Анатолий Малахов - Будущее не в прошедшем

• Название: Будущее не в прошедшем
• Автор: Анатолий Малахов
• Издательство: Южно-Уральское книжное издательство
• Жанр: Прочая научная литература
• Год: 1975

---

Удивляет только, почему Иванов не обратил внимания на поведение магнитной стрелки в момент ответственного опыта. Если опыт проводился во время магнитной бури, значит, Земля могла подвергаться космическому излучению. Космические частички при этом пронизывали и автоклав. Не были ли они теми биостимуляторами, которые содействовали реакции при возникновении первопентов? Конечно, в то время Иванов не мог их учесть.

В наши дни влияние радиации на ускорение хода химических реакций учтено во многих производствах. Так, при крекинге (расщеплении) тяжелых углеводородов всю массу перед переработкой облучают гамма-лучами. Это облегчает ход реакции и приводит к большому выходу легких углеводородов (бензина).

Гамма-лучи — прекрасный катализатор.

А прядь, поседевшая во время опыта? Не свидетельствует ли она, что и сам экспериментатор подвергся облучению. Седина возникает от многих причин, но в том числе и от радиации.

И еще. Недавно была опубликована фотография, снятая сотрудниками экспедиционного судна «Витязь» на дне одной из тихоокеанских впадин. На снимке отчетливо виден гигантский пентабиос — какой-то пятилучевой организм, живущий на дне океана, на глубине свыше десяти тысяч метров. Он очень похож на фотографию первопента, которую мне показывал Иванов.

Кажется, все хорошо, все сходится. И в то же время с сомнением перебираю свои записи. А что, если стал жертвой мистификации и никаких первопентов и пентабиосов не было? Что, если все это выдумал сам Иванов? История развития науки знает и мистификации, и ложные информации о якобы решенных проблемах. Вдруг и с Ивановым случилось то же?

Тысячи видов окаменелостей и современных форм подтверждают идею Иванова. Вот почему мне подумалось, что лучше всего опубликовать эти заметки. Возможно, они послужат отправной точкой в работе какого-нибудь исследовательского коллектива.

После того, как подготовил публикацию записей разговора с Пантелеймоном Сидоровичем, прошло несколько лет. Текущие дела не давали возможности вернуться к теме, начатой Ивановым, но чувство невыполненного долга не покидало. Я смотрел на маленькую плиточку камня: мне казалось, это не просто подарок, — завещание ученого, немой призыв продолжать его дело.

Все чаще и чаще приходила в голову мысль: надо организовать поиск родственников лаборантки Иванова — Инны. В секторе кадров учреждения, где работал Иванов, меня огорошили сообщением: почти все личные дела сотрудников института попали под бомбежку при эвакуации из Москвы в годы войны и полностью утрачены. Оставалось искать в Москве родственников девушки по имени Инна. Ни отчество, ни фамилия мне не были известны. А найти надо было. Вдруг у родственников остались какие-нибудь материалы о ее совместной работе с Ивановым, или, может быть, она рассказывала что-либо своим родным.

Иванов говорил, что Инна скончалась в больнице. Известна приблизительная дата смерти, известен институт, где она работала. Правда, не знаю, в какой больнице это произошло, но какая-то ниточка уже есть. Снова лихорадочные поиски, просмотр многочисленных историй болезни в больницах Москвы.

Я попросил одного из моих московских друзей помочь мне в этом деле. Не буду рассказывать, как сложно было осуществить поиск. Было такое ощущение, что ищем кольцо, потерянное в океане.

Прошло много месяцев. Однажды пришло письмо от моего друга. Он писал, что в одной из московских больниц все-таки отыскалась Инна, или, вернее, ее след. Выяснилось: Инна Александровна Севидова, поступившая в больницу такого-то числа с тяжелой травмой головы скончалась в тот же день и похоронена на таком-то кладбище.

Когда в руки попали эти данные, встрепенулся, поехал в Москву. В истории болезни, давно уже сданной в архив, увидел заветный адрес Инны Севидовой, адрес, где могут жить ее родственники.

В угрюмом старом доме пригорода Москвы встретили неприветливо. Пожилая, сгорбленная, вся седая женщина, мать Инны, Ирина Петровна, долго расспрашивала, кто я и зачем мне нужно ворошить давние дела.

Пришлось рассказать все: о моей встрече с Ивановым, о значении для науки его работ, о том, что если будет найден какой-либо след, мы сможем продолжать его дело у себя в институте.

Лицо старой женщины словно помолодело. Видимо, никто давно уже не говорил с ней о дочери. Она разговорилась, непривычно для себя разоткровенничалась. Ирина Петровна рассказала о намечавшейся любви дочери, ее мечтах о семейном счастье и о многом другом, что поверяет девушка своей матери в таких случаях. Старая женщина вспоминала все новые и новые детали из дорогого ей прошлого: «Инна со мною делилась о работе своей. Показывала какие-то записи, фотографии — да что я в них понимала»…

— Так, значит, записи все-таки были? — Я бросился к Ирине Петровне. — Где же они?

— А как же. Она вела дневник всех наблюдений, всех опытов. Как ни трудно было, а сохранила. Ведь память о ней, об Инне, словно душа ее здесь сохранилась.

Ирина Петровна подошла к комоду, вынула из него пачку листочков, аккуратно перевязанных ленточкой, какой-то тяжелый пакет и записку, написанную со слов Инны перед ее смертью в больнице.

Передавая все это, мать Инны смотрела на меня так, как будто лишалась всего самого дорогого на свете.

Записи Инны Александровны Севидовой были для нас настоящим открытием. День за днем, с методической точностью, Инна вела дневник. В нем нашли отражение все поиски и, что самое главное, было дано описание проделанных опытов. Были здесь и критические замечания. В записке, написанной с ее слов чужой рукой, было сказано:

«Мой дорогой друг. Сейчас, когда чувствую — осталось немного жить, могу сказать о своей любви к Вам. Жалею о своих несбывшихся мечтах. Живите, творите. Ваши гениальные идеи должны воплотиться в жизнь. Прощайте. Будьте мужчиной и по-мужски перенесите этот удар судьбы. Ваша Инна».

По чертежам Инны коллектив нашей лаборатории восстановил всю аппаратуру, учтя при этом ее критические замечания, оказавшиеся необычайно деловыми. Неоценимую услугу оказало содержимое тяжелого пакета. Это были дубликаты проб тех веществ, которые использовались для синтеза живого вещества. Производя полный анализ, мы сумели взять для опытов те же материалы, которыми пользовался Пантелеймон Сидорович.

Просматривая десятки и сотни раз записки Инны, наконец, нашли то, что я искал очень давно, — дату опыта, когда в автоклаве появилась жизнь.

Мои предположения оправдались: в этот день на Солнце действительно была хромосферная вспышка необычайной силы. Значит, правы были мы, когда строили предположение о необычных условиях опыта. Значит, действительно, можем повторить эксперимент, если будем знать день и час начала новой хромосферной вспышки на Солнце.

Мы погрузились в специальную медицинскую литературу, посвященную описанию связи многих болезней не только с прохождением пятен через центр меридиана Солнца, но и вообще с одиннадцатилетним циклом солнечной активности. Большое количество инфарктов, разнообразные случаи обострения ревматических заболеваний — все это сведено в аккуратные графики рядом с графиками жизни и деятельности Солнца.

В других литературных источниках мы увидели, как прослеживается связь многих периодически повторяющихся болезненных явлений с активностью Солнца. Вспышки заболеваний чумой, холерой, налеты саранчи и других насекомых на поля и деревья оказываются опять-таки связанными с такой работой Солнца.

Мы связались с биостанциями нашей страны и попросили сообщить интересующие нас данные. И вот к нам стали поступать необычные телеграммы. Черноморские станции сообщили об усилении активности медуз, предсказывающих крупные изменения погоды в связи с солнечной активностью. Биостанции Южного Урала рассказали о начинающемся нашествии гусениц особого вида бабочек, пожирающих листву берез.

В тот же вечер геофизики обсерватории сообщили о начавшейся хромосферной вспышке на Солнце. Значит, прогноз животных был точным и своевременным. Они предвидели вспышку задолго до сигналов специальных аппаратов. В следующий раз мы доверились живым «приборам» и успели подготовиться к опытам.

Итак, опыт начался

Работа над созданием автоклава и загрузки его массой по рецепту Пантелеймона Сидоровича заняла очень много времени. Когда было все завершено, стали ждать сигналы биостанций. И вот он — заветный час!

Немедленно загудели включенные в сеть приборы. Учитывая несчастье, происшедшее с Инной, одели автоклав в специальную решетку с вделанными в нее смотровыми небьющимися стеклами. Часть смотровых стекол была занята киносъемочной аппаратурой. Замечу, что контрольная проба работы этого автоклава, сделанная до хромосферной вспышки, как и ожидалось, никаких результатов не дала. Пульпа не оживала.