Геннадий Прашкевич - Пять костров ромбом

• Название: Пять костров ромбом
• Автор: Геннадий Прашкевич
• Издательство: Издательство Новосибирского университета
• Жанр: Детективная фантастика
• Год: 1989
• ISBN: 5–7615–0104–Х

В настоящий сборник включены известные, издававшиеся ранее, фантастико-детективные повести Г. Прашкевича, в которых показаны важнейшие темы современности. В сборник также вошла новая повесть А. Леонидова “Красный телефон”. Книга рассчитана на широкий круг читателей.

Издание подготовлено совместно с творческим объединением “Ребус” Центра организации свободного времени молодежи г. Новосибирска.

Содержание:

Геннадий Прашкевич — Пять костров ромбом

Геннадий Прашкевич — Записки промышленного шпиона

— Фальшивый подвиг

— Итака — закрытый город

— Шпион в юрском периоде

Александр Леонидов — Красный телефон

Сборник фантастических и детективных повестей

Издательство Новосибирского университета

Новосибирск, 1989

---

— Сейчас я оденусь, — он похлопал по полным ляжкам, затянутым в цветное финское белье, и неторопливо зашлепал босыми ногами в сторону коридора, откуда вскоре вышел закутанный в длинный халат. — Если вы не возражаете, то пройдемся на кухню, я чай поставлю.

На кухне Чечевицкий усадил Петра за стол и, приглаживая русые, начинающие редеть волосы, задумчиво посмотрел на него:

— Мне кажется мы с вами знакомы… Извините, только не припомню как вас зовут…

Свиркин, который никогда не встречался с Чечевицким, отрекомендовался. Художник застенчиво потрогал кончик носа.

— Нда-а?.. Мне показалось, мы где-то виделись… Меня зовут Эдуард, — плавно склонил голову Чечевицкий.

— А по отчеству?

Художник стеснительно повел широкими плечами:

— Вообще-то, Евгеньевич, но я как-то привык… Зовите Эдиком. — Он подошел к подоконнику и взял трехлитровую банку с водой, в которой лежал массивный подстаканник, налил воду в чайник и зажег газовую плиту. Заметив вытянувшееся лицо оперуполномоченного, улыбнулся. — Это для здоровья. Подстаканник серебряный, а ионы серебра переходят в воду и обеззараживают ее, убивая микробов. Такая вода очень полезна для организма.

Приходя домой, Свиркин смотреть не мог на чай, столько он выпивал его во время различных бесед и опросов, и сейчас он с тоской глядел на закипающий чайник в ожидании полного стакана, а вполне возможно и двух. Кофе бы еще Петр выпил, маленькую чашечку, но кофе, почему-то предлагали реже.

Чечевицкий совсем забыл, что перед ним работник уголовного розыска и, усевшись напротив Свиркина, подпер ладонью мягкую щеку, став похожим на Карлсона, который живет на крыше.

— Так вы портрет хотели заказать? — задумчиво захлопал он серыми глазами. — С удовольствием нарисую. У вас лицо… своеобразное. Только извините, хочу заранее уведомить, что без рук — триста, с руками — четыреста.

Петр понял, что речь идет о деньгах, но не понял, почему четыреста и почему триста.

— Вы знаете, как трудно выписывать человеческие руки? — вздохнул Эдик. — Каждый палец живет своей Жизнью, у каждой руки свой характер, и все это надо передать! А пальцев десять! — Он застенчиво улыбнулся. — Вот и набавляю… Такса, извиняюсь. Все так берут.

Зашумел чайник. Чечевицкий плавно метнулся к плите.

— Воду нужно доводить до стадии белого ключа, чтобы не перекипела и не стала жесткой. Жесткая вода не очень благоприятно действует на организм.

Когда он поставил перед Петром большущий бокал, тот поднял голову:

— Я, собственно., по поводу Ершова…

Лицо художника потускнело, глаза подернулись легкой грустью.

— Вас интересует Саша? Позвольте спросить, почему?

— У нас есть некоторые сомнения…

Чечевицкий замолчал, как бы обдумывая сказанное, потом тихо ответил:

— Да-а, многие считают это самоубийством, но я в это не верю. Саша был импульсивен, подвержен настроению, но не до такой же степени… Ведь у него в тот момент персональная выставка открылась. Конечно, были и такие реплики: “Нам это не понятно!” Но поиск и эксперимент в искусстве всегда встречает сопротивление, это закон творчества… Я считаю, человек, которому не понятен мифологический цикл Ершова, просто малообразован и не дорос до того уровня, когда воспринимается аллегория. Кстати, вы видели эти работы?

Свиркин сокрушенно покачал головой:

— Не довелось, они распроданы.

— Да, да, — с ноткой горечи произнес Чечевицкий, — после его смерти на выставке было не протолкнуться. Жалко, Саша этого не видел. Он бы порадовался… Работы мигом расхватали. А сколько хороших слов было сказано на закрытии выставки! Обо мне так не скажут… Разве что после смерти, — художник мечтательно прикрыл глаза, лицо заострилось, руки невольно сложились на груди, потом встряхнул головой. — Что это я?.. Так какие у вас сомнения, если не секрет?

Немного поколебавшись, Петр ответил:

— Дело в том, что вместо Ершова похоронили другого человека…

Чечевицкий натянуто улыбнулся:

— Если вы так шутите, то это некрасиво…

Свиркин горячо заверил художника, что и не думал шутить, и объяснил ситуацию.

Эдуард все еще не мог прийти в себя.

— В таком случае, где же Ершов? — с сомнением в голосе выдавил он.

— Мы не знаем, но есть версия, что Ершов убит.

— Кошмар! — медленно поднялся с табурета Чечевицкий. — Милиция, как всегда на высоте. Спустя столько месяцев приходят и сообщают, что вместо нашего друга мы похоронили неизвестно кого!

— Известно! — возмущенно вставил Свиркин.

Но Чечевицкий, не обращая на него внимания, продолжал:

— И еще утверждают, что он убит, а кто убийца, конечно, не знают, — он выразительно взглянул на Петра. — Так всегда.

Свиркин обиделся:

— Нет, не всегда! Это исключительный, случай! Ошибки могут быть в любой работе! Разве у вас их не бывает?!

Художник опешил и расслабленно замахал руками:

— Ой, простите меня, бывают и у нас ошибки… Но как-то не укладывается…

Свиркин сделал официальное лицо, будто он проглотил что-то несъедобное и настороженно прислушивается к происходящим у него внутри событиям.

— Что вы можете сказать о Сорнякове? — по-деловому спросил он.

Лицо оперуполномоченного заставило Чечевицкого ответить без промедления:

— Феоктист когда-то был художником, звезд с неба не хватал, таких у нас много. Доходит до того, что у некоторых на выставкомах даже спрашивают, учились ли они вообще рисовать. Феоктист когда-то учился. Рисовал. Потом, запил. Сейчас — вконец опустившийся человек, из Союза художников его исключили за хулиганство, — Эдуард понизил голос, — он помочился где-то в общественном месте. “Яблочное”, знаете ли, мочегонный эффект дает… Так говорят. А Феоктист только на людях водку или коньяк пьет…

— Мог Сорняков затаить злобу на Ершова? — спросил Петр.

Чечевицкий удивленно воззрился за него:

— Вы имеете в виду инцидент в правлении?

Петр кивнул.

— Возможно, мог затаить злобу, — неуверенно протянул художник, — но чтобы убить… А почему вы думаете, что Сашу убили?

Петр веско ответил:

— Есть основания. Сами подумайте: человека уже столько месяцев нет, и никому неизвестно, что с ним.

— Действительно странно… На пороге славы… Прямо какая-то аналогия с Модильяни…

— С кем?

— С Модильяни, — задумчиво повторил Чечевицкий.

Свиркин с интересом выслушал рассказ художника о судьбе Модильяни, и уже потом, шлепая по раскисшему снегу, решил непременно зайти в библиотеку в взять что-нибудь об этом итальянце.

16 марта. Снегирев

Раннее утро. Семен, озябший в ожидании дворника, энергично топая, поднимался в квартиру директора овощного магазина Белянчикова. Заспанный дворник, не совсем понимая, для чего он понадобился работникам милиции, ворча, шел впереди. Понятые, оживленно переговариваясь, шли рядом. Эксперт-криминалист Глухов, позевывая и чертыхаясь, что его так рано подняли с постели и заставили заниматься не своим делом, пыхтел сзади.

Из-за двери послышалось сдерживаемое дыхание.

— Кто там? — пропел приятный мужской голос. Снегирев глянул на дворника. Тот кашлянул и неестественно-хриплым голосом произнес.

— Я это, Игорь Архипович. Кузьма, дворник местный. Тут такое дело… Машина ваша оказалась открытая. Я снег скребу, вижу, а она открытая. Пойду, думаю, скажу.

Семен одобрительно кивнул. Тут же загремели замки, забрякали цепочки и дверь приоткрылась. Седой мужчина в майке, туго натянутой на твердом брюшке, и зеленых, усыпанных ромашками трусах, настороженно смотрел острыми глазками, прячущимися под густыми бровями. Снегирев решительно втиснулся в прихожую, оттеснив хозяина:

— Милиция.

— Я не понимаю, — нервно поддернул трусы Белянчиков.

— Обыск, — пояснил Снегирев, широко открывая дверь.

В прихожую гурьбой ввалились понятые, дворник и эксперт. Кузьма робко переминался с ноги на ногу, оглядываясь на оставленные его большими, на резиновом ходу, валенками мокрые следы.

— Ты, дядя, проходи, не стесняйся, — подбодрил его Глухов, который был отнюдь не моложе дворника, — ты же у нас представитель ЖЭУ.

Не дожидаясь приглашения опешившего хозяина, все прошли в комнату.

— Вот это Лувр! — присвистнул Сергей Петрович Глухов, оглядывая стены, увешанные картинами, и дорогой гарнитур. — Семен Павлович, как говорит одна моя знакомая дама, ОБХСС давно пора пост у мебельного магазина организовать: как кто подобный гарнитурчик берет, ею сразу в кутузку. — Глухов хохотнул. — Это она, конечно, загнула, такой гарнитур и на трудовые доходы купить можно…

Понятые вежливо хихикнули. Дворник, открыв рот, замер перед полотном, на котором была изображена обнаженная женщина с искаженными пропорциями фигуры. Белянчиков суетливо перебегал от стены к стене, то и дело беспокойно поддергивая трусы.