Юрий Колесников - Тьма сгущается перед рассветом

• Название: Тьма сгущается перед рассветом
• Автор: Юрий Колесников
• Издательство: Картя Молдовеняскэ
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1964

В романе Юрия Колесникова «Тьма сгущается перед рассветом» изображена Румыния 30-х годов — накануне второй мировой войны. В этот период здесь действует «Железная гвардия» — «пятая колонна» Гитлера. Убиты два премьер-министра — Дука и Калинеску. События нарастают. Румыния идет к открытой фашистской диктатуре. Провокации против компартии и убийства на румыно-советской границе совершаются при попустительстве тайной полиции — сигуранцы. Королевский двор, министры, тайная полиция, шпионы и убийцы — легионеры, крупная буржуазия и лавочники объединились для борьбы с трудовым народом.

Автор умело нарисовал картины жизни различных слоев общества, борьбу рядовых людей против подготовки войны с Советским Союзом.

С большой силой в книге воссоздана атмосфера тревоги, неуверенности в завтрашнем дне, порожденная политической обстановкой в Европе.

Одновременно с ростом безработицы, обнищанием растет классовое самосознание трудящихся масс, понимание несправедливости существующего строя. Главный герой романа, бессарабец Илья Томов, от верноподданнических настроений приходит к участию в революционной борьбе.

---

Профессор присел рядом с ним, заглянул в глаза.

— Вы, голубчик, потеряли много крови. Понимаете это? Нет, не понимаете! А еще говорите — в лицее учились… Вам теперь надо питаться лучше, чем обычно. Кроме того, вы теперь у меня в доме и, будьте любезны, подчиняйтесь. Это все равно, что в больнице, а там слушаются! Вот если когда-нибудь мне надо будет получить консультацию о том, как переправить нелегальную литературу или как бежать от полиции, — тогда я непременно обращусь к вам и буду слушаться. Поняли? Сию же минуту съешьте все, не то я еще вам принесу…

Морару рассмеялся и похлопал Илью по плечу:

— Слушайся, Илие, профессор лучше нашего знает! Я привез тебе свои брюки, а твою одежду надо будет уничтожить.

Профессор показал рукой на табурет:

— И вон те листовки и газеты уж заодно заверните… Лучше всего их сжечь. Жаль, конечно, но они в крови.

Морару взял в руки листовки и газеты, посмотрел профессору в лицо:

— О, нет, господин профессор!.. Эти листовки уничтожать не будем, а пошлем их так, как они есть, окровавленные. Наши газеты, наша жизнь и борьба всегда облитый кровью… Так пусть же знают об этом и те, кому еще не известно, с какими трудностями нам приходится их распространять, бороться за правду!..

Профессор задумался, затем подошел к Аурелу и, положив ему руку на плечо, сказал:

— Дайте-ка и мне одну такую газету. И обязательно простреленную. Вы правы, господин Аурел… Пусть она полежит у меня на память… Может быть, доведется еще когда-нибудь показать ее своим студентам и рассказать, как наши люди боролись за свободу!..

…За окном уже рассветало, когда профессор сказал Аурелу, что больному пора отдохнуть, и поднялся к себе: Морару уехал предупредить Захарию о предательстве Лики. А Томов остался на кушетке в кабинете профессора.

XIV

Заримба был раздражен, хотя внешне казался невозмутимым: на лице его, как всегда, играла улыбка. Расстроил Гицэ групповод Митреску. Несколько дней назад, снабженный инструкциями и деньгами, он должен был выехать на периферию с соответствующими указаниями для легионерских гнезд, как вдруг явился почти раздетый. Вначале Заримба не мог понять, что случилось; выслушав Лулу, он решил: «Врет! И самое страшное, что даже мне не признается!..»

Он долго молчал и, наконец, тоном оракула изрек:

— Вы потерянный человек!.. Проиграть оружие, доверенное «Гвардией»! И вы не выехали в Бессарабию, не выполнили приказ. Это прямое и абсолютное нарушение присяги «капитану».

Лулу стоял, опустив голову, и лицо его выражало смирение кающегося грешника. Заримба продолжал:

— Я многое вам прощал. Но учтите, если я вас спас от Думитреску, то от меня вас уже никто не спасет! Никто! У меня много дел и заниматься вашим перевоспитанием я не собираюсь…

Лулу упал на колени и стал клясться, призывая в свидетели бога и «капитана», что одежду и пистолет он не проигрывал… «На меня напали четверо здоровенных мужланов… Раздели… Вот только одни лакированные ботинки остались. Я дрался… Видите, какой у меня синяк! Слово чести легионера, не вру, господин шеф! Они меня схватили внезапно. Но я одному так двинул, что он присел и закричал: «У-ва!».

Заримба слушал внимательно, привычно облизывал губы и улыбался.

Лулу чувствовал, что на этот раз ему не вывернуться. Конец! Он украдкой взглянул на шефа. «Нет, не верит!» И тогда Лулу пустил в ход последний козырь, который приберег на крайний случай. Он достал из кармана две купюры по тысяче лей, полученные от Мими, и протянул их шефу.

— Вот деньги, которые вы дали мне на дорогу. Если бы я проиграл, то прежде всего деньги, а не одежду и оружие! Но ведь я и не думал играть. Слово чести!.. Они, на счастье, были дома и, как видите, остались целы…

Заримба встал и вышел из комнаты, захлопнув дверь. Ту самую дверь без ручки… Лулу вздохнул и печально посмотрел на распятого Христа. Ему стало жаль себя — он такой же мученик, как и сын божий; взглянув на череп с дырой в затылке, невольно ощупал свою голову. «Неужели мой будет с ним рядом?» — подумал Лулу. Вошел Заримба. Лулу выпрямился, вскинул руку и громко произнес:

— Слово чести легионера, что я своей грудью защищу вас… Может быть, даже от Думитреску… Вот посмотрите. Я не вру!

Заримба скользнул по групповоду быстрым взглядом.

— Господин Думитреску — член «Тайного совета», и я запрещаю вам так говорить! У нас полное взаимопонимание и одни цели!…

— Это вы такой добрый! А он чего только ни говорил о вас… Мне даже совестно повторять… Слово чести легионера! — продолжал Лулу, искательно заглядывая шефу в глаза.

— А за новую ложь ответите головой! — спокойно произнес Гицэ.

— Нет, господин шеф, это не ложь. Слово чести! Он вас и горбуном обзывал, и как только хотите…

Но Заримба молчал и ласково улыбался, словно ему говорили нечто лестное. Кончилось тем, что Лулу пришлось писать новые расписки: одну на деньги, вторую на оружие и третью — предупредительную. Подписывая последнюю, Лулу чувствовал, как по телу побежали мурашки.

На следующий день Лулу снова преобразился. И видя его, идущего с изящным чемоданчиком по перрону Северного вокзала, можно было подумать, что это какой-нибудь инспектор министерства или крупный адвокат. Все на нем было с иголочки и сидело, как на манекене в витрине «Галери Лафайет».

Из огромного вокзального репродуктора донесся голос диспетчера: «Поезд номер 7004 Бухарест — Галац — Бессарабская — Кишинев отправляется через пять минут. Дамы и господа…» Однако Лулу шел не спеша с папиросой во рту и даже окликнул бежавшего вдоль состава газетчика. Он молча взял журнал «Чинема» с полуодетой голливудской актрисой на обложке и, небрежно кинув двадцатилейную монету на лоток, важно отошел к вагону. Кондуктор, что стоял у вагона и видел эту картину, взял под козырек. А прощавшийся с компаньоном Гаснер, заметив Лулу через окно вагона, воскликнул: «У-ва! Кажется, босяк уже опять энтилегент!..»

Компаньон Гаснера ничего не понял. Вскоре он раскланялся и ушел. А Гаснер стал еще больше нервничать, когда увидел, что Лулу поднимается в его вагон. Что делать? Притвориться спящим, бежать в туалетную или взять газету и сделать вид, будто читаешь? Но пока Гаснер обдумывал, как поступить, Лулу прошел мимо его купе, даже не взглянув туда. Гаснер прислушался: где-то дальше открылась и закрылась дверь. Он облегченно вздохнул и вытер мгновенно вспотевшие лоб и подбородок. «Очень он мне нужен!.. — проворчал он себе под нос. — Босяк, каких свет не видел! Но синячок у него — будьте мне здоровы!» Невольно он пощупал свою щеку и, вспомнив Мими, пожалел, что так долго задержался и потратил немало денег… «Но, э-э-э, надо же отдохнуть, как солидному человеку», — оправдывался сам перед собой Гаснер. Почему-то он вдруг затосковал по жене, о которой ни разу не вспомнил за все время пребывания в Бухаресте.

Поезд тронулся. Вскоре в купе вошел кондуктор, проверявший билеты. Гаснер расщедрился — дал ему двадцать лей на чай и попросил никого к нему не впускать.

— Я себя плохо чувствую… Кажется, зуб начинает ныть…

Кондуктор приложил два пальца к козырьку:

— Постараюсь!..

Гаснер погасил свет, но спать не мог. Мысль, что в одном из соседних купе едет «босяк», не давала ему покоя. Поздно ночью, когда поезд прибыл на станцию Бузэу, Гаснер заметил, что Лулу вышел без плаща. Очевидно, «босяк» следует дальше. Гаснер побежал в туалетную, но она, как назло, была заперта. Кондуктор сказал, что на остановке мыться нельзя. Вскоре поезд тронулся. Гаснер был на седьмом небе: «У-ва, босяк таки остался!.. Значит, все же есть бог на свете!» Однако не успел он закончить свою мысль, как мимо застекленной двери купе прошел Лулу с несколькими пачками папирос и бутылкой вина, и Гаснер снова впал в уныние…

«Вот тебе и бог! — думал он, — остался бы, так нет, — пришел… Ну, так это поезд? Почему он не сгорел, прежде чем отправился из Букурешть!..» Внезапно дверь открылась, и кондуктор осветил фонарем купе, чтобы посмотреть, не сел ли кто-нибудь в Бузэу. Он очень удивился, увидев, что пассажир стоит в темноте.

— Может быть, вам, господин, зажечь свет?

— Нет, нет! Что вы! — воскликнул Гаснер, но тут же спохватился, что его испуганный голос может вызвать подозрение, и уже более спокойно добавил:

— Не надо… У меня болит зуб…

— Тогда, может быть, хотите таблетку «Явол»? — любезно осведомился кондуктор.

— Нет, мерси, не надо… уже, кажется, немного проходит.

Кондуктор поклонился и вышел. А Гаснер проклинал все на свете: он уже несколько раз порывался выйти в коридор, но не решался. Вдруг его увидит Лулу? «Приятная встреча, что аж не знаю!.. Надо было мне сесть в этот поезд! Как будто босяк не мог где-нибудь околеть, большая бы потеря была!.. Ехал бы я себе спокойно. Так нет, он едет со мной, и не просто так, а в одном вагоне! Ну, так это свет? Чтоб он уже горел с этим поездом вместе… Но и я тоже хорош. Как будто не мог ехать в другом вагоне! Так нет. Ехать так, чтобы мучиться! У-ва! Что делать? Хочется выйти, хоть караул кричи. Я уже таки больше не могу!»… Гаснер уже в который раз приоткрывал дверь, выглядывал в коридор, но никак не мог отважиться…