Валентина Мухина-Петринская - Смотрящие вперед

• Название: Смотрящие вперед
• Автор: Валентина Мухина-Петринская
• Жанр: История

---

Иван Владимирович прочувствованно пожал мне руку.

- Поздравляю с хорошим рассказом. Мужественная, светлая вещь. А я не знал, что у тебя талант...

- Ну уж...- смутился я. Мне было чего-то стыдно, и счастлив-то я был безмерно.

- Первый рассказ, и такой сильный,- удивился Мальшет.- Это же очень редко бывает. Ты сам-то понимаешь, какая теперь ответственность на тебя навалилась?

- Поймет еще,- пробормотал Фома, когда я не ответил.

Мы беседовали до глубокой ночи, главным образом о целях творчества. Впервые я очутился в центре благожелательного и восхищенного внимания и был так взволнован, что плохо различал окружающее, будто немножечко ослеп. Отдельными пятнами вспыхивали то яркое платье сестры и румянец на ее смуглых щеках, то зеленая рубашка Мальшета и его зеленоватые с крапинками смеющиеся глаза, то бронзовое, обветренное лицо Фомы с белоснежными ровными зубами, то седые виски и чисто выбритые щеки Ивана Владимировича, его полосатый галстук, вымытая до блеска посуда на столе, горка не-вызревших крупных яблок на блюде. И все покрывал неумолчный, протяжный, как орган, басистый гул это Каспий ворочался в своем жестком ложе.

Я совсем не уснул в ту ночь. Поднялся с кровати рано: утром приезжали остальные участники экспедиции.

Глава вторая

ПУТЬ "АЛЬБАТРОСА"

Никогда бурный, беспокойный Каспий не казался таким тихим, умиротворенным, ласковым, как в тот день, когда экспедиция вышла в море.

- Ишь, прикидывается, старый чертушка! - сквозь зубы проговорил Фома. Он-таки продолжал одушевлять Каспий.

Фома с самого начала был настроен по отношению к этой экспедиции скептически.

- Не будет толка,- шепнул он мне на ухо.

- Почему не будет толка? - обиделся я за своих ученых друзей.

- Слишком много баб, какая это экспедиция! - покачал головой капитан "Альбатроса". Как всегда, его черные прямые волосы проволокой торчали во все стороны.

- Как так?

- А так: Васса Кузьминична - раз, Мирра Павловна- два, Лиза - три. Лучше бы им дома сидеть. Три бабы на такое квелое судно. Иван Владимирович старик, ты - мальчишка, не обижайся, к тому же писать начал стихи - ну, рассказ, все равно. Вот и выходит, мы с Филиппом - всего двое мужчин. А Каспий шутить не любит. Это он пока прикидывается, заманивает. Почему не взяли механика и второго матроса?

- Так места же нет, чудак человек.

- Вот именно, нет места, слишком много баб.

- Они научные сотрудники...

- Я бы ни за что не поехал,- еще тише зашептал Фома,-да за Лизу боюсь. Ну и Мальшета как одного пустить, что бы он с вами делал? А Каспий еще себя покажет.

Более упрямого человека, чем Фома, свет не видывал, ты ему хоть кол на голове теши - он все равно на своем будет настаивать.

По-моему, женщины держались геройски, даже Мирра, которую все время мутило. Она возмущалась, что Мальшет не достал лучшего судна.

Конечно, "Альбатрос" не "Витязь", специально приспособленный для океанологических наблюдений, но все же это неплохой двухмачтовый парусно-моторный баркас. Главное, крепкий, отлично просмоленный и устойчивый. Когда Каспий начнет себя показывать, эти качества очень пригодятся.

В распоряжении Океанологического института имелись два специальных корабля - "Труженик" и "Академик Обручев", но для плавания по мелководному северному Каспию они уже не годились. Мальшету требовалось именно такое судно, как наше,- с посадкой не более полутора метров.

Вот как устроен был "Альбатрос": на носу фок-мачта; от которой к бокам натянуты по два баштуга, посредине грот-мачта - от нее идут по три баштуга. Все перегородки так плотно проконопачены и просмолены, что если в один отсек хлынет вода, его можно будет герметически закрыть. Люки открываются и закрываются тоже почти герметически. В носовой части судно обшито листами меди, чтобы не порезало льдом.

В небольшой каюте поместились женщины. Между двумя мачтами устроен камбуз, где хозяйничает Лиза - она повар "Альбатроса" и по совместительству метеоролог. Филипп Мальшет и то совмещает две должности: начальника экспедиции и второго матроса. Иван Владимирович- климатолог, гидрохимик и механик. Ну, а я - матрос и помогаю в научных наблюдениях. Это нисколько нетрудно: на стоянках мы все научные работники, во время рейса - моряки. Ночью бросаем якорь прямо в открытом море и даже вахты не держим, если хорошая погода.

За "Альбатросом" на буксире прыгает по волнам легкая, как скорлупка от яйца, бударка "Лиза". Это та самая бударка, что мы с Иваном Владимировичем сами сделали, Фома тоже помогал.

Рабочий день на "Альбатросе" начинался рано. Раньше всех поднималась сестра, потому что ей надо было готовить для всех нас завтрак, и Фома, который никому не уступал честь помогать Лизе, даже мне, чему я, разумеется, был только рад. Вскоре поднимались и остальные- и тут закипала работа.

Первым делом я измерял глубину моря. Перед тем как опустить приборы, каждому научному работнику нужно знать глубину моря. С этого начинались наши наблюдения, и я очень гордился, что все с нетерпением ждали результатов моего измерения, и я таким образом открывал ежедневно трудовой день.

Чтоб опустить в море прибор, у нас была специальная лебедка, на барабан лебедки наматывался мягкий бронзовый тросик толщиной в два миллиметра. Тросик этот пропускался через металлический блок со счетчиком, указывающим метры. К тросу прикреплялся груз - лот, им измеряется глубина.

Мальшет, насвистывая, брал пробы воды на анализ. Пробы брались из всех слоев воды - от поверхности до самого дна. Благодаря малым глубинам измеряли температуру и определяли соленость через каждый метр. Анализы воды делали прямо на "Альбатросе", в походной лаборатории, а для самых сложных анализов воду набирали в специальные герметически закупоренные бутылочки. Их потом отправляли в Москву, в Институт океанологии.

Больше всего я любил помогать Мальшету. Вот кто всегда был в хорошем настроении, шутил, смеялся и, словно между прочим, давал массу точнейших интереснейших научных сведений. Одно удовольствие было с ним работать!

Иван Владимирович - мы с Лизой любили его, как родного отца,- он добр, справедлив, никогда не раздражался, но большей частью был молчалив и замкнут, редко разговорится. С ним очень подружилась Васса Кузьминична. Ей было лет пятьдесят, но она никогда не жаловалась на здоровье, превосходно переносила волны и ветер, веселая, добродушная, общительная. Своей непосредственной работой Васса Кузьминична была занята лишь при поставке сетей и при лабораторном анализе рыбы, остальное время она всем помогала, в том числе и Лизе.

Но РОТ кто всегда только и делал, что злился, это Мирра Львова. Ну и характер у нее!.. С утра она была причесана, как в театр, в стильно сшитом спортивном платье, лаковых босоножках, бледная от беспрестанной качки ("Альбатрос" качало и в штиль!), раздраженная, как кошка, когда ее долго гладят против шерсти. Ни на кого не глядя, она хваталась за дночерпатель (им достают грунт со дна моря) и, нахмурившись, приступала к работе. Меня она возненавидела (наверно, потому, что я публично оскорбил ее отца), один звук моего голоса вызывал у нее раздражение. Ивана Владимировича она брезгливо сторонилась и одновременно словно боялась. Фому считала за дурака и третировала его. А Лизу... Лиза ей, кажется, застила весь свет.

Зачем она поехала? По-моему, эта экспедиция была для Мирры сплошной пыткой.

От непрерывной тошноты красивое лицо ее осунулось, пожелтело, она совершенно потеряла способность улыбаться, рассуждать о литературе или музыке. На лодке ведь сильнее укачивает, чем на пассажирском электроходе, а наш "Альбатрос" был, в сущности, большой лодкой. Бедная девушка пила аэрон, действующий на вестибулярный аппарат, сосала лимон, пробовала поститься и, наоборот, наедаться - ничего ей не помогало. А тут еще нравственные терзания.

Я ее вполне понимаю. Она так же страдала от нашей честной компании, как я при виде Павлушки Рыжова и его папаши, тут уж ничего не поделаешь. В довершение всего Мирра ревновала. Она ревновала Мальшета к Лизе, к Вассе Кузьминичне и даже ко всем нам. Особенно ее уязвляло, что Лиза была всеобщей любимицей.

Наверное, Мирра привыкла первенствовать в кружке своих московских друзей. Еще бы - блестяще образованная (четыре языка знает!), остроумная, красивая, превосходно одетая, избалованная, конечно, она везде выделялась. Для нее это было как хлеб насущный. И вдруг рядом девушка, которую бухгалтерия Океанологического института проводит как рабочего экспедиции,она драит пол в каюте, где спит Мирра, готовит обед, моет посуду, она же в смену с Турышевым проводит каждые три часа метеорологические наблюдения осмеливается рассуждать о вещах, знатоком которых считает себя Мирра, например о поэзии и литературе. И всегда румяная, ясноглазая, живая, непосредственная. Я частенько ловил мрачный взор Мирры, устремленный на мою сестру,- о, с каким недобрым выражением! Мирра волевая, настойчивая, выносливая. Уже будучи планктопологом, она побывала с экспедицией в бывшем заливе, теперь соре (солончаке, образовавшемся на месте высохшего морского залива) Мертвый Култук. Когда-то этот залив весь звенел от гомона птичьих голосов - гусей, уток, бакланов и всяких других любителей свежей рыбы. Залив служил пастбищем для проходных рыб Каспия и местом их нереста. Теперь там раскинулась мертвая пустыня - застывший ил. От палящего солнца корка ила растрескивается на многоугольники, и тогда выступает в виде белых кристалликов соль, словно щетиной покрывая обнажившееся дно. Весной после таяния снегов там расстилается заболоченная, угрюмая равнина. Думаю, что экспедиция на Мертвый Култук была не из легких. Но тогда не было качки. Беспрерывная тошнота смирит кого угодно.