Ирина Левонтина - Русский со словарем

• Название: Русский со словарем
• Автор: Ирина Левонтина
• Жанр: Культурология
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-91172-026-1

Книга лингвиста Ирины Левонтиной состоит из небольших эссе, посвященных новым явлениям в русском языке, речи представителей разных поколений и социальных слоев, забавным случаям, связанным с проговорками политиков, «перлам» языка рекламы, — словом, живой жизни современного русского языка.

Для лингвистов и широкого круга читателей, интересующихся русским языком.

---

А апломб в балете — это умение сохранять баланс в пируэте. В позиции идеального равновесия балерина может долгое время стоять на одной ноге на пуантах. Невероятная устойчивость обеспечивается особой осанкой или, как говорили о школе Вагановой, «стальным апломбом корпуса». Вообще часто пишут, что классический балет танцуется спиной. О знаменитом танцовщике Кшесинском, отце балерины Кшесинской, писали, что он «лихо, с апломбом исполнял польские, цыганские, венгерские танцы в балетах и операх». Здесь, очевидно, речь не только о равновесии, но и об уверенности, вдохновении, как теперь бы сказали, драйве.

Что-то в этом роде, очевидно, имела в виду и Навка. Апломб как ощущение того, что лед тебе полностью подвластен.

Кстати, во французском языке aplomb — это еще и характеристика уровня швейного мастерства — чтобы костюмчик сидел. И вот недавно я встретила русское выражение безукоризненный апломб в качестве заголовка отчета о модном показе. Что имелось в виду? Прекрасный крой? Или царственная осанка и безупречная походка моделей? Или так, вообще — и божество, и вдохновенье?

Да, но почему я поставила подзаголовок «футурологические заметки»? Мне кажется, что слову апломб в скором времени предстоит растерять свой морализаторский пафос.

Во-первых, апломб как балетный термин в последнее время начинает выходить за рамки сугубо балетного жаргона, расширять смысловой потенциал и постепенно сливаться с общеязыковым значением. Во-вторых, в русской культуре скромность перестает быть основополагающей ценностью, что и отражается в изменении оценочного потенциала многих слов. Таких, например, как амбиция и карьера. Так что происходит встречное движение.

Очень типичная история. Когда слово апломб было заимствовано, оно не сразу стало выражать осуждение. Вот в Брокгаузе об апломбе сказано, что «так называют уверенность в действиях и находчивость в речи и в обращении с людьми; слово это целиком взято из французского языка и совершенно вошло в употребление в разговорной речи». Постепенно, однако, под напором того, что Анна Вежбицка называет свойственной русскому языку «moral passion», это осуждение в слове появилось. А вот теперь концепция меняется. Правда, слово гонор пока никто, кроме покойного Солженицына не готов употреблять как хвалебное, но апломб уже, кажется, готов последовать за карьерой и амбицией. Тем более, русская балетная школа…

Позитивчик

Сейчас в моде слова позитивный, позитивно, позитив. Спросишь: Ну, как в кино сходили? И получаешь энтузиастический ответ: Очень позитивно! Один из сайтов — он, собственно, так и называется: «Позитивный сайт» — призывает: Живи позитивом! А бойкое слово позитивчик — это тоже из Интернета: кто-то добрый предлагает «халявную музыку, юмор и приколы».

Слово позитивный — давнее заимствование в русском языке. Причем это тот характерный для нашего языка случай, когда сосуществуют прямое заимствование (позитивный) и калька (положительный) — с причудливым распределением по математическим, философским, грамматическим и прочим контекстам.

Конечно, в ряде случаев эти два слова более или менее взаимозаменимы: например, можно сказать положительные изменения, положительный импульс, положительный настрой или позитивные изменения, импульс, настрой. Но часто положительный нельзя заменить на позитивный: положительный герой, положительное число, положительное безобразие (в смысле, форменное). А теперь вот появились и контексты, в которых позитивный никак не заменишь на положительный: развлекательный позитивный портал, позитивный визит (так называлась недавняя статья о визите Путина куда-то там), позитивное видео. Кстати, совершенно не обязательно подобные контексты строятся по образцу английского слова positive. Они возникают вполне самостоятельно в соответствии с пониманием новообретенного концепта.

Мне нравится пара: положительный человек и позитивный человек. Совершенно разные вещи.

Положительный человек — такой морально устойчивый, нудновато-правильный, надежно-предсказуемый, за которого мама мечтает выдать дочку, а дочка сопротивляется, дура. А позитивный человек (так сейчас говорят, хотя пока не все привыкли) — это совсем на другую тему.

Что же вообще такое позитив в этом современном смысле? Один из попавшихся в Интернете позитивных сайтов имеет подзаголовок Заметки оптимиста и «говорящий» адрес iamfine.ru. Очень тонко. Итак, общий оптимизм, умение видеть во всем в первую очередь хорошие стороны, приписываемая американцам манера отвечать I am fine, вместо того чтобы обрушить на собеседника кучу жалоб на жизнь, вообще принцип Keep smiling (в русской версии — Улыбайтесь, господа, улыбайтесь!). И еще конструктивность. Это та же жизненная установка, что заложена в другом популярном теперь слове — проблема. Раньше говорили: У меня неприятности. Теперь часто скажут: У меня проблемы, встроив в саму эту констатацию мысль, что надо искать решение. Про позитивное мышление пишут книжки и проводят семинары, на специальных тренингах учат, как стать позитивным человеком, объясняя, что без этого никакой успех невозможен.

Так что позитивный человек — это такой, у которого позитивная жизненная установка, который думает позитивно и которому поэтому обеспечен карьерный рост и прочие радости жизни. Или еще это такой, от которого при взаимодействии с ним получается позитивный эффект — практический или эмоциональный.

И я понимаю, что значит Позитивно в кино сходили. Не зря потратили время и деньги: и от фильма удовольствие получили, и пообщались вполне душевно — в общем, сплошной позитив.

Выбирай, дорогой!

Был когда-то анекдот про Брежнева и грузина с арбузом. «Выбирай, дарагой!» — «Как же выбирать, когда он один?» — «Э! Ты у нас адын, мы тэбя выбираем!» Анекдот, понятное дело, разоблачает фальшь официоза. Едва ли, однако, значительная часть народа причисляла отсутствие свободных выборов к худшим преступлениям режима.

Выбор никогда не был в русской культуре экзистенциальной ценностью.

Когда западные противники абортов пикетировали клиники под лозунгом «PRO LIFE», можно было спросить любого носителя русского языка, как он думает, каков был лозунг защитников абортов, и вряд ли кто-то догадался бы, что лозунг был — «PRO CHOICE». Жизнь и выбор как две сопоставимых ценности — воля ваша, это как Божий дар с яичницей. Свобода — да, конечно, это ценность, но свобода не ассоциировалась у нас с выбором. Свобода и тем более воля — это, в первую очередь, когда не мешают, не пристают, не заставляют. А выбор с его сомнениями, головной болью, с риском ошибки и последующих сожалений — что ж здесь особенно хорошего? Когда-то давно я читала о психологическом исследовании, в котором у польских и советских студентов спрашивали про ассоциации.

И вот поляки в качестве первой реакции на слово свобода дружно выдали — выбор. А наши отвечали как-то вразнобой, не помню как, но выбор не фигурировал.

Да что там психологические тесты, вспомним стихотворение Губермана:

Свобода — это право выбирать,
с душою лишь советуясь о плате,
что нам любить, за что нам умирать,
на что свою свечу нещадно тратить.

Почему же оно звучало так вызывающе, даже парадоксально? Казалось бы, почти плеоназм. Ну да — свобода, конечно, — это право выбирать. А что же еще?

Но вот как-то не было такой тривиальной связи в русском языке. Возможно, это связано с его фаталистичностью — всякими там авось и не судьба, с нелюбовью к ответственности — не работается, угораздило, образуется.

Кстати о поэзии. Помните, как мы любили стихотворение Левитанского:

Каждый выбирает для себя
Женщину, религию, дорогу.
Дьяволу служить или пророку,
Каждый выбирает для себя.

И потом финал, финал:

Выбираю тоже, как умею.
Ни к кому претензий не имею.
Каждый выбирает для себя.

Думаю, нам оно так нравилось не просто потому, что это хорошее стихотворение. Оно звучало, в особенности положенное на музыку Берковским и исполненное Никитиными, как гимн индивидуальному выбору. Черт бы с ним, с Брежневым, но уж женщину и слово для любви я сам себе выберу. В каком-то смысле это было революционнее, чем открыто антисоветские тексты.