Архимандрит Софроний (Сахаров) Сахаров - Молитвенное приношение старца Софрония

• Название: Молитвенное приношение старца Софрония
• Автор: Архимандрит Софроний (Сахаров) Сахаров
• Издательство: «Паломникъ»
• Жанр: Самосовершенствование
• Год: 2004
• ISBN: 1 874679 22 3

Книга представляет собой сборник молитв, написанных архимандритом Софронием Сахаровым (1896-1993), автором знаменитой книги «Преподобный Силуан Афонский». Обогащая молитвенную практику Православной Церкви, книга адресована всем интересующимся молитвенным деланием.

---

Молитвенное приношение старца Софрония

ПРЕДИСЛОВИЕ

О молитве архимандрита Софрония

Отверзу уста моя,

и наполнятся духа...

Вся жизнь старца Софрония была непрестанным стремлением ко Свету Лица Божия, к «Тому, Кто Есть» (Исх. 3, 22). Подобно Моисею десятилетиями он взывал к Богу со слезами: «Яви мне Лице Твое!». Неутолимая жажда проникнуть в тайны Божественного Бытия не умалилась до глубокой старости отца Софрония. Иными словами, вся жизнь его была наполнена молитвой, болезненным исканием пути к нашему Творцу, чтобы вопросить Его: «Для чего Ты создал меня?» Отражением живого предстояния старца перед Вечным и Живым Богом являются молитвы, помещенные в этой книге. Однако они дают лишь частичное представление о той глубокой молитвенной жизни, которая текла в нем.

Молитва для старца была всеобъемлющей. Поводом к ней служило все, что окружало подвижника. Его молитва простиралась к Богу обо всем. Каждое движение, каждое действие он начинал и заканчивал с чувством Божественного присутствия. Сознанием этого освящалось все. Вокруг подвижника создавалась напряженная атмосфера непорочной святости, выраженной в словах преп. Серафима: «Стяжи дух мирен, и вокруг тебя спасутся тысячи». Писал ли он иконы, беседовал ли он с людьми или просто гулял – он «совершал святыню во страсе Божием». Для него не было малых, ничего не значащих вещей, поскольку он воспринимал все и всех через призму молитвы, в присносущном Свете спасения Христова. При беседе со старцем часто возникало ощущение того, что он и слушает тебя, и одновременно предстоит духом пред Богом, и прислушивается к сердцу, что откроет ему Святой Дух.

Старец Софроний говорил: «Великого Бога нужно просить о великом». Действительно, в его молитвах поразительным является его свободное, дерзновенное, но никогда не бывающее дерзким, обращение к Спасителю. Интимное чувство Бога и стремление к общению с Ним через молитву было присуще ему от младенчества. Старец рассказывал, как будучи маленьким ребенком, он мог подолгу молиться, стоя на коленях у своей детской кровати. В течение всей жизни сознавая себя во мраке непонимания путей Божиих и томясь от зрелища трагедии человеческих судеб, подобно Иакову и Иову, он боролся через молитву за стяжание подлинного богопознания и вообще ведения о конечном СМЫСЛЕ БЫТИЯ, взывая: «Душе Святый, прииди и вселися в ны: напой нас, жаждущия, таинственными струями познания Твоего, и изведи из темницы греховныя души наша». Подобно древним пророкам, и он беседовал с Богом лицом к Лицу, при этом до глубокой старости его никогда не переставало сокрушать сознание своего ничтожества и беспомощности. До последнего издыхания он приступал к Богу со страхом, боясь даже малейшим движением сердца оскорбить Духа Божия. Исходным началом его молитвы всегда являлось видение Христа «как Он есть», как Он открылся нам в деле спасения, рождающее болезненное чувство своей отчужденности от ТАКОГО Святого Бога и смертельное томление оттого, что «мы в тисках греховной смерти, и истинная жизнь нам не дана». Именно это благодатное отчаяние, идущее дальше всякого отчаяния и рождающее молитвенный крик из сердца, влекло старца десятилетиями внутренне «кричать» к «Могущему спасти» от этой смерти, «и услышан бысть за благоволение».

Старец познал и открыл нам, что путь к истинному Бытию лежит через молитву, подобную Гефсиманской, в которой жертва любви приносится до конца. Лишь тогда человек во Христе и чрез Христа может сказать: «Ныне и аз есмь».

К этому переходу от смерти и тления страстей к жизни, всецело освященной заповедями Христовыми, была устремлена его молитва с чрезвычайным напряжением. Старец постоянно повторял, что «молитвою все исцеляется, все исправляется, все очищается, все обновляется», и поэтому для него не существовало безнадежных ситуаций. Единственным и верным путем к разрешению и преодолению всех проблем он считал такую «безумную», отчаянную молитву, исходящую из нашего бедственного положения. В любых обстоятельствах старец поощрял внутренне «кричать» к Богу с болезненным сердцем:

Господи, Боже Спасителю мой, благосклонно приклони ухо Твое к молению моему: Ты зриши, как греховная смерть поглощает всего меня; молю Тя: исцели сердце мое, исцели ум мой, исцели душу мою, исцели все мое бытие благоволением Твоим, за молитвы отца моего духовнаго. Аминь.

В опыте старца молитва была живым общением с Живым Богом, и как таковая, она принимала бесконечно разные формы, соответствующие разным состояниям молящегося. Он говорил: «Всегда начинайте молитву, рассказав Богу о своем положении». Как глубоко личный и интимный акт, молитва не подлежит никаким внешним законам или ограничениям, она должна быть внутренней бытийной необходимостью и должна совершаться в духовной свободе. Поэтому уставная молитва в его глазах имела лишь предварительное, педагогическое значение, несомненно ценное, особенно в начале, для того, чтобы проникнуться правильным молитвенным духом Православной Церкви, однако далеко недостаточное для того, чтобы довести человека до состояния мужа совершеннаго, в меру полнаго возраста Христова, для того, чтобы Бог был вся во всех. «Молитва – есть внутренний акт нашего духа. Выражаться он может в самых различных формах. Нередко и даже, может быть, особенно часто в молчании нашем пред Богом. Молчим, потому что Бог ведает всю глубину нашей мысли, все чаяния нашего сердца, а выражать их словами мы не всегда способны. Бог же разумеет тайные движения нашего сердца и отвечает на них... Предстоять пред Богом – вовсе не значит стоять перед иконами, но чувствовать Его в своем глубоком сознании как наполняющего Собою все. Жить Его как воистину Первую Реальность, после которой следует мир, в порядке низшей, второй, производной, тварной реальности. Для этого может быть пригодным всякое положение тела: лежачее, ходячее, сидячее, стоячее и тому подобное».[1] Именно поэтому старец не любил давать молитвенных правил. Он до конца доверял каждому человеку, видя в нем самые совершенные, самые высшие потенциальные возможности, и хотел через эту свободу довести каждого до осознания личной ответственности перед Богом. «Чтобы найти верный путь, лучше всего просить об этом Бога в молитве: “Господи, Ты сам научи меня всему. Дай мне радость познания воли Твоей и путей Твоих. Научи меня воистину любить Тебя всем моим существом, как Ты заповедал нам. Устрой мою жизнь так, как Сам Ты в предвечном совете Твоем мыслил о мне... да, даже о мне, ибо Ты никого не забыл и никого не создал на погибель. Я безумно растратил(а) данные Тобою мне силы, но теперь, при конце моей жизни, Ты все Сам исправь, и Сам всему научи меня, но так, чтобы действительно Твоя воля совершилась в жизни моей, разумею я о том, или не разумею до времени. Не попусти меня ходить чужими путями, ведущими во тьму, но прежде чем усну смертным сном, дай мне, недостойному(ой), увидеть Свет Твой, о Свете мира.” И так своими словами молись все о том же. Пройдет некоторое время, и сила слов этих проникнет во внутрь существа твоего, и тогда потечет жизнь сама собою именно так, как хочет Господь, а внешне рассуждая ничего мы не решим».[2]

Для старца молитва, будучи вселенским и всеобъемлющим актом — в пространстве и во времени, достигала своей кульминации в совершении Божественной Литургии, ради которой все совершалось и которая являлась средоточием всего дня и источником живой силы для него. «Литургическая молитва с частым причащением — полнота. Правда, для этого необходимо ее жить и разуметь. Тогда откроется, что Литургия объемлет собою всю жизнь нашу; в ней заключены все планы нашего бытия в его обращенности к Богу. Литургия, если только она живется всем нашим существом, дает нам жить ее как воистину Божественный Акт, вмещающий не только весь этот видимый мир, но и выходящий безмерно за его пределы».[3] Как литургическое священнодействие, его молитва всецело была обращена ко Христу-Спасителю, и через Него к Отцу и Духу Святому. Она непрестанно вдохновлялась видением великого дела спасения мира во Христе, обнимая все бытие — и Божественное и человеческое — в акте жертвенной христоподобной любви. Молитву старца Софрония характеризует то, что она неразрывно связана с его боговидением, с его глубоким и ясным догматическим сознанием. Именно такая молитва есть истинное богословие, по его любимому выражению, как «состояние нашего духа, непосредственно созерцающего небесную действительность, и содержание нашей молитвы», в которой открываются тайны путей ко спасению. Самый яркий и дивный пример тому он усматривал в Евангелии от Иоанна. Поэтому старец безмерно любил молитвы Пятидесятницы, Богородичные Догматики, но особенно Анафору Литургии Василия Великого, на которую он часто ссылался, как на самый совершенный образец того состояния, когда созерцание прелагается в молитвенную форму, которая постоянно питала его собственную молитву.