Алексей Лебедев - Церковно-исторические повествования

• Название: Церковно-исторические повествования
• Автор: Алексей Лебедев
• Жанр: Религия

Алексей Петрович Лебедев (2 марта 1845 — 14 июля 1908) — русский историк церкви, византинист.

Алексей Лебедев родился в селе Очаково Рузского уезда Московской губернии в семье священника. Образование получал в Перервинском духовном училище, Московской семинарии и Московской духовной академии в Сергиевом Посаде, которую закончил в 1870 году. По собственному рассказу Лебедева, после окончания курса руководством академии ему было предложено на выбор занять одну из пяти кафедр в alma mater, а также кафедру метафизики в Киевской духовной академии. Свой выбор и дальнейшую свою научную судьбу Лебедев связал с кафедрой церковной истории, на которой прослужил более 25 лет. В феврале 1875 года Священным Синодом он был утверждён в звании экстраординарного профессора.

Профессор А. П. Лебедев пользовался популярностью у студентов, его аудитория была одной из самых посещаемых. Он ежегодно предлагал новые курсы, из его «школы» вышли более десяти магистров. Его ученики заняли кафедры в высших учебных заведениях Петербурга, Москвы и Одессы. Он прослужил в МДА четверть века. Характеризуя учено-литературную деятельность и заслуги А. П. Лебедева в области церковно-исторической науки, профессор А. А. Спасский писал: «Он не только поднял русскую науку на надлежащую высоту, но и привлек к ней внимание ученого Запада, сделав ее общеевропейским явлением».

Алексей Петрович Лебедев скончался 14 июля 1908 г. после непродолжительной тяжелой болезни.

---

______________________

* Боже, Боже мой, к Тебе утренюю...  ** Господи, воззвах к Тебе, услыши мя...  *** Соответственно, в 9.00,12.00 и 15.00 сравнительно с церковными сутками. (Здесь и далее - прим. редактора изд. 1900-1903.)

______________________

Больше всего христиане при возношении своих молитв пользовались книгой Псалтири. Псалтирь была молитвенником в первенствующей Церкви. Но вместе с псалмами была в употреблении в домашней жизни христиан и молитва, которой научил Сам Господь Своих учеников (Мф. 6,9 и сл.). Представляется, однако, удивительным, что ни апостолы, ни их ученики, мужи апостольские, не упоминают о молитве "Отче наш" как молитве употребительной в их время в христианской Церкви. Но если апостолы и мужи апостольские и не говорят ничего о молитве Господней, однако же, отсюда не следует делать заключения, что в первые времена молитва Господня не была в употреблении. Прежде всего, совершенно невероятно, чтобы апостолы, просившие Христа научить их молиться, сами потом не пользовались данной молитвой. К той же мысли приводит то явление, что во времена Тертуллиана, следовательно, вскоре после эпохи мужей апостольских, молитва "Отче наш" представляется самой употребительной. Около 200 года молитва Господня пользовалась высоким уважением, на нее писались многочисленные комментарии. Все это доказывает, что ее и раньше не забывали верующие. Тертуллиан прямо называет молитву Господню "сокращением всего Евангелия". Кроме молитвы Господней, в домашнем употреблении христиан встречаем молитву "Богородице Дево, радуйся", которая составлена на основании слов из Евангелия (Лк. 1, 2. 42). Молитва эта возникла, вероятно, вскоре после III Вселенского собора, в Греческой церкви, в противодействие несторианству. Позднее она перешла и в Западную церковь, главным образом уже в XI веке. Помимо этих и других молитв, заимствованных из Библии, древние христиане пользовались молитвами, составленными ими самими. У них были как песнопения, так и молитвы, обязанные своим происхождением благочестивой ревности отдельных верующих. Об этом можно догадываться на основании следующих слов Тертуллиана: "По совершении агап каждый приглашается петь хвалебные песни Богу, извлеченные из Св. Писания или кем-либо сочиненные". На это же указывают постановления Иппонского собора в Африке (в 393 г.): "Никто не должен употреблять самоизмышленных молитвословий, прежде чем посоветуется об этом с братьями, более просвещенными". Другие соборы еще более стесняют произвол верующих молиться, произнося молитвы самосочиненные. Видно, что в Церкви в древнее время появилось много таких молитв, что они стали распространяться в народе, и что не все из них заслуживали одобрения.

Отцы Церкви сообщают немало известий и о внешних обычаях древних христиан в совершении домашней молитвы. Климент Александрийский говорит: "Во время молитвы мы воздеваем руки и голову к небу, а при конце молитвы и ноги приводим в движение", то есть в конце молитвы мы поднимаемся из коленопреклоненного положения, в котором оставались во время нее. Со своей стороны, Тертуллиан говорит: "Мы молимся, взирая на небо, с распростертыми руками и непокрытой головой". Он же увещевает христиан, что они "не должны слишком поднимать руки и размахивать ими, что не должны возвышать головы с самонадеянностью и что приличие требует тише произносить молитвы". Ориген между всеми телесными положениями, какие возможны при молитве, рекомендует христианам, как самые приличные, воздеяние рук и поднятие головы. Впрочем, прибавляет он, больной может молиться сидя или лежа, а находящийся на корабле или занятый чем-либо препятствующим воздеянию рук может молиться, не делая вида, что молится. Распростертыми руками христиане изображали вид креста, на котором был распят Христос, как об этом свидетельствует апологет Минуций Феликс. Перед молитвой обыкновенно обмывали себе руки, чтобы показать необходимость внутренней чистоты, и обращались во время молитвы на восток, потому что свет древний и духовный приходит с востока (Тертуллиан, Климент). Сообразно с апостольским предписанием, мужчины молились с головой обнаженной, а женщины - с покрытой (1 Кор. 11,4). Но уже Тертуллиан высказывает жалобы на то, что девушки его времени и его отечества являлись на молитву непокрытыми и в свое оправдание говорили, что апостол Павел заповедует носить покрывало только женщинам, а так как они не замужем, то к ним неприложимы слова апостола. Тертуллиан поэтому старается доказать таким легкомысленным, что под женщиной, по библейскому употреблению, разумеются и жены, и девушки. - Тертуллиан порицает как суеверие, встречавшееся тогда обыкновение скидывать верхнее платье во время молитвы. "Так приближается, - говорит Он, - язычник к своим идолам, а христианский Бог слышит и того, кто имеет на себе плащ". Не менее он осуждает и тех, кто возлежали во время молитвы. Сидеть во время молитвы, как это было в обычае кое-где на востоке, он считает за выражение небрежения к этому делу. Христиане при молитве обыкновенно стояли. "Мы стоя молимся", - говорил Киприан. Христиане часто также молились коленопреклоненно. Во дни поста, говорит Тертуллиан, и во дни стояний (так называется у него полупост) не должно быть молитвы без коленопреклонений и других знаков самоуничижения. Коленопреклонение представлялось первоначальным христианам делом совершенно естественным, как выражение смирения, как знак, что человек отпал от Бога и нуждается в Божественной благодати и милосердии. Поэтому кающимся постоянно предписывалось преклонять колена.

В самой тесной связи с молитвой во все времена находилось крестное знамение, и уже у древнейших христиан мы встречаем самое широкое распространение его. Они полагали крестное знамение не только на себе, - на челе, устах, груди, но осеняли им одежду, постель, пищу, посуду, домашнюю утварь и жилище; они делали его, если выходили из дома или снова возвращались сюда, если начинали одеваться, садились за стол, ложились в постель, умывались или мылись в бане. Обо всем этом явно свидетельствует Тертуллиан. При этом он замечает, что хотя на крестное знамение нет указания в Библии, но зато важность его утверждает Предание. В одном из своих сочинений он убеждает свою жену, чтобы она в случае его смерти не выходила замуж за язычника, потому что тогда для этого последнего не было бы тайной, что она знаменует крестом и свое ложе, и свое тело. Следовательно, в это время было уже обыкновение ограждать крестом свою постель и тело, когда ложились спать и вставали. Так же Киприан, Ориген и другие отцы и писатели церковные многократно говорят об употреблении крестного знамения. Ефрем Сирин в IV веке говорил: "Животворящим крестом пусть осеняются наши двери, наши очи, наши уста, наша грудь, все наши члены. Этот крест, вы, христиане, не оставляйте ни в какое время, ни в какой час; пусть он с вами будет во всех местах. Без креста ничего не предпринимайте: ложитесь ли вы спать или встаете, работаете или отдыхаете, едите или пьете, путешествуете на суше или плаваете по морю, постоянно украшайте все ваши члены этим живоносным крестом". - До сих пор у нас шла речь о кресте, который мы делаем нашей рукой, но мы должны еще прибавить, что и крест в смысле вещественного изображения распятия весьма рано уже вошел в практику домашней жизни; его изображали или при помощи живописи, или пластики. Церковный историк Евсевий говорит о Константине Великом, что в самом лучшем зале его дворца был поставлен золотой крест, украшенный драгоценными камнями. Тот же Константин приказал украсить даже оружие солдат знаком креста. Что далее изображением креста украшались стены и двери, об этом находим свидетельство у Златоуста. Некоторые в своем желании повсюду делать кресты заходили уж слишком далеко - они вздумали украшать крестами полы в своих домах. Это обыкновение, однако, строго запрещено Трулльским собором (прав. 73-е), потому что попирать знак креста ногами противно чувству благоговения. История древнего христианского искусства и Акты мученические указывают, что христиане украшали крестом свои одежды и предметы обыденного употребления. В IV веке встречаем указание на употребление креста на шеях верующих, поверх одежды. Так, Григорий Нисский говорит о своей сестре Макрине, что она носила крест на своей шее.

Трапеза древних христиан, в свою очередь, также не осталась без влияния на нее нового христианского духа. Прекрасное изображение того, как происходила трапеза в домах древних христиан, находим у Тертуллиана. "Садятся за стол не иначе, как помолясь Богу; едят столько, сколько нужно для утоления голода; пьют как пристойно людям строго соблюдающим воздержание и трезвость; насыщаются настолько, что той же ночью могут возносить молитвы Богу; беседуют, зная, что все слышит Бог. По омовении рук и возжжении светильников, каждый приглашается петь хвалебные песни Богу. Трапеза оканчивается, как и начиналась, молитвой. Выходят отсюда не для того, чтобы производить бесчинства, выходят паче из школы добродетели, нежели от вечери". Тертуллиан, собственно, говорит здесь о христианских агапах, но сам же он не полагает никакого различия между агапами и обыкновенной трапезой в отношении к благоприличию и благочестию. Климент Александрийский прямо уверяет, что во время еды христиане пели псалмы и песнопения. Еще яснее говорит об этом Киприан: "Час обеда не должен оставаться без небесной благодати. Скромный обед должен сопровождаться псалмами, и если ты имеешь хорошую память и хороший голос, принимай на себя обязанности певца". - Очень часто и с особенным удовольствием древние отцы изображали скромность, умеренность и целомудренность, которые царили во время христианских обедов. Апологет Минуций Феликс говорит: "Наши обеды не только целомудренны, но и трезвенны, ибо мы не позволяем никакой болтовни, веселость умеряем важностью и скромными речами". Очень подробно распространяется об этом предмете Климент Александрийский. "Иные люди, - говорит он, - живут для еды наравне с бессловесными животными, у которых жизнь во чреве; наш же воспитатель Христос повелел нам есть для того, чтобы жить, ибо пища для нас не занятие, и сластолюбие не есть наша цель. Жизнь слагается из двух вещей, - здоровья и сил, а для этого легкое питание гораздо целесообразнее. Великое разнообразие в пище нужно отвергать, потому что от этого проистекает различного рода вред, недомогания тела, вспучивание живота". Изысканность в пище Климент совершенно отвергает и осуждает тех, кто со всех частей света собирают для себя лакомые кушанья и необыкновенные приправы, тех ненасытных искателей пищи, которые для своих сластей желали бы Весь мир уловить сетью. Таких сластолюбцев он называет не людьми, а "ртом и челюстями". Этот строгий церковный нравоучитель стыдит христиан за то, что они начали допускать излишества во время христианских агап. "Мы бесчестим священную агапу, прекрасное дело Слова, разными горшками и жидкими похлебками, наносим поношение этому имени разными питьями, изысканными кушаньями и кухонной копотью". В лакомых блюдах он усматривает смерть для тела и души. Умеренно питающиеся люди, говорит он, гораздо сильнее, здоровее и благоразумнее, чем другие; это можно видеть при сравнении крестьянина или философа (в смысле человека умеренного) с богачом. Обед христиан, по нему, должен быть прост и короток, не должен мешать ночному бодрствованию и не должен быть приправлен какими-нибудь благовониями. Он осуждает также жадность в еде. "Неразумно жадными глазами пожирать яства. Неразумно протягивать постоянно руки к столовым запасам. Неблагопристойно наполнять свой рот не по обычаю вкушающих, а по обычаю похищающих. Такие люди по прожорливости похожи более на свиней или собак, чем на людей; они торопятся наесться, наполняя обе щеки сразу из всех сосудов, стоящих перед ними. Кроме того, и пот с них льется, когда по причине ненасытности крепко сжимаются их челюсти, и по причине невоздержания они тяжело дышат, с непристойной поспешностью, далекой от честного обычая, втискивая пищу в чрево, как в дорожный мешок, и без меры нагружая себя съестными припасами". Климент много занимается указанием тех приличий, соблюдение которых при трапезе предписывается разумному христианину. Он советует, чтобы христиане благопристойно касались предлагаемого, сохраняли не запачканными руки, бороду и занимаемое ими при столе место, соблюдали спокойствие в лице и чинно протягивали руку к кушаньям через известные промежутки. Не советует он и говорить за обедом. Тогда бывает, по нему, и голос неприличный и не довольно выразительный, так как из наполненных щек несвободно выходит слово, и язык, сжимаемый пищей, затрудненный в естественном своем действовании, издает неясный и как бы сдавленный звук. Неприличным кажется Клименту и есть вместе, и пить: это признак великого невоздержания соединять вместе то, совместное употребление чего неудобно. Климент указывает и виды пищи, которые более всего полезно употреблять. Той пищи, которая способна возбуждать половые страсти, нужно, по нему, совершенно избегать. "Можно употреблять лук, маслины, овощи, молоко, сыр, и, если угодно, мясо вареное и жареное. Из яств, - говорит он, - самые удобные для употребления суть те, которые приготавливаются без помощи огня, потому что с ними менее хлопот; потом те, которые не обременительны для желудка и дешевы. Те же, которые составляют роскошь стола и бывают причиной болезней, носят в себе демона обжорства, которого я не колеблюсь назвать демоном чрева, злейшим и пагубнейшим из всех демонов". Далее Климент дает наставления и относительно принятия вина. Он позволяет употреблять вино, но весьма умеренно, как ап. Павел заповедует Тимофею принимать понемногу вина для здоровья желудка. Вообще он допускает вино более всего в качестве лекарства. Он не разрешает, чтобы вино пили все без различия. По его воззрению, молодые люди - юноши и девушки - и даже замужние должны воздерживаться от вина. "Пылкому возрасту нейдет вливать в себя вино, горячейшую из всех влагу: это все равно, что к огню прибавлять огонь. От этого возжигаются необычайные стремления, пылкие страсти, огненные нравы; разгоряченные внутри юноши устремляются к похотям, так что и тело их показывает признаки будущей гибели в преждевременном созревании органов похоти. Похотливые пожелания юношей по возможности нужно стараться истреблять, и среди стола или обеда пусть они совершенно воздерживаются от вина, для них опасного. Если же приступит жажда, нужно утолять ее водою. Да и самой водой не следует чрезмерно наполняться, чтобы пища, не разжижаясь, удобнее варилась в нашем желудке и в большем количестве переходила в нашу плоть". Каждый должен, по совету Климента, смешивать вино с водой, а не пить его как воду. Сильными красками изображает он порок пьянства, который, впрочем, по его замечанию, встречался очень редко в то время между христианами. Он осуждает также пристрастие к винам иностранным и употребление различных вин во время одного и того же обеда. "Нужно, - по наставлению Климента, - весьма заботиться и о соблюдении приличия во время питья, т. е. нужно пить с лицом спокойным и не искривленным, не нужно хвататься за чашку с чрезмерной жадностью, не нужно неприлично водить глазами перед тем, как пить, не нужно предлагаемое для питья поглощать непристойно с невоздержанностью, чтобы не замочить бороды, не залить одежды, что случается, когда питье вливается залпом". "Не должно держать кубок таким образом, чтобы он покрывал почти все лицо". У женщин Климент порицает обычай пить из очень узких бокалов. Они делали это из некоторого рода кокетства: им казалось некрасивым широко раскрывать рот. Ему не нравилось, как они при этом загибают голову, нецеломудренно обнажают шею, как будто стараются обнажить для сотрапезников то, что могут. Тот же Климент дает многие советы о том, как прилично христианину держать себя во время пиршества. Он считает непристойным христианскому дому позволять шумную музыку, танцы и пр. "Зрелищем гнусным, театром распутства, - по его представлению, - является пиршество, когда на нем нескромно обращаются собравшиеся, при игре на флейтах, кимвалах, тимпанах и других музыкальных инструментах, при плясках и других подобных упражнениях. Можно допускать скромные и целомудренные мелодии, но всячески избегать изнеживающей музыки, нечестивым искусством звуков расслабляющей наш ум и нарушающей мир и тишину чувства. Кто умеет петь или играть на лире, тот не заслуживает этим себе упрека. Это делал и праведный Давид, благодаря Бога. Но если мы хотим достойно пользоваться приобретенным нами искусством пения или игры на музыкальном инструменте, не любовные песни должны быть нашим упражнением, а хвала Богу, Создателю вселенной, и благодарение Ему за те благодеяния, какими Он ущедряет нас". Климент хочет, чтобы шутки, столь обычные на языческих пиршествах, были совершенно изгнаны из собраний христиан. Веселость, по нему, должна сдерживаться в границах и должно далеко оставаться все, носящее печать нескромности. Неприличного не должно ни говорить, ни слушать, а о пороках не должно быть и помину. Не следует, по Клименту, на пиршественных собраниях насмехаться над другими, отчего рождается оскорбление, а отсюда споры, вражда и разные неприятности.