов, но судьба, как всегда, ошиблась, навязав ему профессию, в которой большую часть времени он был лишен аудитории. Его аргументы были столь убедительны, что я, поняв, что проиграл, молча поплелся домой. Стинг, надеясь по-видимому на более выигрышное завершение нашей встречи, упрекнул взглядом мою слабость. Придя домой и накормив собаку, я решил тут же позвонить в «Россию», но телефоны и касс и администратора были заняты. А мне бежать за карпом и в Райсобес. Кстати, «Собес» — это древнее название конторы, а сейчас просто — «Управление социальной защиты населения».

Многое, надо сказать, изменилось в нашей жизни в XXI веке, но не все в лучшую сторону.

Захожу на излюбленный рынок у метро «Щукинская». Вдали замелькал транспарант «Карп живой». Очередь небольшая — человек пять-шесть. Шустренький продавец, весьма артистично, сачком вылавливал рыбешку из деревянной бочки.

— Молодой человек, карп действительно живой, или…?

— Вот же написано, аж какими буквами.

— Что написано вижу, но он какой-то невеселый?

— Дедуля! А вам шоу что ли нужно? Замерз он просто.— Вокруг развеселились.

Подходит моя очередь; достаю из кармана шпаргалку: мне желательно два карпика, грамм по пятьсот.

— Таких не подберу, это же не килька. Вам для аквариума что ли? Чего мельчить, возьмите сразу одного на целый килограмм.

— Нет, желательно два.

— Сейчас попробуем, вот один и второй, гляньте красавцы-то какие, близнецы видно. Грамм по семьсот годится?

— Вполне.

Бросает в черный целлофановый пакет и на весы.

— Ровно полтора килограмма, а с вас всего 120 рублей. Расплачиваюсь и бегом на подошедший трамвай. По оживленной беседе пассажиров догадываюсь, что весь вагон, включая контролера и вагоновожатого, нацелился в собес, и именно за социальной картой москвича. Надо быть пошустрее! Из вагона выпрыгиваю первым. В собесе из второго кабинета толпа, в которой сразу узнаю беспрерывно чихающего старика со старухой, здесь же месяц назад заразивших меня каким-то суровым малоизученным гриппом. Решил поздороваться, но почему-то они не ответили, то ли не услышали, то ли не поверили, что выжил.

Бабуся была вся закутана шалью. А вот дед снял шапку и держал ее в руках. Обожгите трижды гипсовый бюст в печи, и вы получите некое подобие флорентийской бронзы.

По видимому, неисчислимые удары судьбы и годы жесточайшей нужды, подобно троекратному обжигу в печи, придали вид бронзы голове старика, опалив и лицо. Неизгладимые морщины представляли собою какие-то вековечные борозды, белесые в глубине. Это желтое лицо само было вообще сплошной моршщиной. Если бы не пучок волос на затылке, его голый безжизненный череп казался бы черепом скелета. Вид у него был еще более несчастный, измученный и угодливо-покорный, чем месяц назад, при сдаче документов.

За ними стояла полноватая дамочка неопределенного возраста, в мини-юбке, в порыжелой черной куртке, в красных колготках и сумочкой из кожи того допотопного животного, которое Адам решил назвать аллигатором. Только в Райсобесе можно встретить такую Марику Рокк. Она похожа была на кошку, которая схватила зубами собственный хвост и, перестав играть, чего-то ждет.

Мне посчастливилось встать именно за ней.

Не успел я занять очередь, как в вестибюль с мороза ввалилась свежая партия пожилых людей, ехавших со мной в одном вагоне. Бабки, плотно прижав меня к Марике, тут же загалдели, заспорили: «Кто последний?.. Держитесь за мной! Вообще-то я раньше вас вышла из трамвая… просто я шла по тропинке, а вы по газону обогнали меня… Ну, ладно, Бог с вами!.. А очередь-то быстро проходит?»

С момента моего появления очередь, к сожалению, не сдвинулась с места. Я опрометчиво поинтересовался вслух:

— Почему же никого не впускают в кабинет?

— У них еще перерыв,— дружным хором отреагировала старая очередь.

— Дайте им спокойно поесть, хоть раз в сутки.

Как я понял, здесь никто, кроме меня, никуда не спешил. Всем было тепло и уютно в той «живой очереди», похоже комфортней чем дома. Своеобразная тусовка ветеранов труда.

Самой первой в очереди стояла миловидная, весьма опрятно одетая, женщина, в синей шляпке на малюсенькой головке, и в голубой куртке, с аппликацией снежных хребтов Килиманджаро. На спине, поверх синих горных вершин, красовались белые латинские буквы. Такая вот, сине-голубая дама, с очень узкими покатыми плечами, наряд которой будил воспоминания о рекламе «Аква минерале». На вид Акве было лет пятьдесят пять — новичок, только-только пополнивший ряды наших славных пенсионеров. Для нее сегодняшний день, видимо, был знаменательным… выходом в Свет… как первый бал Наташи Ростовой.

За ней стоял дядечка антикварного возраста, до сих пор, по-видимому в 1937 года, читающий все газеты от корки до корки. К величайшему сожалению начало их беседы я пропустил.

— Всю жизнь я проработала в школе учителем истории. И при Хрущеве, и при Брежневе, и при Черненко — и из всех наших правителей все-таки больше всех мне нравился Ельцин. Я его видела, вот так как вас; он приезжал к нам в школу на урок, и даже пожал мне руку. Такой красавец, эти волосы, уложенные справа налево; в жизни он намного выше, чем казался по телевизору. Это мужественный человек. Он четко знал, что ему надо. Мудрый был политик и очень воспитанный и терпеливый мужчина. Я прочла недавно в газете, как дружелюбно и сдержанно вел себя Борис Николаевич на первой встрече с Ясиром Арафатом. Могу вам дадже прочесть, у меня страничка эта кажется с собой.

— Не стоит! Лучше перескажите суть, я читал эту заметку в декабрьском номере «Аргументов и фактов».

—Читайте вслух! Читайте! — раздались настойчивые голоса из очереди.

— Вы читали, а мы — нет! Пусть прочтет!

Мне показалось, что у «Аквы минерале» это был, заранее продуманный и тщательно отрепетированный, спектакль. Неработающий пенсионер без аудитории,— это хорошо знакомо. Абсолютное большинство, как всегда, победило. Довольная учительница тут же достала из портфеля заготовленный газетный листок, одела очки, и начала громко читать: «Арафат в первый раз встречался с Ельциным в Зеленой гостиной Большого Кремлевского дворца. Как только двери распахнулись и Ясир увидел Бориса, то влюбился в него сразу и навсегда. Долго тряс руку, целовал его щеки и лоб, шептал дрожащими губами слова благодарности за эту встречу. Его небритое лицо лоснилось от удовольствия, а сам он пребывал в состоянии аффекта. Отчего повторно целовал Бориса в лоб, нежно и трепетно, по-восточному лаская его руки…»

Тут, стоящая впереди меня женщина, весьма отдаленно напоминающая Марику Рокк, вздрогнула и, обернувшись комне, широко улыбнулась. Как опытный фотограф владеет лампой-вспышкой, так и она мастерски умела использовать свою улыбку. Этого мне только не хватало! Учительница истории сделала незначительную паузу, как бы приглашая всех к вниманию.

«…Прошли минуты, ажиотаж первого кадра поутих, а Арафат не двигался с места. Он по-прежнему продолжал лежать на широкой груди российского президента, поглаживая ее и что-то бормоча про себя. Ельцин изрядно утомился столь необычным приветствием, жестом руки пригласил Арафата сесть за стол переговоров. Гость неохотно отлепился, вежливо поклонился и направился к маленькому журнальному столику. Он сделал буквально несколько шагов и вдруг, неожиданно для всех, будто что-то вспомнив, снова приблизился к удивленному Борису, снова нежно прижал его к себе и положил голову на президентскую грудь. Ельцин остолбенел.»

Я, честно говоря, тоже. Потому что, если первый раз впередистоящая Марика просто нежно улыбнулась, то сейчас, выкрикнув «Ах!», она дико рассмеялась, как после длительной щекотки и судорожно затряслась, словно имитировала танец живота. А неиссякаемая «Аква минерале» своим громким шипучим голосом, не обращая никакого внимания на смех и выкрики, продолжала утолять жажду пенсионеров: «…После короткой паузы, не имея возможности отстранить палестинского лидера, Ельцин стал недовольно пучить глаз и кривить рот, мол, что же это такое, в самом деле происходит. Одним глазом Борис Николаевич косил на Арафата, а другим — смотрел на онемевшего начальника службы протокола. Бахрома от арафатовского платка залезла Борису Никоалевичу в рот, он губами пытался освободиться от ворсинок и невероятным образом состроил гримасу. Незаметными плевками через арафатовское плечо он пытался стряхнуть назойливую ворсинку. В конце концов он рукой убрал ненавистный волосок.»