Игорь Малышев - Дом

• Название: Дом
• Автор: Игорь Малышев
• Издательство: Московские учебники
• Жанр: Сказка
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-7853-0878-7

Действие сказки происходит в конце XIX века, под Москвой и в Москве. Мальчик Ваня вместе с домовым Фомой, водяным Уртом и садовым Голявкой проводит счастливое лето в волшебном доме. Деревенский дом его бабушки по-настоящему одушевлен: в нем звенят колокольчики, живут картины, своевольничают двери и окна. Друзей ждет множество приключений в саду и в лесу, в поле и на реке.

Заканчивается лето, а вместе с ним и детство. В жизнь мальчика входит горе, и кажется что прежнего счастья не будет никогда. Даже над самим домом нависла угроза. Но в сказках, как известно, случаются чудеса…

---

Когда мальчик пришёл в себя, он увидел склонившегося над ним бледного Урта. Ване показалось, что глаза у того стали вдвое больше обычного.

Увидев, что веки спасённого приподнялись, Урт наклонился над ним и ломающимся от волнения голосом прошептал:

— Живой… Что б в воду больше не ногой! Увижу — до смерти защекочу.

Высказавши это, водяной, чуть не плача, отвернулся и сел спиной к человеку.

Ваня вспомнил что видел перед тем, как его проглотила темнота: сияющего гиганта на фоне синего неба, ленивые движения плавников и хвоста, за которыми угадывалась необоримая сила, всплывающую вверх тростинку, бессильные попытки сделать вдох, гаснущее солнце. Ему стало страшно, он перевернулся лицом вниз, уткнулся в жёсткую осоку и заплакал, вздрагивая плечами и тихонько подвывая. Он вдруг понял, что ещё немного и с ним случилось бы что-то такое, о чём страшно не только думать, но даже и догадываться. Как будто бы кто-то принёс ему большой мешок с подарками и когда радостный мальчик подошёл ближе, его схватили и попытались запихать в чёрную душащую темноту, открывшуюся в жерле мешка.

Детские слёзы скоро кончаются. Устав плакать, Ваня повернулся к реке и, продолжая временами всхлипывать, стал смотреть на весело журчащую воду.

— Как же ты тростинку не удержал? — усталым от пережитого испуга голосом спросил Урт.

— Её сом хвостом задел, — ответил мальчик, вытирая мокрые глаза.

Водяной вздохнул, сорвал стебелёк медуницы, стал есть цветы.

— Пока ты в реке, ты в опасности. Ты ведь не лягушка и не рыба. Вода только и ждёт, пока ты зазеваешься, — Урт хлестнул травинкой по речной глади. — Я чуть с ума не сошёл от страха. Думал, ты совсем захлебнулся, — покачал он головой, помолчал. — Привязался я к тебе…

Клонилось к закату румяное летнее солнце. Высохли мокрые Ванины ресницы. Пропали радужки перед глазами. Сошла краснота с растёртых век.

Вечерело. Трещали в прибрежной траве кузнечики, журчала тихая речка Ягодная Ряса, закручивала крохотные водовороты. Куковала в лесу прокуда-кукушка. Весело плескала красными от заката брызгами весёлая рыбья мелочь. Откуда-то вылезли первые комары и завели тоненькими голосками свои песенки.

Пляшем, попляшем,
Бьём крыльями, ищем
Тёплое, живое.
Не спутаем, не ошибёмся.

Ниже склонились к воде лозинки.

— А сом-то какой красивый, а? Солнце на спине вёз… Век бы смотрел, — ни к кому не обращаясь сказал Урт.

— Я бы тоже, — откликнулся мальчик.

Друзья помолчали. Им обоим вдруг стало очень хорошо оттого, что они вместе увидели такую красоту.

— Ладно, иди домой. Вечер. Пора тебе. Фоме — привет. Завтра приходи, — сказал водяной, махнул на прощание рукой и погрузился в покрытый ряской мелкий речной затон, на который уже ложились густые вечерние тени.

Глава 9

Про пенки и просторы. — Водолаз или сенбернар. — Гости из книжки. — Дом смеётся. — Мышиная радость. — Через окно на волю. — Маменька и папенька уходят и возвращаются. — Пенки!

В тот день маменька с самого утра взялась варить земляничное варенье. Ради такого случая в доме растопили печь и вскоре в большом белом тазу уже хлюпало и пенилось фиолетово-красное густое варево. Маменька никогда и никому не доверяла этого дела и всё делала сама — и ягоды мыла, и сахар отмеряла, и огонь разводила. По дому плыл сладкий манящий запах полевой земляники, которая густо усеяла в этом году крутые склоны окрестных оврагов.

Ваня сидел за столом у окна, нюхал запахи, доносящиеся из кухни, глотал слюнки и безнадёжно смотрел в сад. Ему очень хотелось сладких пузыристых пенок, что маменька большой ложкой собирала с поверхности варенья, но сейчас шёл урок математики и выходить из комнаты ему было строго-настрого запрещено. Перед ним лежал потрёпанный задачник и тетрадка. В саду порхали мотыльки, покачивались тёмно-зелёные заросли кусачей крапивы, шуршали листья черёмухи, верещали в саду дрозды, стрекотали кузнечики, лениво перекликались петухи. Временами откуда-то издалека доносились горячие запахи поля, словно кто-то невидимый забрасывал в окно целые охапки свежескошенных трав: пастушью сумку, колокольчики, кукушкин горицвет, одуванчики, повилику, клевер… Словно большое душистое облако они накрывали мальчика, кутали, набивались в непослушные волосы, складки белой рубашки, щекотали в носу. Сквозь садовые заросли виднелись подёрнутые знойной дрожащей дымкой холмистые просторы.

— Вон как там далеко хорошо, — думал Ваня. — Уйти бы туда, в поля, луга. Или хотя бы пенок поесть…

Он вздохнул и повернулся к учебнику. Задачка не решалась. Скоро должна была придти Марья Петровна и проверить, как он справляется с заданием, а у него не было сделано ничего. За те полчаса, что она дала ему для решения, он успел только переписать в тетрадь условие, да поставить под ним большую чёрню кляксу, похожую на собаку.

— Водолаз, — подумал Ваня. — Или сенбернар. Кого-то из них я в книжке видел. А может, это одно и то же? Да-а-а… Ничего-то я не знаю, вот жизнь…

Ваня расстроено почесал щёку, вдохнул запах варенья и снова отвернулся к окну.

Где-то там, в зарослях спал в жаркой своей шубе садовый Голявка. Мальчик представил, как тот тяжело дышит во сне, рот открыт и видна розовая голявкина пасть с маленькими белыми клычками. Иногда он ворчит и потягивается не открывая глаз. При этом из мягких серых лапок показываются изогнутые и острые, как рыболовные крючки, когти. Маленькие мушки пролетая, задевают волоски на его спине и садовый забавно вздрагивает.

В коридоре послышались шаги Марьи Петровны. Ваня проворно наклонился над тетрадью.

— В одной комнате находилось двенадцать гостей. Три гостя вышли. Потом вышло ещё два гостя и три вернулось… — наверное уже в двадцатый раз стал перечитывать задачу Ваня.

Меж тем Марья Петровна входить не спешила. За дверью послышалась какая-то возня и девичий голос спросил:

— Ваня, ты дверь держишь?

— Нет, — удивлённо произнёс мальчик.

— А чего же она не открывается?

— Не знаю.

Ваня встал из-за стола и потянул дверь на себя. Та не поддавалась. Повиснув на ручке, он упёрся ногами в стену, кряхтя с натуги, снова попробовал открыть. Дверь стояла как вкопанная. Тут всё вокруг словно бы чуть дёрнулось, словно кто-то невидимый встряхнул мальчика, и перед глазами у него заплясали весёлые прозрачные искорки, похожие на тех крохотных существ, каких можно, сильно приглядевшись, увидеть в пригоршне зеленоватой прудовой воды. Ваня повертел головой.

— Бр-р-р!

Наваждение исчезло.

— Я пойду кого-нибудь на помощь позову, — сказала Марья Петровна.

В этот момент из-под кровати выполз Фома и задыхающимся голосом, словно за ним целое утро собаки гонялись, пробормотал:

— А ну-ка подвинься, отрок, — и взялся за ручку двери. — Помогай, что столбом стоишь? — бросил он Ване через плечо.

С лёгким скрипом дверь открылась. Мальчик выглянул за дверь, гувернантки нигде видно не было. Фома вытер рукавом из мешковины потный лоб.

— Дом дурит, — пожаловался он Ване. — С самого утра балует. Ни одна дверь по-человечески не открывается. Кукушка в часах, и та взаперти сидит, не может время сказать.

— Что это он? — удивился Ваня.

— Варенья нанюхался. Уж больно любит он, когда варенье варят. Он от запахов этих сам не свой становится, блажить начинает. Вот и сегодня, когда в море, говорит, уйду, от влаги все двери разбухнут. Привыкайте. То ли шутит, то ли дурью мается, — домовой сокрушённо покачал головой. — А я теперь бегаю, всем помогаю. Тут подтолкнёшь, там плечом упрёшься. Всё ж я домовой тут, мне и за порядком следить.

— Как это? — не понял Ваня. — Тебя ж увидят!

— Да я невидимкой. Измотался весь. С людьми морока, да тут ещё кукушка каждые пятнадцать минут вылезти норовит. Куковать ей, вишь ты, надо. Работа такая у неё. Тоже не бросишь.

Домовой помолчал, угрюмо пожевал густые усы.

— И ведь что эта куча брёвен делает! Смеётся надо всеми, как они мучаются! — снова взорвался он негодованием.

— Кто смеётся? — спросил Ваня озадаченно.

— Кто-кто, — передразнил его домовой. — Вот же бестолочь растёт. Дом, кто ж ещё!

— Дом не может смеяться, — неуверенно сказал Ваня.

— Дом не может! — с каким-то грустным весельем снова передразнил домовой. — А что ж он по-твоему может? Стоять, да небо коптить, когда печку топят? Он только и делает, что смеётся. Вот хоть сегодня взять. Замечал, иногда будто бы стены вздрогнут и у тебя комарики перед глазами прыгать начинают? Яркие такие, как звёздочки? Было?

Ваня кивнул.

— Вот-вот, это он смеётся. Шутке своей радуется. Доволен, истукан нетёсаный, — домовой подскочил к стене и пнул её босой ногой.