Эми Тан - Сто тайных чувств

• Название: Сто тайных чувств
• Автор: Эми Тан
• Издательство: Б.С.Г.-Пресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-93381-097-5

Эми Тан, американка в первом поколении, пишет о хорошо знакомой ей среде выходцев из Китая. Внешняя канва повествования — история двух сестер, Оливии и Кван. Однако мир древних легенд и призраков, мир Йинь, в котором существует романтическая фантазерка Кван, не только постоянно присутствует в ее рассказах, но, как ни странно, в конце концов врывается в жизнь недоверчивой Оливии, круто изменяя ее. Книги Тан не только завоевали огромную популярность в США, но и переведены на многие языки мира. Теперь познакомиться с ее творчеством предстоит и российскому читателю.

---

Перед самым приездом Кван она весело подбадривала нас, призывая меня и братьев принять старшую сестру в нашу семью. Томми был еще слишком мал и мог только кивать, когда мама спрашивала его: «Неужели ты не рад, что у тебя будет еще одна старшая сестра?» Кевин пожимал плечами, делая вид, что ему все равно. Только я одна прыгала от радости, подобно новобранцу ганг-хо,[2] отчасти потому, что знала: Кван будет дополнением ко мне, а не вместо меня.

И хотя я была одиноким ребенком, я скорее предпочла бы новую черепашку или, на худой конец, куклу, а не кого-то, кто стал бы претендовать на внимание моей матери и вынуждал бы меня делиться более чем скромными проявлениями ее любви. Мысленно возвращаясь в прошлое, я понимаю, что мама любила меня, но любовь ее не была абсолютной. Когда я думала о часах, проведенных ею с другими людьми, подчас совсем незнакомыми, то чувствовала, как отдаляюсь от нее, и очень от этого страдала. У нее всегда находилось свободное время для свиданий с мужчинами и обедов с так называемыми подружками. Что касается меня, то обещания сходить в кино или в бассейн легко нарушались под предлогом ее забывчивости или, еще хуже, обосновывались подленькими рассуждениями о том, что было сказано и что имелось в виду. «Терпеть не могу, когда ты дуешься, Оливия, — говорила она. — Я ведь не обещала тебе, что мы пойдем в бассейн, я сказала, что мне хотелось бы пойти». Как я смогла бы противопоставить свои желания ее намерениям?!

Я научилась не придавать ничему значения, поставить раз и навсегда крест на моих надеждах, убеждая себя, что эти надежды пусты. Таким образом я ограждала себя от еще более глубоких душевных ран. Боль была подобна той, которую испытываешь при уколе; но даже сами воспоминания заставляют меня снова ее испытывать. Как получилось, что, еще будучи ребенком, я знала, что меня недостаточно любили? Неужели каждый рождается с такой бездонной пропастью в душе?

Несомненно, я не хотела видеть Кван в роли своей сестры, совсем наоборот. Но перед матерью я демонстрировала неподдельный энтузиазм. Это была искаженная форма «логики наоборот» — если надежды никогда не оправдываются, надейся на то, чего совсем не хочется.

Мама говорила, что старшая сестра будет моей увеличенной копией, красивой и миленькой, только более китайской, готовой разделить все мои забавы. И я представляла себе не сестру, а другую себя — постарше, танцующую, одетую во взрослые облегающие платья, чья жизнь прекрасна, хоть и печальна; раскосый вариант Натали Вуд в «Вестсайдской истории» (я смотрела этот фильм, когда мне было пять лет). Теперь мне кажется, что мы с мамой лепили наши образы под влиянием киноактрис, говоривших с несвойственным им акцентом…

Как-то вечером, перед тем, как уложить меня в постель, мама спросила, не хочу ли я помолиться. Я знала, что молиться — значит говорить приятные вещи, которые другие хотят услышать. Мама всегда так поступала. И я помолилась Богу и сыну его Иисусу, чтобы они помогли мне стать хорошей. Потом я выразила надежду, что моя старшая сестра Кван скоро приедет, тем более что мама упоминала об этом накануне. Когда я сказала «аминь», то увидела, что она плачет и гордо улыбается. Так я начала демонстративно собирать подарки для Кван — косынку, подаренную мне тетей Бетти на день рождения, туалетную воду «Цветок апельсина», подаренную на Рождество, липкую конфету, оставшуюся от Дня всех святых — я с любовью складывала все эти безыскусные вещицы в коробочку, на которой мама написала: «Для старшей сестры Оливии». Я убедила себя в том, что стала такой хорошей, что однажды мама поймет — нам вовсе не нужна другая сестра.

Позже она рассказывала нам с братьями, как было трудно найти Кван. «В те времена, — говорила она, — недостаточно было просто написать письмо, наклеить марку и отправить в Чангмиань. Мне нужно было продираться через бюрократические препоны и заполнять кучу разных документов. Никто особенно не стремился помочь кому-то из коммунистической страны. Тетя Бетти думала, что я сошла с ума. Она твердила мне: „Как ты можешь взять в свою семью почти взрослую девушку, которая ни слова не говорит по-английски? Она ведь понятия не имеет, что хорошо и что дурно… Да она не знает, где лево и право!“»

Бюрократическая волокита была не единственным препятствием, которое Кван предстояло преодолеть. Два года спустя после смерти папы мама вышла замуж за Боба Лагуни, которого Кевин теперь называет «подарком судьбы», имея в виду мамин опыт свиданий с иностранцами, потому что она думала, что Лагуни мексиканец (а он оказался итальянцем). Мама взяла фамилию Боба, и мы все стали Лагуни. Эту фамилию я потом с радостью сменила на Бишоп, выйдя замуж за Саймона. Дело в том, что Боб не хотел, чтобы Кван приезжала. А для мамы его желания были законом. После того как они развелись — я к тому времени уже училась в колледже, — мама рассказала мне, что Боб давил на нее, еще перед свадьбой, покончить со всеми этими поисками Кван. Мне кажется, она хотела сделать это, но потом просто забыла. А мне она сказала: «Я видела, как ты молилась. Ты была такой трогательно печальной, прося Бога: „Верни мне, пожалуйста, мою сестру из Китая“».

Когда Кван приехала в Штаты, мне уже было около шести. Мы ждали ее в зале ожидания в аэропорту Сан-Франциско. Тетя Бетти тоже была там. Мама нервничала и болтала без умолку: «Слушайте, дети, она наверняка будет стесняться, так что не набрасывайтесь на нее… И она наверняка будет тощая как щепка, и я запрещаю вам смеяться над ней…»

Когда в конце концов таможенник препроводил Кван в зал ожидания, тетя Бетти показала пальцем и проговорила: «Это она. Говорю вам, это она». Мама качала головой: перед нами стояла странная старообразная дама, приземистая и упитанная, совсем не похожая на голодающую сироту, которую так красочно обрисовала мама, или на прекрасную девушку, которую вообразила я. Она была одета в какую-то унылую серую пижаму, и по обе стороны ее круглого загорелого лица свисали толстые косы.

Кван, по-видимому, и не думала стесняться. Она бросила свою сумку, замахала руками и заверещала: «При-вет! При-ивет!» Со смехом, воплями и визгом прыгая (так обычно себя ведет наш пес, когда мы выпускаем его из гаража), эта незнакомка бросилась в объятия моей мамы, потом в объятия дяди Боба. Она схватила Кевина и Томми за плечи и крепко потрясла. Когда увидела меня, то вдруг притихла, опустилась передо мной на корточки и протянула мне руки. Я вцепилась в мамину юбку. «И это моя старшая сестра?!»

Мама сказала: «Смотри, у нее такие же темные густые волосы, какие были у папочки».

У меня до сих пор сохранилась фотография, сделанная тогда тетей Бетти: кудрявая мама, в шерстяном костюме, загадочно улыбается; наш итало-американский отчим выглядит слегка ошарашенно; Кевин и Томми в ковбойских шляпах скорчили рожи; Кван с улыбкой до ушей держит меня за плечо; и я в праздничном платьице, с лицом, искаженным в плаче, засунула палец в рот.

Я плакала потому, что как раз перед тем, как была сделана фотография, Кван преподнесла мне подарок. Это была небольшая клетка из плетеной соломы, которую она вытащила откуда-то из широкого рукава своей куртки и гордо протянула мне. Заглянув туда, я увидела зеленого шестиногого монстра с выпученными глазами, с челюстями как лезвия пилы и какими-то хлыстами вместо бровей. Я испуганно заорала и отшвырнула клетку.

А дома, в спальне, которую нам отныне предстояло делить, Кван повесила эту клетку с кузнечиком, правда уже без одной ноги. И как только наступала ночь, кузнечик принимался громко стрекотать; будто велосипедный звонок, предупреждающий прохожих освободить дорогу.

С того самого дня жизнь моя изменилась. Для мамы Кван стала удобной нянькой, которая всегда под рукой и готова со всем управиться. Перед тем как отбыть в салон красоты или отправиться с подругами по магазинам, мама велела мне держаться поближе к Кван. «Веди себя хорошо и объясняй ей все, что она не понимает. Обещаешь?» Итак, каждый день после школы Кван намертво привязывалась ко мне и таскалась за мной, куда бы я ни пошла. В первом классе я стала кем-то вроде эксперта в области общественного позора и унижения. Кван задавала так много тупых вопросов! Все соседские дети были уверены, что она прилетела с Марса. Бывало, спросит: «А что такое Эм-энд-Эмз? А что такое жу-вачка? Кто такой Моряк Поупи? Почему без глаза? Он разбойник?» Даже Кевин и Томми помирали со смеху от ее вопросов.

Зная, что Кван всегда рядом, мама могла спокойно наслаждаться медовым месяцем с Бобом. И когда учительница звонила маме, чтобы сообщить, что у меня жар, именно Кван приходила к медсестре забрать меня домой. И когда я падала, катаясь на роликах, именно Кван бинтовала мои локти. Она заплетала мне косы, готовила завтраки нам с Кевином и Томми. Она пыталась научить меня китайским колыбельным песенкам. Она утешала меня, когда я потеряла молочный зуб, и растирала меня полотенцем, когда я принимала ванну.