Борис Можаев - День без конца и без края

• Название: День без конца и без края
• Автор: Борис Можаев
• Жанр: Русская классическая проза

---

- Но Иван Николаевич?

- Что Иван Николаевич? Ивану Николаевичу за пятьдесят перевалило... Он человек выносливый, прекрасно приспосабливается к среде... И если хочешь знать - мы для него обуза. По крайней мере, на первый период.

- Тетя Феня, я еду с тобой, - говорит Муся.

- Ну и пожалуйста! - вспыхнула мать. - И ты тоже собирайся. Ну, чего смотришь? - накинулась она на старшую дочь. - Уезжайте все! Все!

- Мама, не шуми, - холодно произносит Ирина. - Ты же знаешь - я поеду. Но только на практику. Подождем отца, а там рассудим.

Широкая сибирская равнина, по степной высокой траве на лошади скачет девушка. Она сидит без седла, по-мальчишечьи цепко обхватив голяшками бока лошади. Вот она подъезжает к небольшой, но глубокой, прозрачной речке и с ходу - в воду. Поначалу лошадь лениво цедит воду сквозь зубы, потом идет дальше и все дальше на быстрину. И вот уже плывет, вытянув голову и прядая ушами.

Муся стоит на ее спине, держась одной рукой за повод.

Когда лошадь, уже по колена в воде, выходила на другой берег, откуда-то из-за кустов рванулись к ней с лаем две рослые лохматые собаки. Лошадь шарахнулась в сторону, а Муся, все еще стоявшая на ее спине, упала в воду.

- Долой, долой, говорю! Фьють-тю! - кричал на собак, подбегая к девушке, парень лет восемнадцати.

Собаки, замахав хвостами, смущенно отошли, лошадь остановилась на берегу и стала щипать траву, а девушка, сердитая и мокрая, чуть не плача, кричала на парня:

- Распустили тут целую псарню!.. Бросаются как бешеные! Если не умеете воспитывать собак, так держите их на цепи.

- Это не мои собаки. Пастушьи.

- А вы кто такой?

- Здрасьте! Я же к отцу вашему приехал с группой практикантов из Курганской лесной школы.

- А почему же вы здесь, а не в питомнике? - строго спросила Муся.

- Ого! Да ты прямо как управляющий допрашиваешь.

- Во-первых, не ты, а вы...

- Ишь ты как строго! А вы сами почему не в питомнике, господин управляющий?

- А я пригнала лошадь попоить да выкупать... Мне дядя Федот доверяет.

- А нам Иван Николаевич доверил земли изучать в пойме... И грунтовые воды.

- Тогда другое дело...

- И вы разрешаете? - усмехнулся парень.

- Не смейтесь, пожалуйста. Из-за ваших паршивых собак я все платье намочила. Как я теперь домой покажусь?

- А мы его высушим. Я для вас вот здесь костер разложу. И пока вы будете обсыхать, мы уху сварим. Так что пообедаете с нами.

- Вы рыбы наловили?

- Нет, я только еще собираюсь.

- А откуда вы знаете, что она сразу так и полезет к вам в сеть?

- Нет у меня сети.

- И вы хотите удочкой так вот с ходу поймать на уху?

- И удочки нет у меня.

- Чем же вы будете ловить, рубашкой?

- Острогой... - Он подошел к тальниковому кусту и достал оттуда трезубец, насаженный на длинный тонкий шест.

- Этой штукой ночью бьют, с подсветом, - сказала Муся.

- А я и днем умею.

- Как это?

- А вот так, смотри...

Он скрылся за кустом. Через минуту, стоя в маленькой долбленой лодке, отталкиваясь прямо острогой, он вышел на стремнину и замер в напряженном внимании. Лодка тихо скользит по воде, парень стоит, замерев, глаза устремлены в воду, в согнутой руке острога, как гарпун. Вдруг бросок, промелькнувшая в воздухе острога - и вот уже бьется на поверхности реки, поблескивая белым брюхом, пронзенная острогой нельма. Парень берет со дна лодки весло, подгребает и снимает нельму.

- Видала? - показывает он Мусе.

- Здорово! - восхищенно произносит она. - Как вас зовут?

- Меня? Василий, Силантьев...

- А меня Муся.

- Слыхал.

Костер на берегу реки. Двое молодых парней и Муся едят уху. Муся уже успела обсушиться.

- Кто же вас выучил так бросать острогу? - спрашивает Муся.

- Дядя Аржакон, - отвечает Василий.

- Кто, кто? В жизни не слыхала такого имени.

- А между прочим, про него сам Пушкин написал, - сказал Василий.

- Где это? Не помню.

- Ну как же! "И гордый внук славян, и финн, и ныне дикий тунгус..." Так вот тот самый дикий тунгус и есть мой дядя. Правда, он теперь уже не дикий, а совсем прирученный. Домашним стал.

- А почему вы не похожи на тунгуса?

- Почему нет? Немножко есть такое дело. - Он приставил пальцы к вискам и растянул глаза.

- Ой, и в самом деле! - засмеялась Муся. - Как интересно!

- Чего? Тунгусом быть?

- Нет, иметь такого дядю. А вы учитесь или уже окончили?

- Оканчиваю лесную школу... Потом поступлю в Петровскую академию...

- А я поступлю на высшие Голицынские курсы при этой академии. Там сейчас моя сестра учится.

- Слыхал. Серьезная барышня...

- Ей официально засчитывают практику у папы. А мне нет.

- Где же ты учишься?

- В коммерческом, в Тюмени. Мне уже немного осталось.

- Сколько?

- Пять лет.

- Пустяки... - говорит Василий.

Верхом на лошади подъезжает Муся к селекционной станции. Вдали виден двухэтажный, обшитый тесом лабораторный корпус, жилые дома, конюшни... А здесь, на переднем плане, огромные, на много десятин, питомники; и пшеницы, и ржи, и овса, и кукурузы, и картофеля, и чего только нет здесь; все забито аккуратными рядками, всюду таблички с надписями, и все по делянкам. И люди, кропотливо обрабатывающие эти делянки, - все больше молодежь.

Ирина обрабатывает колосья, увидев подъезжающую Мусю, распрямляется.

- Ты где это носишься?

- Меня дядя Федот посылал лошадь искупать.

- За это время и слона можно было вымыть. А кто деляну за тебя станет обрабатывать? Дядя Федот? Или колоски ждать тебя станут?

- Не беспокойся, от тебя не отстану...

Муся шевельнула коня, и он перешел на рысь.

Возле конюшни неподалеку стоял и ждал ее конюх Федот, чернобородый, в длинной синей рубахе, перехваченной тоненьким ремешком.

- Иль случилось что? - с тревогой спросил он подъезжавшую Мусю.

- Да ничего особенного, - отвечала Муся. - Просто я упала в воду, ну и обсыхала.

- Не ушиблась? - суетился Федот, привязывая коня.

- Пустяки...

- Сестрица на вас гневается. Самая, говорит, кастрация колосков подошла, а она прохлаждается.

- Ее просто завидки берут, что я быстрее работаю.

- А что же это за кастрация такая? Ну, к примеру, жеребца облегчить или там боровка - это я понимаю... Промежности, значит, вычистить. Лишние штуки, извиняюсь, удалить. А здесь колоски. И что у них могут быть за штуки? Я, конечно, извиняюсь... Мудрено...

- Все очень просто - надо пыльники удалить, ну, тычинки, а пестики оставить...

- Гм... значит, и у пашеницы есть тычинки, да ишо и пестик? Скажи на милость, всю жизнь прожил, а вот ни тычинок, ни этого самого... у пашеницы не видал.

- Да поглядите, я вам покажу. И научу, как делать кастрацию.

Муся и Федот подходят к пшеничной делянке. Муся берет колосок и пинцетом начинает отводить ость.

- Вот видите?.. С еле заметной пыльцой - это тычинки. Их удалять надо... Вот так. А этот стволик с рыльцем - пестик. Его оставляют. Понятно?

- Ну-к, дайте я попробую.

Федот робко взял пинцет и неуклюже зажал его толстенными пальцами.

- Да вы не так... Надо чтобы он ходил... Вот так...

Федот опять сжал пинцет, на этот раз с каким-то остервенением стал пырять в колосок, аж вспотел...

- Да вы же не захватываете пыльники, - говорит Муся.

- Нет, милая, знать, мне не дано, - сказал Федот. - Вот жеребца я могу завалить или борова. А здесь не дано.

- Вот смотрите, как я...

- Нет, нет... Да мне и некогда. К Ивану Николаевичу надо. Лошадь просили запречь.

Федот уходит.

Он входит в лабораторный корпус, подходит к дверям кабинета Твердохлебова и казанком указательного пальца осторожно стучит.

- Войдите, - раздался голос Твердохлебова.

Иван Николаевич сидит за столом. Перед ним в пакетиках и вроссыпь образцы семян... На стенах засушенные снопы пшеницы, овса, кукурузы. Стоит микроскоп. Иван Николаевич что-то пишет.

- Я извиняюсь, конечно... Но вы просили лошадь заложить. Дак запрягать?

Федот хочет уйти.

- Федот Ермолаевич, - останавливает его Твердохлебов. - Присядьте на минуту, - указывает он на жесткое кресло.

Федот сел на самый краешек с такой осторожностью, словно это было не кресло, а горячая сковородка.

- Я все хотел спросить у вас, Федот Ермолаевич: случалось в вашей практике, что пшеница не успевала вызревать?

- Всякое было, Иван Николаевич... Мотаешь, мотаешь соплей на кулак, а она возьмет и захолонеет. Я более двадцати лет пашу и сею.

- А не обратили внимания, какие сорта не вызревали?

- Больше всего "полтавка"... и "саратовскую" осень прихватывала. Ломаешь-ломаешь, да так и остаешься с пустым кошелем.

- А ваша "курганская" как себя ведет?

- Красноколоска, что ли? Эта убористая.

- Как вы сказали?

- Приспосабливается то есть... Погоду чует.

- Прекрасно! Вот именно чует.

В дверь с грохотом влетел Смоляков. За ним незаметно проскальзывает Муся, прошла к дальнему шкафу, затаилась там.

- Извини за вторжение... Но собираюсь в Иркутск, завернул попутно. Авось нужен, - сказал Смоляков.