Анатолий Левандовский - Кавалер Сен-Жюст

• Название: Кавалер Сен-Жюст
• Автор: Анатолий Левандовский
• Издательство: Политиздат
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Писатель и историк Анатолий Левандовский многие годы работает над проблемами Великой французской буржуазной революции. Его перу принадлежит ряд книг историко-биографического жанра, вышедших в издательствах «Молодая гвардия» и «Детская литература». В Издательстве политической литературы в серии «Пламенные революционеры» была опубликована двумя изданиями книга о Жане Поле Марате.

Повесть «Кавалер Сен-Жюст» посвящена французскому революционеру конца XVIII века, другу и соратнику Робеспьера — Антуану Сен-Жюсту. Его неизменными идеалами являлись свобода, политическое равенство граждан, улучшение доли бедняка. Отличаясь редкой принципиальностью, упорством, выдержкой, настойчивостью, Сен-Жюст бок о бок с Робеспьером боролся за претворение этих идей.

---

— Но кто же будет думать о том, чтобы облегчить нужду народа, дать ему сахар, и масло, и, в первую очередь, хлеб?

— Этим займемся мы, когда будет сокрушена Жиронда. Пока же надо бороться с демагогией, откуда бы она ни шла: справа или слева. «Бешеные» — такие же враги подлинных санкюлотов, как и бриссотинцы.

— И ты веришь этому?

— Я верю тому, что полезно народу. Вот увидишь: скоро начнутся серьезные беспорядки, более серьезные, чем были до сих пор. Справиться с ними мы сможем, лишь скомпрометировав смутьянов. Бороться на два фронта — дело трудное, но неизбежное.

Сен-Жюст задумался.

— Послушай, — воскликнул он вдруг, — а не лучше ли было бы нам пойти на союз с этими «бешеными»? Тогда бы не было «двух фронтов», о которых ты говоришь. И главное, разве не было бы это естественным для нас, защитников народного дела?

Робеспьер внимательно посмотрел на друга.

— А ты хитер, Флорель, умен и хитер… Я думал об этом. И скажу откровенно: я почти уверен, что предложенная тобой комбинация вполне жизненна и допустима. Но не сейчас… Кстати, сколько сейчас времени?

Он вынул часы.

— Бог мой, я заговорился и забыл обо всем на свете. А ведь якобинцы уже в сборе. Бегу. Ты же обдумай мои слова. И поскорее выздоравливай. — Последнее было сказано с явной издевкой…

…В тот момент Антуан не знал и не мог знать, что предложенная им комбинация покажет свою жизненность в ближайшем будущем и что именно союз с «бешеными» обеспечит монтаньярам победу. Впрочем, тогда этого еще не знал никто.

5

Казус с петиционерами привел к тому, что Сен-Жюст недооценил свою речь, произнесенную 12 февраля. А между тем его речь об организации армии, по мнению не только Робеспьера, но и многих других, была незаурядной и очень своевременной.

Когда весной 1792 года, ввергая Францию в кровопролитную войну с Европой, Бриссо и другие изощренно поливали грязью Робеспьера, одного из немногих, осмелившихся резко выступить против войны, они искренно рассчитывали на легкую увеселительную прогулку под звуки фанфар и барабанов. На самом же деле, как и предвидел Неподкупный, война принесла Франции тяжелые поражения и едва не поставила страну на грань национальной катастрофы. Народный энтузиазм в дни, последовавшие за падением монархии, спас республику от иностранного вторжения. Победы при Вальми и Жемаппе, казалось, повернули колесо фортуны. Однако казнь короля, восстановившая против Франции последних нейтралов, сделала войну всеобщей, и вопросы организации армии стали неотложными.

28 января Сен-Жюст впервые участвовал в прениях по этим вопросам. Выступая по докладу умеренного Сиейса, молодой оратор предостерег Конвент от чрезмерного усиления и автономизации военной власти. Словно предвидя будущее, он заявил, что неограниченное могущество полководца может стать гибельным для республики. Он утверждал — и Конвент согласился с его мнением, — что в стране должна быть одна воля — воля избранников нации, по отношению к которой любая военная администрация и военная власть лишь подчиненная инстанция, обязанная безусловным повиновением суверену.

В то время одним из главных недостатков армии была ее неоднородность. Волонтеры, носившие синюю форму, вследствие чего их называли «васильками», сами избирали офицеров, получали высокое жалованье и нанимались на одну кампанию. Солдаты линейных войск, за белую форму прозванные «белозадыми», несли регулярную службу, подчиняясь суровой дисциплине и командирам, назначавшимся сверху. Между «васильками» и «белозадыми» существовал антагонизм: линейные презирали волонтеров и завидовали им.

Сен-Жюст явился одним из инициаторов национальной амальгамы. 12 февраля он обосновал проект слияния обоих типов войск: два батальона волонтеров объединялись с одним линейным батальоном в полубригаду, в которой солдаты сами избирали две трети командиров. Волонтеры, полагал Сен-Жюст, передадут линейным гражданскую доблесть, получив взамен мастерство и дисциплину.

— Победа зависит, — говорил Сен-Жюст, — не только от количества и дисциплины солдат; вы добьетесь ее, когда в армии восторжествует республиканский дух. Единство республики требует единства армии: у родины только одно сердце…

Речь Сен-Жюста была восторженно принята, докладчик был замечен и оценен; при первой возможности его использовали для ответственного поручения, связанного с войной.

24 февраля Конвент объявил призыв трехсот тысяч бойцов. Набор распределялся по департаментам. Хотя в принципе он считался добровольным, департамент отвечал за число бойцов и в случае нехватки должен был любым путем восполнить ее.

Можно было заранее предположить, что при наборе возникнут трудности. Чтобы сломить сопротивление департаментов, Конвент послал туда своих членов, облеченных весьма широкими полномочиями.

В числе таких посланцев оказался и Сен-Жюст.

Его спутником был назначен Жан Девиль, депутат от Марны, хорошо знакомый ему по дням юности. Адвокат по профессии, Девиль, некогда живший в Реймсе, практиковал студентов факультета права. В 1787 году у него, на улице Англе, поселился Сен-Жюст, которого Девиль вскоре стал считать своим самым способным учеником. Потом они встретились в Конвенте, оба осели на Горе; когда возник вопрос о командировке — а комиссары а провинцию посылались попарно, — остановили свой выбор друг на друге, и желание их было учтено.

Итак, с коллегой Сен-Жюсту повезло, а это уже значило немало. «Хороший компаньон — половина успеха дела», утверждает пословица. Антуану повезло и в другом отношении. Их командировали в департаменты Эна и Арденны, а Эна был ему дорог: там прошли его детство и юность, там остались Блеранкур и Шони — места, где его ожидали родные и верный Тюилье.

Но вот что странно: это двойное везение почему-то совсем не вдохновляло его.

Отъезд был назначен на 9 марта.

Восьмого вечером в доме Дюпле состоялись проводы. В гостиной собрались все близкие — члены семьи, оба Робеспьера, Кутон, Леба, художник Луи Давид, верный последователь Неподкупного.

Антуан испытывал чувство какой-то глубокой грусти, даже тоски. Он не понимал причины этого состояния. Ведь если он расставался с друзьями, то ненадолго, а впереди его ожидала та полная неожиданностей и непредвиденных трудностей жизнь, которую он так любил и к которой всегда рвался.

И все же ему было тяжело, по-настоящему тяжело.

Он скованно держался за столом, говорил мало, отвечал невпопад или даже совсем не отвечал на вопросы. В конце концов все от него отстали, но зато он стал ловить на себе беспокойные взгляды Элизы.

Улучив момент, когда общество было занято разговором, а Сен-Жюст, от которого только что отошел Леба, одиноко стоял, опершись о притолоку двери, девушка приблизилась к нему.

— Флорель, скажите, что с вами происходит?

Он кисло улыбнулся.

— Ничего, ровным счетом ничего, милая Элиза.

— Это неправда. Я ведь вижу, что вы не такой, как обычно. Вы чем-то опечалены?

— Я печалюсь о многом, Элиза. Но это совсем не должно вас беспокоить. Кстати, до каких пор мы будем обращаться друг к другу на «вы»?

Он сказал это не подумав и, увидев, как вспыхнула девушка, сразу пожалел о сказанном. И дернуло его, право! Она конечно же не так поняла…

Ее взгляд засиял; в нем светилось чувство.

— Флорель…

Он отвел глаза.

— Так значит, — сказала она тихо, — вы… то есть ты опечален нашей разлукой?..

И тут его обуяла злость. Злость на самого себя, на свою глупость, на ее любовь. Один из тех припадков злости, которые с ним случались не часто, но с которыми, когда они находили, он не мог совладать. В отличие от большинства, Антуан во время приступа ярости не орал, не буянил, не дрался, напротив, становился еще более сдержанным и спокойным, — разумеется, только внешне. Но его слова, сказанные в это время, могли испепелить собеседника.

Она ничего не поняла. Она все так же смотрела на него.

— Флорель, милый…

Сен-Жюст холодно взглянул на нее и сказал:

— Что вы себе вообразили, Элиза? Вы здесь абсолютно ни при чем…

Круто повернувшись и не простясь ни с кем, он быстро вышел из комнаты.

Робеспьер нагнал его во дворе.

— Ты очумел, что ли?

— По-видимому, очумел.

— Но это же свинство! Так наплевать в душу людям, которые тебе как родные…

Сен-Жюст смотрел спокойно и отчужденно.

Робеспьер схватил его за плечо.

— Стой, так нельзя, нам надо поговорить. Поднимемся ко мне.

Сен-Жюст не сопротивлялся: ему уже было все безразлично…

— Ничего не понимаю, — говорил Робеспьер, когда они при свете коптящей лампы сидели в его каморке. — Отравляться на такое дело и в таком настроении. Да не знай я тебя — решил бы, что трусишь.