Борис Можаев - День без конца и без края

• Название: День без конца и без края
• Автор: Борис Можаев
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Не знаю, как насчет провокации сорняков, но от речей ваших отдает провокацией сева.

- Да куда вы гоните? Микрофлора здесь пробуждается только в июне.

- Какая микрофлора? Саботаж - вот что это такое.

- Извините, в таком тоне я не привыкла разговаривать.

- А вы не извиняйтесь! Вы нарушаете сроки сева, утвержденные областью.

- За свою станцию отвечаю я. И за свой сев.

- Вы не на огороде сеете. У вас десятки гектаров нашей районной земли. По вас равняются колхозы и совхозы. Глядя на вас и они артачатся. Вы подаете дурной пример. Это вы учитываете?

- Очень хорошо! Могу только порадоваться за районы, где есть разумные хозяева.

- Вот как! В таком случае, я вас предупредил: если до пятнадцатого мая не отсеетесь, вызовем на бюро райкома.

- Собирайте бюро в июне... Потому что во время посевной я просто никуда не поеду.

- Поглядим!

Председатель, не прощаясь, вышел.

Районный сибирский городок. Зеленый сквер перед двухэтажным зданием райкома. Лето. На огромной расцвеченной доске Почета крупные фотокарточки передовиков весенней посевной и крупно, белым по красному, названия колхозов: "Рассвет", "Путь Ильича", "Заветы Ленина", "Красный пахарь". Рядом с доской Почета пониже и поменьше черная доска. На ее поле надпись: "Тургинская опытная станция закончила сев только 3 июня. Позор отстающим!" И еще ниже белым по черному: "Директор станции - М.И.Твердохлебова".

Мария Ивановна стоит возле доски, читает. Подходит Макарьев.

- Ай-я-яй! Чем это вы любуетесь, товарищ Твердохлебова? Чем гордитесь?

Мария Ивановна обернулась:

- Миша! И ты здесь?

Они поздоровались.

- А как же! Представитель области. Явился на пленум к вам - разбирать итоги посевной. Наградить передовиков, наказать отстающих. - Он озорно подмигнул.

- Раньше говорили: цыплят по осени считают, - усмехнулась Мария Ивановна.

- То раньше! А теперь у нас боевая задача на каждый период; вот кончилась посевная - намечай новые рубежи, нацеливай на уборочную. А если вас не нацелишь, вы, пожалуй, и убирать хлеба не станете.

- Значит, вразумлять будете? Но кого же?

- А это военная тайна. Что у тебя за конфликт приключился? - спросил Макарьев. - Мне уж звонили, жаловались на твою заносчивость!

- Приезжал председатель РИКа. Это командир в фуражке. И набросился на меня: "Сей незамедлительно!" Чуть ли не кулаком стучал. Ну, я его и выставила за порог.

- Нехорошо! Он же показатель гонит.

- Я не понимаю, чего они всполошились с этим севом? - спросила Мария Ивановна. - Да, идет война! Иные хозяйства ослабли. Так пусть сеют пораньше. Но есть еще крепкие колхозы. Зачем их подгонять? Зачем стричь всех под одну гребенку?

- Председатель РИКа не виноват, Маша... Это наш Лясота кинул сверху лозунг насчет раннего сева. Вот все и стараются.

- И откуда они только берутся?

- Кто? Филипп, что ли?

- Да я про этих начальников вроде председателя РИКа...

- Эх, Маша, был бы святой, а угодники найдутся.

- Да, пожалуй, ты прав. Ну что ж, пошли на пленум!

- Нет, Маша... Я приехал проститься с тобой.

- Как?

- Еду на фронт.

Макарьев и Твердохлебова идут по скверику. В пустынном уголке возле скамейки они остановились, Макарьев, как-то полуотвернувшись, глядя на свои ботинки, проговорил:

- Я хочу тебе что-то сказать, Маша. Может, присядем?

Она молча села. Макарьев продолжал стоять, глядя все так же косо и вниз.

- Я сегодня же уеду... Завтра буду в военкомате, а там - на фронт. И я больше не могу молчать... Я тебя люблю, Маша...

- Не надо об этом, Миша, не надо...

Он опустился на скамью и положил голову ей на грудь. Она как бы машинально гладила его волосы и смотрела прямо перед собой невидящими глазами.

С таким же отсутствующим взглядом она провожала его на перроне и смотрела куда-то вдаль, поверх его головы.

- Маша! - кричал он с подножки вагона. - Я буду писать тебе - ты мне отвечай, слышишь?

- Да, да... Хорошо! - Она кивала, прощально махала рукой. А взгляд оставался все таким же - невидящим.

Осень. На окнах первый налет морозного рисунка. Входит со двора Володя, вносит несколько кружков мороженого молока, потирает руки, говорит радостно:

- Ну, мама, дорожка промерзла, уф! Как по асфальту покатим.

Мария Ивановна укладывает в рюкзаки продукты на недельный срок Володе и Наташе. Двумя стопками разложено мороженое молоко - шесть кружков Наташе, шесть Володе. Потом картофельные лепешки. Тоже на две стопки.

- Наташа, картофельные лепешки уже посолены - только разогреть надо. А молоко оттаивай на медленном огне. Не то пригорать будет, - наставляет Мария Ивановна.

- Господи, уже уяснила, - как взрослая, отвечает Наташа.

В окно кто-то постучал. Володя выглянул в форточку и крикнул:

- Мам, ребята уже собрались! Только нас ждут.

- Ну, ступайте, ступайте!.. - Она затягивает рюкзаки.

Дети одеваются.

- Володя, уши завяжи! - приказывает Мария Ивановна. - Смотри не обморозь!

- Да ты что? Каких-то десять километров всего... Мы единым духом доедем.

- Наташа, накинь еще вот эту шаль, - подает она дочери клетчатую толстую шаль с кистями.

- Да я что, бабушка? Мне и в платке не холодно.

- А я говорю - повяжи!

- Ой, прямо кулема, - ворчит Наташа, но шаль повязывает.

Кто-то опять стучит в окно.

Володя хватает рюкзак и в дверь.

- Если будет занос, в субботу не приезжайте, я сама съезжу к вам, наказывает Мария Ивановна.

- Ну да, испугались мы твоего заноса, - говорит Наташа.

Ушли дети, и квартира опустела. Мария Ивановна подходит к столу, машинально оправляет скатерть, берет треугольничком сложенное воинское письмо. Развернула, пробежала глазами, улыбнулась. Потом выдвинула ящик стола, достала чистый лист бумаги, ручку, села писать письмо: "Остались мы тут одни бабы. Работаем да вас вспоминаем. Конец лета был дождливый, бурный. Не только хлеба - овсы полегли. И только одна "таежная-19" устояла, та, что выделил Маркович. Помнишь, белесые колоски и красноватые зерна? Урожай дала средний, а устойчивость у нее просто поразительная. Так вот в чем ее секрет... Буду тянуть ее, тянуть за уши. Улучшать..."

Скрипнула дверь, на пороге показалась встревоженная машинистка:

- Мария Ивановна, в лабораторном цехе беда...

- Что такое? - оторвалась от письма Мария Ивановна.

- Степанида упала со скамьи.

- Как упала?

- Так... Перебирала семена и вдруг повалилась, повалилась... На полу лежит. Кажись, не дышит.

- Позвоните доктору, чтобы немедленно явился! - Мария Ивановна бросилась из кабинета.

Лабораторный цех. Возле длинного стола, на котором насыпан ворох семян, суетились бабы. Входит Мария Ивановна.

- Что с ней?

Она отстраняет баб, наклоняется над лежащей Степанидой.

- Омморок... Обнакновенно, - ответила одна женщина.

- Что за обморок? Отчего?

- От голоду...

- Она же вакуированная...

- Хозяйства своего нет... ни коровы, ни молока.

- А что по карточкам получает - детям отдает...

Бабы заговорили все враз, и Степанида слегка приоткрыла глаза.

- Подымите меня. Я сейчас, сейчас... наверстаю...

Ее подняли. Она попыталась было сесть к столу.

- Нет, - сказала Мария Ивановна. - На сегодня ты отработала. Отведите ее в мою комнату. Там теплее. Уложите в постель. А я сейчас принесу молока и лепешек картофельных... Покормить ее надо.

Две женщины уводят Степаниду под руки, остальные сели к вороху зерна.

- Вот она, жизнь, Мария Ивановна, - сказала одна со вздохом. - Сидим возле хлеба и с голоду пухнем.

- Это не хлеб, бабы... Это семена. Наш хлеб воюет.

В лабораторном цехе в плошках колосящаяся пшеница. Мария Ивановна занимается перекрестным опылением. Рядом с ней стоит Наташа.

- Вот видишь, дочка, как это делается? Это пыльники. Пыльца должна быть влажной, тогда она хорошо прорастает. Значит, пыльцу переносишь с этого колоска на другой... Вот так.

- Мам, а тебе Володя говорил о своем решении?

- О каком решении?

- Он уходит из десятого класса. В военное училище поступает, в бронетанковое.

Мария Ивановна роняет пинцет.

Она проходит по коридору, выходит на улицу - раскрытая, с развевающимися на зимнем ветру волосами, в одном платье идет к своему дому.

Володя сидел за столом, читал книгу. По тому, с каким возбуждением вошла мать, он понял, что его тайна открыта. И сразу нахохлился.

- Володя, что за училище? Что ты надумал? И что это значит?

- Просто хочу поступить в военное училище ускоренного типа. На фронт хочу.

- Почему ты мне об этом не сказал?

- Потому что я еще комиссии не прошел.

- Но ты же школьник!

- Мне скоро стукнет восемнадцать.

Он встал, закрыл книгу, положил ее на полку и, сложив руки на груди, сказал твердо:

- Подошло время, мама, когда я должен решить, мужчина я или нет. Настоящие мужчины все там! И отец, будь он жив, понял бы меня. Я уверен.

Она чуть пошатнулась и как бы прикрылась рукой.

- Мама, что с тобой? - Он поддержал ее за локоть.