Юрий Пронякин - Ставка на совесть

• Название: Ставка на совесть
• Автор: Юрий Пронякин
• Издательство: Воениздат
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1967

Казалось, ничто не предвещало беды — ротное тактическое учение с боевой стрельбой было подготовлено тщательно. И вдруг, когда учение уже заканчивалось, происходит чрезвычайное происшествие, В чем причина его? По-разному оценивают случившееся офицеры Шляхтин и Хабаров.

Вступив после окончания военной академии в командование батальоном, Хабаров увидел, что установившийся в части стиль работы с личным составом не отвечает духу времени. Но стремление Хабарова изменить положение, смело опираться в работе на партийную организацию, делать «ставку на совесть» неожиданно встретило сопротивление.

Не сразу осознал Шляхтин свою неправоту. Сложный путь становления проходит в романе и молодой офицер Василий Перначев. Это в его взводе произошло ЧП, которое убедило лейтенанта, что быть командиром — значит нести большую ответственность перед народом:

Юрий Федорович Пронякин — офицер Советской Армии, военный журналист. Он автор повестей «Курсанты», «Мы курсанты, Сергей» и сборника рассказов «Дела солдатские».

---

Пока он так размышлял, инициативой разговора завладел Кавацук.

— Когда будем «майора» обмывать, товарищ парторг? — с нотками фамильярности спросил он, кивнув на капитанские погоны Петелина.

Павел просто ответил:

— Жду со дня на день. Говорят, представление давно послали.

— Раз послали, — значит, порядок, — заверил Кавацук и приглушенным голосом пожаловался: — А я засох на «капитане». Вот утверждают: жизнь идет, меняется, да все к лучшему. А у меня, думается, идут только дни, а жизнь ни с места.

— Ну нет, Тарас Акимович, — энергично возразил Петелин. — Неверно. Всмотритесь только… И у вас…

— Что у меня? Как был ротным, так и остался. Как вкалывал от зари до зари, так и продолжаю…

— Кто же виноват, по-вашему?

— А это я у вас хочу спросить, как у парторга.

Павлу не понравился тон контрвопроса — вкрадчивый, с ехидцей, — и он в сердцах резанул:

— Работали бы как полагается…

Кавацук обиделся:

— Работой вы меня не попрекайте. Я как работал, так и работаю. Не хуже других…

— А надо лучше. Понимаете, лучше! Время такое, — так, словно уговаривая упрямца, произнес Петелин. Он сожалел, что минутою раньше сорвался: в его положении выдержка много значит.

Кавацук долго шагал молча, тяжело, вперевалку, но равномерно, не убавляя и не прибавляя шагу. Его рыхловатое, с припухлостью под глазами лицо было насупленно, взгляд устремлен вдаль, словно капитан высматривал путь, по которому поведет роту. Петелин исподволь наблюдал за ним, ожидая ответа.

Наконец Кавацук повернулся к Петелину и с грустной рассудительностью произнес:

— Ну ладно, допустим, я поднатужусь. А дальше что? Ведь должности и звания — они что пирамида: чем выше от основания, тем меньше площадь сечения. И всем, кто внизу, на площадке повыше никак не уместиться. А все рвутся. Вот и обидно: работаешь, работаешь, а кто-то «ура-ура!» — и, глядишь, уже наверху.

— Разве только в этом все заключается? — спросил Петелин.

Кавацук скептически усмехнулся:

— Нет, понятно. Во имя общего блага… Сознательность у нас… А вот сделали бы, к примеру, так… — голос Кавацука обрел мечтательную окраску. — Отходил человек в звании, скажем, полтора-два срока, и все в одной должности — дайте ему еще одну звездочку. В порядке поощрения. Так у него эта сознательность, знаете, как… — Кавацук поднял руку над головой и опустил.

— Не так это просто, Тарас Акимович. По-видимому, дело еще и в деньги упирается, — сочувственно сказал Петелин.

— Понятно… У нас что ни возьми — все во что-то упирается, — с покорностью проговорил Кавацук и надолго умолк. Петелин тоже. Он размышлял. Вот ты, партийный секретарь, пришел к командиру роты выяснить, как у него в подразделении обстоит дело с политико-воспитательной работой. Но, ничего толком не узнав, неожиданно получил возможность заглянуть человеку в душу. А сумел ли ты, секретарь, помочь человеку? Тебе, секретарь, нельзя уходить в сторону…

Солнце било в глаза, гимнастерка прогрелась насквозь, по спине, щекоча, поползла струйка пота. Павел надвинул фуражку низко на лоб и скосил взгляд на Кавацука. Капитан будто и не замечал никаких неудобств, он вслушивался в глухой топот шедшей сзади колонны. Что-то там ему не понравилось. Кавацук повернулся к роте и сердито бросил:

— На ходу спите… А ну, песню!

Невидимый Петелину запевала высоким голосом вывел первый куплет «Дальневосточной» — песни, с которой Павел еще начинал службу. Рота дружно подхватила. Колонна уплотнилась, шаг стал ритмичнее и тверже. И тут Павел увидел, как приосанился Кавацук — выпятил грудь, начал старательно отмахивать руками. Павел только подивился.

Когда рота пришла на полигон, Петелин сказал Кавацуку, чтобы он занимался по своему плану — мешать ему Петелин не будет.

Занятия проходили по отделениям. Петелин направился к ближайшему из них. Остановился на таком расстоянии, чтобы слышать, что говорит командир, и стал наблюдать. Первым учебным вопросом, который отрабатывали солдаты, было «Выдвижение отделения на рубеж атаки». Занятия проводил сержант Карапетян. Говорил он без заминки, с жаром, энергично жестикулируя. Чувствовалось, что сержант твердо знает материал. Подошел Кавацук. Петелин поинтересовался Карапетяном.

— Командир что надо, — дал Кавацук оценку сержанту.

Петелин кивнул в подтверждение: он знал Карапетяна еще младшим сержантом.

Отделение начало выдвигаться на рубеж атаки. Чуть ли не по пояс утопая в траве, солдаты шли цепью к пологой высотке, на которой в горячем прозрачном пару зыбко дрожали кусты и расставленные меж ними мишени.

От этой картины на Павла дохнуло его солдатской юностью. Когда-то он так же в цепи атаковал условного противника, прежде чем встретился с противником настоящим. И эта встреча была совсем не похожа на ту, какой ее представляли себе на учебном поле Павел и его товарищи. Давно это было…

Павел поспешил за цепью. Кавацук, несколько озадаченный резкой переменой в настроении секретаря партбюро, тоже прибавил шагу. Они нагнали цепь, когда Карапетян, остановив отделение, показывал, как совершать перебежки. Точно так, как учили Павла. «Что же изменилось?» — спросил себя он.

Павел вспомнил недавнюю теоретическую конференцию, на которой говорили об изменениях, вызванных в военном деле ядерным оружием. Но ничего похожего здесь Павел не увидел. Он спросил Кавацука, учитывают ли руководители занятий то обстоятельство, что «противник» обладает ядерным оружием.

— Учитывают, — не задумываясь, ответил Кавацук.

— Я что-то не почувствовал.

— А мы сейчас выясним. Карапетян! Давай-ка сюда.

Сержант подбежал к офицерам. Командир роты спросил:

— Как тут у тебя с атомным оружием обстоит?

— У меня его нет, товарищ капитан, — Карапетян пожал плечами, чуть не коснувшись погонами ушей.

— Не у тебя, у «противника».

Карапетян ответил, что у «противника» атомное оружие, по-видимому, есть, но он его не применял, так как исходное положение находилось на небольшом расстоянии от «неприятельского» переднего края — меньше радиуса поражения атомной бомбы малого калибра.

Находчивость сержанта понравилась Кавацуку, он одобрительно кивнул. Зато Петелин ответом не удовлетворился:

— А если бы «противник» находился дальше?

Карапетян ответил, что тогда бы в исходном положении были оборудованы полевые укрытия.

— Вы знаете, какая у нас инженерная техника? Сила! — восхищенно сказал сержант.

Павел видел и эту технику, и укрытия, на которые уповал командир отделения: техника, действительно, мощная, а укрытия надежные.

— Ну а вы сами какие меры защиты будете применять? От светового излучения, от ударной волны… Неужели во всех случаях все за вас будет делать техника? — сказал Петелин.

— Ты это учти и обучай как положено, — вставил Кавацук.

Петелин предложил пойти в соседнее отделение.

К концу занятий Павел Федорович уже знал, что не одному сержанту Карапетяну свойствен легковесный подход к противоатомной защите. И хотя секретарю не ясна была причина этого, стало ясно другое: он поступил правильно, предложив поговорить на заседании бюро о полевой выучке личного состава.

Прямо с поля Петелин зашел к Хабарову. Комбат был у себя, и секретарь высказал ему, что слабым местом в обучении солдат в роте Кавацука считает защиту от оружия массового поражения. На это Хабаров заметил:

— Не только у Кавацука.

— Но почему, почему? Все же знают: она необходима. — Петелин энергично взмахнул сжатой в кулак рукой, быстрыми шагами обмерил кабинет командира и сел напротив его стола.

— Знают, — подтвердил Хабаров. — И однако ж… Я тоже думал об этом. Причин, по-моему, несколько. Одна из них — пожалуй, главная — атомное оружие представляется большинству из нас абстрактным. Мы знаем, что оно существует, но, скажи, ты видел его в действии?

— Нет, разумеется. И не хочу, чтобы мое любопытство было когда-либо удовлетворено.

— Никто из нас не хочет. Но оружие это есть, и учиться воевать в условиях его применения надо. А некоторые из нас никак не вырвутся из плена отжившей тактики боя. Да и обучать по-старинке легче: привычно, не так хлопотно…

— Кстати, о Кавацуке, — перебил Петелин. — Любопытный разговор произошел у нас… — И он передал Хабарову, что́ говорил Кавацук во время движения роты на полигон. Хабаров сказал, что перспектива роста — болезнь Кавацука.

— Но нельзя оставлять ее без внимания.

— А что делать? — сочувствуя Кавацуку, проговорил Хабаров.

— Осенью предстоит аттестование офицеров…

Хабаров сразу насторожился:

— Значит, вписать Кавацуку в аттестацию, что достоин выдвижения?

— А если и впрямь достоин?

Хабаров, нахмурившись, задумался. Петелин продолжал: