Казимеж Тетмайер - Легенда Татр

• Название: Легенда Татр
• Автор: Казимеж Тетмайер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-280-00284-4

Роман «Легенда Татр» (1910–1911) — центральное произведение в творчестве К. Тетмайера. Роман написан на фольклорном материале и посвящен борьбе крестьян Подгалья против гнета феодального польского государства в 50-х годах XVII века.

---

Когда старичок услышал фамилию Костки и увидел королевскую печать, он сперва онемел от волнения, а потом, положив письма на стол и подняв руки с растопыренными пальцами, забормотал, стоя перед Косткой:

— О господи Иисусе! Потомок святого Станислава Костки, покровителя невинности, сын сенатора, полковник его величества короля… ко мне… Господи Иисусе… Ко мне? Кто я такой, чтобы… Кресло…

И вдруг гаркнул во всю мочь по-гуральски:

— Ягна! Кресло пану полковнику! Вина! С корицей! Живо! Где Агата? Полгуся пусть принесет. Мигом чтобы!

Костка сразу понял, с кем имеет дело; наклонившись к плечу Здановского и целуя рукав его шубейки, он сказал:

— Великая честь для меня познакомиться с первым человеком не только в Новом Тарге, но и во всем Подгалье. Я уверен в успехе того, за чем приехал, если только вы, пан подстароста, не откажете мне в своих указаниях и помощи.

За стаканом горячего вина с корицей, гусятиной, ветчиной и пирогом с сыром беседа шла легко. Костка, прежде чем поднести ко рту первую ложку, не только перекрестился, но и прошептал по-латыни краткую молитву, по-видимому — не для вида, но искренне, чем сразу же снискал доверие старика. А когда они подкрепились и Агнешка поставила на стол столетний мед, присланный в подарок ксендзом из Одровонжа, веселье озарило их лица.

Костка, заметив на стене гитару, попросил старичка сыграть, подстароста не отказал: напротив, ударив по струнам, он не только заиграл, но и запел. Пропев сначала песню о битве под Пловцами, потом другую, о Гальке из Острога, похищенной князем Дмитрием Сангушкой, он плутовато улыбнулся, посмотрел, хорошо ли заперта дверь, потом взял два аккорда и запел дискантом:

Спишь ты, Юстина? Я жду у дверей.
— Бог с вами, рыцарь, уйдите скорей!

Костка подхватил и продолжал баритоном:

Полно, Юстина, я тихо пройду,
Как петушок по дорожке в саду!

Старичок обрадовался, склонил голову набок, притопнул ногой, обутой в туфлю, и запел дальше:

Видела я, петушок наскочил,
Курочку бедную крыльями бил…

— Курочке мил петушок удалой!
Хочешь проверить? — скорее открой! —

вторил Костка, а Здановский тихими аккордами заканчивал песню.

Кончив, он несколько сконфуженно взглянул на полковника и сказал, как бы оправдываясь:

— Это старая придворная песенка, сложена еще при Сигизмунде Старом. Нескромная она немножко.

— Это ничего! — перебил его Костка, — Ведь и святые апостолы в Кане Галилейской тоже, должно быть, мирскими песенками забавлялись.

Старичок уже не отпустил Костку: пригласил его к себе жить, кормил, поил, угождал, чем мог, гордился своим гостем и все свое добро и самого себя готов был предоставить к его услугам. Он послал за солтысом Лентовским, и Костка, переговорив с ним во время послеобеденного сна Здановского, объяснил солтысу истинную цель своего прибытия; он сказал, что именем короля собирается вербовать мужиков не для защиты границ от казаков, но против угнетающей крестьян и восстающей на короля шляхты и намерен, подобно Хмельницкому, сделаться защитником рабочего люда и мстителем за его обиды.

Лентовский снял свой старинный колпак, услышав фамилию Костки, потомка святого Станислава, снял его вторично, услышав титул полковника, снял при имени короля, — но всего почтительнее снял его при упоминании о Хмельницком.

— Вот, вот, вот, пан полковник, — сказал он. — Вот это человек! Кабы у нас нашелся такой в Малой Польше! Этакий гетман мужицкий!

Лентовский послал свою чупагу, которую знали все, — с орлом на правой стороне, с медвежьей головой — на левой и с крестом на древке, — к солтысам и войтам всей округи с призывом от своего имени, а Костка, опираясь на подложные королевские грамоты, открыто вербовал людей в Краковском воеводстве и посылал вербовщиков даже в Силезию, снабжая их, когда надо было, охранными грамотами на польском и немецком языках.

Костка молчал о своем происхождении, не желая вызывать подозрений и лишних разговоров, и выдавал себя везде за королевского придворного. Прежде всего надо было найти преданных сторонников, чем-нибудь ему обязанных и на все для него готовых. Тут помог ему счастливый случай. Как раз в то время, когда он гостил у подстаросты Здановского и когда весть о его прибытии, высоком звании и намерениях достаточно уже распространилась по Новому Таргу, там должны были казнить двух знаменитых разбойничьих атаманов, Чепца и Савку, у каждого из которых было под началом несколько десятков людей. Они пользовались такою же славой в Бескидах, как Литмановский на Подгалье.

Когда эти атаманы, отделившись от своих шаек, шли Гаркловским лесом на разведки, на них напали местные жители, предупрежденные одним евреем, связали и привели в город.

Здесь, на рынке перед ратушей, за множество грабежей и убийств они были приговорены к смертной казни, и уже палач, немец Мельхиор Гандзель, держал наготове свой огромный, острый, часто бывавший в употреблении меч, а разбойники положили головы на еловую колоду, — как вдруг Костка вместе с подстаростой на лошади Здановского выехал из Людзимежской улицы на рынок и помчался прямо к ратуше, покрикивая на толпу.

— Полковник, полковник едет! — пронеслось по рынку.

Палач остановился. Ждали и бургомистр и судьи, желая дать знаменитому шляхтичу, потомку святого, королевскому полковнику, возможность увидеть, как отскакивают отрубленные головы. Но Костка, к немалому их изумлению, соскочил с лошади и громко закричал:

— Благородные, славные, верные, милые друзья мои, новотаргские судьи, и ты, славный бургомистр новотаргский! Я, полковник и посланник короля, именем его прошу помилования для этих осужденных, ибо в настоящее время слишком драгоценна для короля каждая человеческая жизнь. Я заставлю их присягнуть, что будут служить верой и правдой, и отошлю их в королевские войска, где они искупят прежние вины и завоюют себе славное будущее.

Удивился бургомистр Миколай Райский, потомственный мясник, удивились и городские судьи.

Однако они не посмели противиться желанию полковника и приближенного короля. По приказанию бургомистра палач остановил казнь. Только по древнему обычаю провел перед глазами помилованных обнаженным мечом и, зажегши в чашке горсточку серы, сунул ее им под нос, говоря: «Помни, чем пахнет!.. Помни, чем пахнет!»

Потом выступил первый оратор в городе, скорняк Исидор Белтовский, и в длинной напыщенной речи стал наставлять грешников на путь добродетели. Потом по знаку бургомистра разбойников, с которых уже сняли кандалы, передали в распоряжение полковника. Они упали к ногам его со слезами благодарности.

Костка велел им прийти к нему домой, поговорил с ними и, когда увидел, что они готовы пожертвовать за него жизнью, поручил им принять в свои шайки всех храбрецов, которые к нему примкнули, а позднее открыл им всю правду и дал для распространения грамоту Хмельницкого.

Грамота эта гласила:

Мы, Богдан Хмельницкий, объявляем всем подданным польской короны, что, с соизволения и благословения божия, подчинив силе и власти нашей все земли этой короны, обещаем мы освободить всех вас от тягостей барщины. Вы будете сидеть на своей земле, платя лишь оброк и пользуясь, подобно шляхте, полной свободой. Но вы должны быть нам верны, как русские наши подданные. Уходите от своих панов, восставайте против них и примыкайте к нам.

Жребий был брошен. Костка был виновен в измене стране и королю. Если бы это воззвание перехватили и было доказано, что Костка их распространял, — ему грозил смертный приговор.

Он объявил войну всей Речи Посполитой, всему, что называло себя и заставляло других называть себя Польшей. Ему оставалось победить или умереть.

И когда в тревожную ночь, отправив Чепца и Савку с универсалом Хмельницкого, думал он свои думы в домике новотаргского подстаросты на Людзимежской улице, то, чем глубже он старался вникнуть в положение дел, тем яснее видел, что борьба решится не только оружием, но и духом его мужицкого войска, что шляхта не только господствует в стране, но душа шляхты есть душа этой страны. Сперва ему казалось: нужно поднять восстание, уничтожить шляхту, свергнуть короля, самому стать королем мужиков и мещан. Но теперь он понимал, что на место души шляхетства надо создать силу какой-то иной души, что не только после разрушения одной духовной культуры придется сейчас же ставить на место ее другую, но и с самого начала надо выступать во имя этой новой культуры, долженствующей сменить старую. Недостаточно раздать мужикам помещичьи земли, — делаясь хозяином страны, мужик должен видеть перед собой какой-то высший идеал, понимать, что с минуты победы начинается не только пользование ее плодами, но и дальнейший благородный труд на пользу себе и другим: не застой, а, напротив, — движение вперед.