Альберто Моравиа - Римские рассказы

• Название: Римские рассказы
• Автор: Альберто Моравиа
• Жанр: Проза

---

Автобус, отправляющийся от станции Трастевере, курсирует между городом и близлежащими селениями. Крестьяне, рабочие и разный бедный люд привозят с собой грязь на башмаках, зловоние пота, пропитавшего их одежду, а может быть, и насекомых. Поэтому пол и даже скамьи на конечной станции посыпают каким-то неприятно пахнущим дезинфицирующим порошком, от которого слезятся глаза, как от лука, и становится трудно дышать. В одно чудесное февральское утро я сидел в автобусе, ожидая отправления, и это самое дезинфицирующее средство разъедало мне глаза. Морской ветер, проникавший в окна автобуса, пробуждал во мне желание укрыться где-нибудь, побыть немного одному и поразмыслить о своей жизни. Поэтому, когда я сошел с автобуса и очутился возле мастерской, я повернул не направо, к сараю, а налево, в сторону лугов, раскинувшихся между шоссе и Тибром. Я зашагал по поблекшей траве, чуть колыхавшейся от слабого влажного ветра, навстречу небу, затянутому белыми облаками. Тибра я не видел, потому что его здесь скрывает неровная местность. За Тибром виднелись заброшенные корпуса завода Е-42, похожий на голубятню дворец с большими арками, церковь с куполом и ничего не поддерживающими колоннами, напоминающими деревянные колонки из детского строительного набора. Позади меня раскинулся промышленный район Рима: доменные печи, из которых торчали длинные перья черного дыма; заводские корпуса с огромными окнами; низкие и широкие цилиндры газгольдеров, высокие и узкие силосные башни. Я подумал о рабочих, трудившихся на этих заводах и фабриках, и праздность, которой я предавался, показалась мне еще более привлекательной. У меня было такое ощущение, будто я отправился на охоту и теперь сижу в засаде, выслеживая дичь. Это и правда была охота, но не за птичками, а за самим собой.

Подойдя к Тибру в том месте, где берег не так крут и обрывист, я стал спускаться по склону и, добравшись почти до самой воды, уселся подле растущего там кустарника. В двух шагах от меня бежал Тибр, я смотрел, как он извивается, словно змея, среди берегов, подставляя свою желтую чешую под слепящий свет облачного неба. По ту сторону Тибра тоже тянулись луга с такой же поблекшей зеленью. На них виднелось множество овец с густой и грязной шерстью. Овцы жадно щипали траву, а около них то здесь, то там мелькали совершенно белые ягнята, шерсть которых еще не успела загрязниться. Я сидел, обхватив руками колени, и пристально смотрел на желтую воду реки. Как раз в этом месте бурлил водоворот, а неподалеку от него торчала почерневшая ветка, усеянная колючками, сучья ее спутались, как волосы утопленника. И вот среди этой тишины, глядя на черную, как эбеновое дерево, ветку, вздрагивавшую под напором воды, но все не сдвигавшуюся с места, я вдруг почувствовал прилив вдохновения. И мне почудилось, что не мысль, а какое-то ощущение, более глубокое, чем мысль, помогло мне понять нечто очень значительное; вернее, я мог бы понять это, если бы сделал над собой усилие. Это "нечто" еще не определилось и напоминало слова, которые, как говорят, вертятся на кончике языка. И чтобы удержать его, не дать ему снова уйти во мрак, я неожиданно громко произнес вслух:

- Меня зовут Джерардо Муккьетто.

И вдруг я услышал чей-то насмешливый голос, доносившийся откуда-то сверху:

- По прозвищу Муккьо... Ты что это, разговариваешь сам с собой?

Я обернулся и прямо над своей головой увидел стоявшую на пригорке Джоконду, дочь сторожа кирпичного завода. На ней была черная бархатная юбка и розовый свитер; она была без чулок, волосы ее развевались по ветру. Ее-то как раз я меньше всего хотел видеть в тот момент. Она была влюблена в меня и всюду ходила за мной по пятам, хотя я всячески давал ей понять, что она мне не нравится. И тут я внезапно ощутил непреодолимое желание сказать ей что-нибудь неприятное, чтобы она ушла прочь И я мог опять остаться один и вернуться к тому "нечто", которое я начал было уже постигать, до того как она появилась... Не двинувшись с места, я сказал ей:

- Эй, ты! Что ты ноги-то показываешь?

А она, нисколько не смутившись, соскользнула с пригорка и подошла ко мне.

- Можно мне составить тебе компанию? - спросила она.

- Ни к чему мне твоя компания, - ответил я, по-прежнему не глядя на нее. - Да и как ты тут сядешь? Ведь здесь такая пыль...

И вдруг я вижу: она приподнимает юбку и садится на землю.

- Это ничего, штанов-то на мне нет, - с довольным видом сказала Джоконда.

К счастью, то "нечто", о котором мне хотелось думать, все еще держалось на самом краешке моего сознания, как птица, готовая вот-вот спорхнуть с карниза. А совершенно разомлевшая Джоконда, уцепившись за мою руку, говорила тем временем:

- Джерардо, почему ты такой коварный?.. Ведь я тебя так люблю.

- Почему коварный?.. Ты мне не нравишься, вот и все.

- Но почему я тебе не нравлюсь?

Боясь, как бы наш разговор не отогнал то "нечто", о котором я хотел думать, я поспешно ответил:

- Ты мне не нравишься потому, что у тебя красная рожа вся в прыщах... и ты похожа на кочан красной капусты.

Как поступила бы другая девушка, услышав подобное признание? Она тут же ушла бы. А Джоконда, наоборот, прижалась ко мне и стала кокетничать:

- Джерардино, почему бы тебе не быть поласковее со мной?

- Хорошо, я буду поласковее, - сказал я в отчаянии, - но только уходи сейчас.

- Ты что, ждал другую женщину, Джерардино?

- Никого я не ждал. Мне просто хотелось побыть одному.

- Почему одному? Побудем вместе... Ведь вместе так хорошо.

На этот раз я ничего не ответил. То "нечто" еще не совсем ускользнуло от меня, но я понимал, что достаточно самой малости, чтобы оно кануло во тьму, туда, откуда появилось. И словно нарочно в этот момент Джоконда воскликнула:

- Хочешь я отгадаю, о чем ты сейчас думаешь?

- Не отгадаешь, хоть будешь гадать сотню лет, - ответил я, задетый за живое.

- А я говорю, отгадаю... Увидишь, права я или нет... Ты думал о моих подвернутых носочках; они в цвет свитера... Скажи правду, ты об этом думал?

И она вытянула свою толстую красную ногу, покрытую светлыми волосами, выставив напоказ носок земляничного цвета. Я не мог удержаться, чтобы не взглянуть на эту ногу, и вдруг почувствовал, как мое "нечто" вновь погрузилось во мрак. И теперь я уже ничего больше не ощущал, ничего не понимал, я был опустошен, инертен, мертв, как те бревна, которые были расставлены для сушки вдоль стен дядюшкиной мастерской. Мысль, что прекрасное и значительное "нечто" ускользнуло из моего сознания по вине этой болтливой дуры, привела меня в такое бешенство, что я, резко повернувшись к ней, заорал:

- Зачем ты пришла?.. Ты мое несчастье!.. Неужели ты не можешь оставить меня в покое?

Она все продолжала сжимать мою руку, я вырвался и ударил ее по лицу. Я стал колотить ее, но она по-прежнему упрямо цеплялась за меня. Тогда я вскочил, схватил ее за волосы и, швырнув на прибрежные камни, стал бить ногами куда попало, даже по голове. Она же, скрючившись и закрыв лицо ладонями, только стонала и несколько раз даже громко вскрикнула, но не сопротивлялась: возможно, она была довольна. А когда я устал ее бить, она поднялась, вся перепачканная в пыли, и, всхлипывая, пошла прочь.

- Вы, женщины, - бич человечества! - громко закричал я ей вслед.

А она, не переставая всхлипывать, шла все дальше по узкой тропинке вдоль каменистого берега Тибра и вскоре скрылась из виду.

Но "нечто" исчезло бесследно, и хотя теперь я был один, я ощущал такую же вялость, скованность и опустошенность, как и тогда, когда Джоконда находилась рядом со мной. Ничего уже нельзя было поделать в этот день, а кто знает, представится ли мне когда-нибудь еще такой случай. Разозленный, терзаемый сомнениями и беспокойством, бродил я все утро по лугам, проклиная Джоконду и свою судьбу, не в состоянии ни остановиться, ни задержать поток своих мыслей. В конце концов я понял, что мне ничего не оставалось, как вернуться в мастерскую. Так я и сделал. Джоконда стояла среди груды кирпичей, держа в руках кастрюлю, и кормила кур. Еще издали она приветливо улыбнулась мне, но я, не ответив ей, молча прошел в сарай.

- Работа не ждет! - крикнул дядя, завидев меня.

Я ничего не сказал, надел комбинезон и, подойдя к верстаку, начал с того, на чем остановился накануне.

Неудачник

Мне не везло с самого рождения. А все из-за того, что у меня совершенно нет подбородка. И ведь нельзя сказать, что это важная часть лица. Нос или глаза, например, гораздо важнее, но человека без подбородка все почему-то считают кретином.

Как не повезло мне с самого начала, так и пошло, и пошло... Тринадцати лет я остался сиротой, уехал к тетке в деревню, в Чочарию. Жизнь у меня там была, прямо скажу, собачья. А тут еще во время бомбежки в наш дом попала бомба, и я целые сутки пролежал под развалинами. И так чем дальше, тем все хуже и хуже... Известное дело: война, немцы, союзники, черный рынок, голод, никакой еды, кроме консервов...