Джумпа Лахири - Тезка

• Название: Тезка
• Автор: Джумпа Лахири
• Издательство: «Иностранка»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2010
• ISBN: 978-5-389-00808-3

«Тезка» — первый роман Джумпы Лахири — тонко написанная история, трогательная семейная драма, которая освещает такие близкие автору темы, как жизнь эмигрантов, столкновение разных культур, конфликты поколений.

Первый сборник рассказов Джумпы Лахири — «Толкователь болезней» потряс литературный мир и получил Пулитнеровскую премию в 2000 году.

У героя романа уникальное имя — Гоголь….

Он из принципа не открывает книгу своего «тезки», подаренную ему отцом. Гоголь меняет имя, пытается обзавестись семьей, но в какой-то момент вдруг осознает, что его избранницы-американки ему чужды. Неужели всему виной тот, чья фамилия стала его судьбой?

Сочувствуя и проникая глубоко в суть проблемы, автор рассказывает, какие надежды на нас возлагают наши родные и как мы все-таки становимся теми, кто мы есть.

---

Теперь гости вроде бы нашли общую тему для обсуждения: они говорят об имени для будущего ребенка Астрид.

— Мы хотим что-то совершенно необыкновенное! — мурлычет она. Вообще-то разговоры о детях все чаще возникают за ужинами, ведь подавляющее большинство гостей — семейные пары.

— Мне всегда нравились имена римских пап, — говорит Блейк.

— Что, Иоанн и Павел?

— Нет, Бенедикт, например, или Клемент. Или Иннокентий.

Да, интересно, это говорящие имена, но ведь есть и такие, которые ничего не значат, например Джет или Типпер, они просто смешные. Ну, нет, что за кошмарные имена, кто назовет так своего ребенка? Все имена должны что-то значить, верно? Кто-то вспоминает, что знал девушку по имени Анна Грэм. «Поняли? Ана-грам-ма, вам понятно?» Гости смеются.

Мушуми говорит, что ее имя всегда казалось ей настоящим проклятием, никто не мог его правильно произнести, в школе как ее только не дразнили, пока она не додумалась называть себя Мо.

— Просто ужасно было быть единственной Мушуми во всей школе, — говорит она.

— Знаешь, а мне бы это, наверное, нравилось, — вставляет Оливер.

Никхил наливает себе еще кьянти, он не желает участвовать в этих разговорах, даже слушать ему противно. По кругу передают книги: «Как выбрать своему ребенку идеальное имя», «Альтернативные имена», «Путеводитель по именам для идиотов». Одна из книг называется так: «Как не надо называть своего ребенка». Гости загибают страницы, делают отметки на полях. Кто-то предлагает назвать будущего ребенка Захари. На это дама напротив Никхила визгливо возражает, что у нее была собака, которую звали Захари. Все хотят узнать, что значит их собственное имя, зачитывают пояснения вслух. Кто-то громко радуется, кто-то разочарован. Гоголь рад, что, по крайней мере, их с Мушуми это не касается. Он подходит к ней, садится на край дивана, берет ее за руку. Мушуми поднимает на него глаза, и Гоголь видит, что она уже сильно пьяна.

— А, это ты, — бормочет она, прислоняясь к нему головой.

— А что значит Мушуми? — спрашивает Оливер с другого конца стола.

— Влажный юго-восточный бриз, дующий с моря, — говорит она.

— Тот, что дует сейчас на улице?

— О, я всегда знала, что ты у нас — природная стихия! — смеясь, говорит Астрид.

Гоголь поворачивается к Мушуми:

— Правда? — Ему никогда не приходило в голову спросить ее об этом. — Ты мне не говорила об этом! — вырывается у него.

Она встряхивает головой, не очень понимая, чего он от нее хочет.

— Разве?

Почему-то тот факт, что он раньше не знал, что означает ее имя, огорчает его. Правда, сейчас не время размышлять об этом. Он встает, направляется в туалет. После, вместо того чтобы вернуться в гостиную, он поднимается на один лестничный пролет посмотреть, как далеко продвинулся ремонт. На втором этаже уже разгорожено несколько комнат, стены окрашены в белый цвет, но ничего, кроме лестниц, в комнатах пока нет. Никхил вспоминает, что в самом начале их с Мушуми романа они спорили о том, каким должен быть идеальный дом, — он отстаивал модернистские решения из бетона и стекла, ей больше нравились традиционные кирпичные дома. Они даже нарисовали на салфетке план совершенно немыслимого жилища, сложенного из пенобетонных блоков, со стеклянным фасадом. Это было еще до того, как они впервые переспали, и Гоголь помнит, как оба смутились, когда обсуждение дошло до того, где лучше поместить спальню.

В конце концов он спускается на кухню, где Дональд только-только приступил к приготовлению ужина. Оригинальностью их ужины не отличаются — на этот раз хозяин готовит спагетти с морепродуктами. Пока они готовят на старой кухне, и неопрятные шкафчики и испачканный жирными пятнами линолеум напоминают Гоголю о его первой квартире на Амстердам-авеню. На плите стоит самая огромная кастрюля, которую Гоголь когда-либо видел, она занимает две конфорки. В миске на столе лежат салатные листья, покрытые влажными бумажными салфетками. В глубокой эмалированной раковине отмокает гора зеленоватых мидий.

Дональд высок и статен, на нем голубые выцветшие джинсы, шлепанцы и ядовито-зеленая рубашка. Он красив классической красотой патриция, его грязноватые светло-русые волосы зачесаны назад. На нем передник, он деловито ощипывает листья с огромного сельдерея.

— Привет, — говорит Никхил, входя на кухню, — Помощь нужна?

— А, Никхил! Как ты вовремя. — Дональд с видимым облегчением передает ему сельдерей. — Вот, ощипывай его, раз сам напросился.

Гоголь рад, что ему нашлось занятие, что он может сделать что-то полезное, пусть даже поработать помощником Дональда.

— Ну и как продвигается ремонт?

— Ох, не спрашивай, — стонет Дональд. — Нам пришлось уволить подрядчика. Если так пойдет дальше, наше дитя успеет вырасти и обзавестись своей семьей к тому времени, как они закончат детскую.

Дональд начинает вынимать мидий из раковины, чистит их чем-то похожим на ершик для туалета и перегружает в кастрюлю, где в пенящемся бульоне тихо кипят другие виды моллюсков.

— Ну а вы, ребята, когда переедете в Бруклин? — спрашивает Дональд.

Гоголь пожимает плечами. У него нет ни малейшего желания переезжать так близко к этой парочке.

— Я вообще-то пока не думал о переезде. Предпочитаю Манхэттен. И Мушуми тоже.

— Нет, старик, ты не прав. Мушуми просто обожает Бруклин. Нам пришлось выгонять ее отсюда под зад коленом после истории с Грэмом.

Упоминание бывшего жениха, как обычно, больно колет Гоголя, он сразу настораживается.

— А, так это с вами она жила тогда?

— Ну да, прямо в этом доме, в комнате там, в конце коридора. Она прожила с нами не меньше двух месяцев. Бог ты мой, бедняжка была совсем плоха. Никогда не видел ее в таком отчаянии.

Гоголь кивает головой. Этого Мушуми ему тоже не говорила. Почему, интересно? Внезапно он ощущает приступ острой ненависти к этому дому, в котором его жена провела самые мрачные дни своей жизни. Здесь, в этом доме, она оплакивала разрыв с другим.

— Ну, ты для нее гораздо лучше, — весело заключает Дональд.

— Да? А почему?

— Знаешь, не пойми меня превратно, конечно, Грэм — чудный мужик. Но они были какие-то слишком одинаковые, слишком страстно относились друг к другу, что ли.

«Н-да, не очень-то лестное замечание», — думает Гоголь, отворачиваясь от Дональда с равнодушным видом. Он обрывает с сельдерея последние листочки, моет их и передает хозяину дома. Дональд хватает огромный нож и начинает шинковать зелень, быстро и искусно рубя ее на доске, фиксируя мелькающий тесак поставленной сверху плашмя ладонью.

— Никогда не мог понять, как можно так быстро все это крошить, — говорит Гоголь.

— Ну, старик, это вовсе не сложно, все что нужно — это острый нож, — бодро говорит ему Дональд. — Клянусь этими устрицами.

Гоголь отправляется в гостиную со стопкой тарелок, вилками и ножами. По дороге он заглядывает в комнату, в которой когда-то жила Мушуми. Сейчас она пуста, на полу валяется половая тряпка, из центра потолка торчит пучок проводов. Он представляет ее себе в углу на узкой кровати, худую, бледную, исчезающую в облаке сигаретного дыма. В столовой он ставит тарелки на стол, садится рядом с ней. Мушуми целует его в мочку уха:

— Куда ты пропал?

— Да просто болтал на кухне с Дональдом.

Народ за столом все еще обсуждает детские имена. Колин говорит, что ему нравятся имена, означающие что-либо конкретное, Любовь, например, или Вера. Кстати, его прапрабабушку звали Надежда! Это вызывает скептические смешки за столом.

Дональд входит в комнату, торжественно неся перед собой огромное блюдо спагетти, украшенное сверху россыпью раковин. Это вызывает всеобщее оживление, кто-то начинает аплодировать. Спагетти раскладывают по тарелкам, передают гостям.

— Да, выбор имени — это такая ужасная ответственность! — восклицает Астрид, высасывая мидию. — А что, если оно не понравится ребенку, когда он вырастет?

— Ну, так что из того? — говорит Луиза. — Возьмет да и поменяет свое имя, подумаешь! Помните Джо Чапмена из нашего колледжа? Я слышала, что нынче его зовут Джоан.

— Да ты что? Я бы никогда не стала менять свое имя, — говорит Эдит. — Меня назвали в честь бабушки.

— Никхил поменял свое имя, — выпаливает вдруг Мушуми, и в первый раз за вечер за столом становится абсолютно тихо.

Он поднимает на нее глаза, потрясенный ее предательством. Конечно, он не просил ее никому не говорить о том, что он поменял имя, но ведь это и так понятно! Она же улыбается ему, не понимая, что наделала. Гости в молчании смотрят на него, раскрыв набитые спагетти рты.

— Что это значит, поменял имя? — медленно спрашивает Блейк.

— Ну, Никхил. У него было при рождении другое имя. — Мушуми кивает головой, бросает на стол пустую раковину. — Когда мы были детьми, его звали по-другому.